К чему призывают нас святые? 24 глава

Сомарец был в принципе противником сосредоточения двух английских кораблей против одного французского, считая это излишней роскошью. Он говорил: «Никогда не требовалось двух английских кораблей, чтобы захватить одного француза». Конечно, никто заранее не мог даже и предположить, что левый борт французский кораблей не будет приготовлен к бою и что Вильнёв с арьергардом будет спокойно наблюдать за планомерным разгромом головных кораблей! А если бы четыре концевых французских корабля снялись с якоря и вышли на ветер? Они, наверное бы, уничтожили «Куллоден» и отрезали бы путь «Суифтшюру» и «Александру». Во всем этом можно было разобраться, и Сомарец хотел это сделать. Но критиковать действия Нельсона через день после сражения, да еще на мостике корабля самого Нельсона, было большой неосторожностью.

Однако, учитывая все совокупные факторы, можно с уверенностью утверждать, что французская эскадра объективно не имела никаких шансов на благополучный исход сражения и в любом случае была бы разгромлена англичанами.

23 июля (3 августа) на эскадре победителей был отслужен благодарственный молебен, на котором все стояли со слезами на глазах. По его окончании Нельсон «чувствительнейшим образом» лично благодарил всех своих храбрых капитанов. Офицеры, в свою очередь, отвечали ему тем же. Они собрали 600 фунтов стерлингов, чтобы раздать их вдовам и детям погибших матросов.

Через два дня Нельсон отправил 50-пушечный корабль «Леандр» под командованием капитана Томпсона с донесением в Лондон и вместе с ним – шпагу одного из взятых в плен французских флагманов, «чтобы оная в воспоминание одержанной им победы хранилась между вещами, принадлежащими лондонскому лордмеру». На борту «Леандра» отправился и командир «Вэнгарда» капитан Берри. Однако благополучно добраться до места кораблю не удалось.

На рассвете 7 (18) августа, в районе острова Кандия, на «Леандре» обнаружили линейный корабль под неаполитанским флагом, шедший попутным ветром прямо на них. Капитан Томпсон попытался совершить маневр уклонения. Но «Леандру» не удалось этого сделать.

Приближавшимся кораблем оказался уцелевший в Абукирском сражении 74-пушечный «Женере», шедший с Корфу. В 8 ч утра, подойдя ближе к «Леандру», «Женере» поменял неаполитанский флаг на турецкий, но англичане уже узнали своего недавнего противника. Поравнявшись на дистанции пушечного выстрела, корабли открыли огонь. При этом французский корабль продолжал сближаться с очевидной целью абордировать «Леандр». При слабом ветре и значительных повреждениях в рангоуте и такелаже «Леандр» не смог уклониться от удара, но капитан Томпсон успел расставил стрелков на юте и шканцах для отражения атаки французов.

Через минуту «Женере» навалился носом на левый крамбол «Леандра», протерся вдоль его борта, разрушив несколько орудийных портов нижнего дека. Но меткий огонь с английского корабля не позволил французам достичь желаемой цели. Корабли разошлись и вновь вступили в жестокую перестрелку, продолжавшуюся до 15 часов 30 минут.

В шестичасовом бою «Леандр» из 262 человек экипажа потерял 35 человек убитыми и 57 ранеными. При этом ранения получили капитан Томпсон и капитан Берри. В совершенно разбитом состоянии «Леандр» принужден был к сдаче и уведен на Корфу.

Экипаж «Женере», на борту которого, кроме собственной команды, находилось часть команды с «Тимолеона» и «Вильгельм Теля», насчитывал 936 человек. В бою он потерял 100 человек убитыми и 188 ранеными.

Из 9 взятых французских линейных кораблей, оставшихся в Абукирской бухте, три («Эрё», «Меркурий», «Геррье») по приказу Нельсона, были сожжены. А оставшиеся шесть («Франклин», «Аквилон», «Спартанец», «Конкеран», «Пёпль-Суверень» и «Тоннан») после скорого ремонта под командой Джеймса Сомареца 3 (14) августа были отправлены в Гибралтар к основной английской эскадре адмирала Сен-Винцента.

Весть об истреблении французской эскадры вскоре долетела до Тулона, «произведя уныние во всех классах людей, ибо в каждом оплакивают смерть родственников, лишенных жизни на сражении». Народ проклинал Директорию, однако вслух высказывать свое отношение к ней никто не решался, «поелику ужас и гонения царствовали во Франции превосходнее, чем во времена Робеспьера»[499].

После Нильского сражения Нельсон на своем флагманском корабле «Вэнгард» 11 (22) сентября прибыл в Неаполь. Сохранилось достаточно любопытное донесение российского посланника в Неаполе В. В. Мусина-Пушкина-Брюса, в котором он описывает это событие. В нем, в частности, отмечалось: «Состояние, в котором находился «Вэнгард» касательно до мачт, было несравненно хуже, нежели то, в котором были пришедшие четыре дня прежде его «Александр» и «Куллоден». Нижние части большой мачты и бизани, да фок мачта составляли весь остаток снастей корабля сего. Оные и подделанная слабая передовая мачта не могли нести больших парусов. Для сей причины корабль шел весьма неспешно и столь опоздал прибытием своим сюда. Корабли сии явлением своим возобновили и вяще оживили те чувствования, которые в городе сем произвела предварившая их весть о торжестве их. Изображенные на них знаки жестокого и опасного бою, храброго, но щастливо преодоленного ими супротивления, представляли победоносные сии суда особливого почтения достойными зданиями... Берег и море покрыты были множеством зрителей... Когда адмирал Нельсон прибыл с кораблем своим в залив и зачал приближаться к гавани, Его Величество (король Обеих Сицилий Фердинанд IV. – Авт.) встретил его, изволил взойти на корабль и, учинивши ему поздравление в весьма лестных выражениях, препроводил с ним, разговаривая и осматривая корабль, около часа с половиною. По отбытии Его Величества господин Нельсон приехал на берег, препровожден господином Гамильтоном, мною и всеми англичанами, имеющими здесь пребывание свое. На пути от пристани к дому господина Гамильтона великое стечение народа было, который во многих местах изъявлял удовольствие свое приветственными восклицаниями. В вечеру дом господина Гамильтона и все домы английские иллюминированы были»[500].

Лондонская публика, все это время обвинявшая Нельсона в медлительности, узнала о Нильской победе не ранее 21 сентября (2 октября). Это известие буквально за считанные часы облетело всю Англию и принесло контр-адмиралу невиданные почести. 25 сентября (6 октября) Нельсон был пожалован пером Великобритании с титулом барона Нильского и Бюригам-Торпского в графстве Норфолк. 9 (20) ноября, выступая в Парламенте, король, оценивая заслуги Нельсона, произнес: «Морские триумфы наши озарены новым блеском решительного и достопамятного боя, в котором отделение моего флота под командою контр-адмирала Нельсона атаковало и почти совершенно истребило неприятеля, имеющего все выгоды сильной позиции. Блистательная победа эта обратила во вред французам предприятие, которого несправедливость, вероломство и безрассудность привлекли на себя внимание целого света. Удар этот потряс силу Республики и, уничтожив ее влияние, дал нам возможность, при помощи других держав, освободить Европу»[501]. Достойно были отмечены и командиры кораблей эскадры Нельсона.

В результате Нильской битвы Франция, по существу, лишилась флота на Средиземном море. В его составе осталось лишь 12–13 линейных кораблей и 11–12 фрегатов, большую часть из которых составляли венецианские и мальтийские суда, почти не способные к бою, к тому же разбросанные по разным портам Средиземноморья[502]. А Египетская экспедиция Бонапарта была поставлена на грань краха.

В заключении хотелось бы сказать еще об одном. В военно-исторической литературе с 40-х годов ХХ столетия, стараниями многих авторов, стремящихся закрепить российский приоритет в развитии тактики парусного флота, утвердилось мнение о том, что будто бы Нельсон в сражении при Абукире лишь повторил маневр, произведенный адмиралом Ушаковым в сражении при Калиакрии, когда русский флагман прошел между береговой батареей и турецким флотом, стоявшим на якоре. Однако даже при поверхностном рассмотрении тактики флотов в этих сражениях подобные утверждения выглядят несостоятельными.

Во-первых, сражение при Абукире происходило в бухте и на якоре, а сражение при Калиакрии – в открытом море и на ходу, что объективно определяло разницу в тактике боя.

Во-вторых, с самого начала английская эскадра имела наветренное положение, и было понятно, что огонь небольшой батареи на острове Абукир не мог причинить ей никакого вреда. Ушаков же счел необходимым пойти на такой маневр с целью «захватить ветер», чтобы атаковать противника с наветренной стороны и отрезать часть его экипажей, находящихся на берегу, от кораблей. При этом русский флагман ясно сознавал, что его флот попадет под обстрел со стороны мощной береговой батареи.

И все-таки в этих двух сражениях присутствует и поразительное сходство, заключающееся в мгновенной оценке ситуации командующими и умелом проведении решительной атаки противника, приведшей атакующую сторону к выдающейся победе.

СРЕДИЗЕМНОМОРСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

1. КОРФУ

Средиземноморская экспедиция (1798–1800) является одной из самых ярких страниц боевой летописи Российского флота. Она закрепила за Россией статус великой морской державы и прославила среди народов Европы имя русского адмирала Федора Федоровича Ушакова.

Получив известие о движении русско-турецкой эскадры к Ионическим островам, французский генерал Шабо отдал приказ вывести основные силы с островов Занте, Кефалония, Цериго и Св. Мавры и направить их в главную крепость острова Корфу, «где он на мере положил защищаться до самой крайности»[503]. После гибели французской эскадры при Абукире Директория повелела укрепить Корфу, Анкону, Мальту и Корсику, с тем, чтобы к моменту подхода к ним морских сил коалиции, они ощетинились орудиями и отгородились мощными бастионами.

Первыми начали действовать англичане. Контр-адмирал Нельсон после ремонта своих кораблей на Сицилии намерен был идти сначала к Мальте, а затем к Корфу, чтобы выбить оттуда французов. У Нельсона не было десантного войска, но это не смущало нильского героя. Кроме всего прочего, здесь была задета честь британского флота. Нельсон решил отбить свой корабль «Леандр» и захватить французский корабль «Женере». Однако его планам не суждено было сбыться. Реальная угроза французам, укрепившимся на Ионических островах, исходила не от Нельсона, а от Ушакова.

Перед тем как приступить к освобождению Ионических островов, Ф. Ф. Ушаков с помощью небольших десантных отрядов распространил среди жителей воззвание, призывавшее народ к содействию союзному флоту в изгнании французских завоевателей. Вместе с ним и Константинопольский патриарх Григорий, по приказанию Порты, передал греческому народу свое пастырское увещевание, предлагая им «свергнуть с себя иго французского порабощения и учредить у себя под покровительством трех союзных дворов правительство наподобие рагузского или какое ими за благо признано будет»[504].

Тем не менее, первая встреча эскадры с греческим населением была неприязненной, что весьма огорчило Ушакова. Греки острова Хио, завидев турецкий флаг, тут же, по обыкновению, заперли свои дома и лавки. Федор Федорович, выяснив причину, призвал к себе Кадыр-бея и напрямую сказал:

– Если соединение обеих эскадр имеет производить подобное действие в обывателях, то не лучше ли эскадрам условиться о местах соединения и идти порознь?

Турецкий адмирал, с пониманием выслушав Ушакова, прибыл к себе на эскадру и объявил подчиненным требования русского адмирала, после чего приказал обывателям отворить лавки и устроить ярмарку, на которой «русские, турки и греки смешались, приятствуя друг другу».

Впоследствии Василий Степанович Томара доносил, что «греки и турки гораздо дружелюбнее стали обходиться; прежняя взаимная ненависть уступила место согласной обеих наций ненависти к французам». Столь благоприятную перемену в отношениях двух народов все без исключения относили к благораспорядительности русского адмирала, что не преминул отметить и российский посланник: «Турецкой эскадры начальники, соединившиеся с вице-адмиралом Ушаковым, весьма им хвалятся»[505].

Освобождение островов Ионического архипелага предполагалось осуществить последовательно, начиная с юго-востока, чтобы не иметь в тылу эскадры опорных пунктов противника, мешающих обеспечению союзных сил. Захват островов планировалось осуществить высадкой на них десантных войск, набранных на албанском берегу, Янине и Морее.

Боевые действия против французов, закрепившихся на Ионических островах, начались 28 сентября атакой острова Цериго отрядом кораблей под командованием капитан-лейтенанта И. А. Шостака. Подойдя к небольшой крепости Сан-Николо, Шостак открыл по ней огонь из корабельных орудий и одновременно высадил десант. Русские моряки дрались геройски, и небольшой французский гарнизон, не выдержав их натиска, бежал в крепость Капсала.

Так как крепость Капсала невозможно было обстреливать с кораблей, Шостак отложил штурм до прибытия главных сил. Адмирал Ушаков, подошедший буквально на следующий день, немедленно отдал команду к высадке на берег морского десанта и об осаде крепости. Соорудив на близком расстоянии от бастионов противника две батареи, он потребовал сдачи крепости. Французы предложение отвергли. Тогда, 30 сентября, русский адмирал отдал команду на ее штурм.

Для отвлечения внимания неприятеля Ушаков направил два фрегата и авиз к самой крепости и одновременно приказал открыть огонь с береговых батарей. На следующий день французы, защищавшие крепость, не выдержав решительной атаки, сдались, выговорив для себя почетные условия капитуляции.

Восстановив законный порядок на острове и взяв на борт пленных французов для доставки их в порты Франции, соединенная эскадра 6 октября направилась к острову Занте, который был занят 13 октября практически без всякого сопротивления.

На другой день вице-адмирал Ушаков, вместе с капитанами и офицерами эскадры, съехал на берег для слушания благодарственного молебна в церкви чудотворца Дионисия. Звоном колоколов и ружейной пальбой были встречены приближающиеся к берегу шлюпки. Все улицы украсились выставленными в окнах русскими военно-морскими флагами, сделанными из белых простыней и нашитыми на них синими Андреевскими крестами. Почти все жители имели в руках такие же флаги. Они беспрестанно восклицали: «Да здравствует Государь наш Павел Петрович! Да здравствует избавитель и восстановитель Православной Веры в нашем Отечестве»! На пристани русский вице-адмирал был принят духовенством и старейшинами. Жители встречали его с особенными почестями и радостными восклицаниями. По следам его бросали цветы. Матери выносили детей, заставляя их целовать руки не только у офицеров, но и у матросов. Женщины, а особливо пожилые, протягивали из окон руки, крестились и плакали.

Далее, оставаясь с основными силами на острове Занте, вице-адмирал Ушаков сформировал три отряда и направил их к островам Кефалония, Св. Мавра и Корфу.

На Кефалонии французы не оказали практически никакого сопротивления, и там наблюдалась такая же картина, как и на Занте. 17 октября, после взятия острова отрядом кораблей под командованием капитана 2 ранга И. С. Поскочина, местный архиерей с духовенством, дворянство и жители при колокольном звоне и пальбе из пушек и ружей, с крестами и хоругвями встретили начальника русского отряда и командиров кораблей.

Более упорное сопротивление оказали французы на острове Св. Мавры, для взятия которого 18 октября был отправлен отряд под командованием капитана 1 ранга Д. Н. Сенявина в составе двух русских и двух турецких кораблей и фрегатов. Крепость, расположенная на неприступном утесе, омываемом с двух сторон водой, защищали 540 человек французского гарнизона. Сенявин, подойдя к острову, высадил на берег 484 человека морского десанта с шестью орудиями и приказал им построить две осадные батареи. Затем он предъявил коменданту крепости генералу Миоле ультиматум о ее сдаче.

После отказа французов капитулировать, командир союзного отряда, приступил к бомбардировке укреплений, высадив на берег еще 200 человек турок и четыре орудия. Но французы продолжали упорно сопротивляться. Гарнизон крепости попытался даже снять осаду, но предпринятая им вылазка была отбита. 31 октября к острову подошли еще четыре корабля, три фрегата и два корвета во главе с командующим. На берег был высажен дополнительный десант – всего 770 человек. 1 ноября, когда приготовления к штурму крепости были завершены, ее комендант, видя бесполезность дальнейшего сопротивления, начал переговоры о сдаче. 3 ноября капитуляция была подписана.

Со взятием острова Св. Мавра завершился первый этап Ионической кампании, в результате которой французы потеряли четыре острова и 1 500 человек убитыми, ранеными и взятыми в плен.

Победоносное шествие союзной эскадры в Ионическом архипелаге обнадеживало греков, еще находящихся под властью французов, на свое скорейшее освобождение и вызывало бурю ликования у жителей островов, уже освобожденных. «Цериго, Занте, Кефалония, – писал российскому императору полномочный министр в Неаполе, – превозносят великодушие и милосердие Вашего Императорского Величества и, прежний вид печали переменяя в образ благодушествия и радости, составляют славные трофеи победоносного оружия Вашего. На всех сих островах власть угнетавших оные французов опровержена и уничтожена действиями эскадры Вашего Императорского Величества, соединенной с эскадрою Порты Оттоманской. Они открыли уже вход себе в средину пристани острова Корфу и неукоснит побеждением находящегося там неприятеля, совершит подвиг свой в водах Ионического моря»[506].

За эти победы Павел I щедро наградил командующего своей эскадры. 28 ноября 1798 года за взятие острова Цериго Ф. Ф. Ушаков был пожалован бриллиантовыми знаками к ордену Св. Александра Невского, а за взятие острова Занте, 21 декабря, – награжден вновь учрежденным орденом Св. Иоанна Иерусалимского.

Впереди для Ушакова ясно обозначилась главная цель – Корфу. Остров лежал параллельно албанскому берегу и был отделен от него достаточно широким проливом. Город, где находилась крепость, располагался на узком мысу пролива. С давних времен Корфу считался ключом к Адриатике и всякий старался завладеть им, потому за свою многовековую историю был хорошо укреплен. Его бастионы считались одними из самых неприступных в Европе. Они состояли из двойной крепостной ограды с сухими рвами. Главная крепость Корфу, защищаемая трехтысячным гарнизоном, имела 650 крепостных орудий. К главной крепости примыкали две другие: к востоку – старая, к западу – новая. Со стороны берега главную крепость прикрывали форты Авраама, Сан-Сальвадора, правый фланг которого примыкал к морю, и редут Св. Рокка, прикрывающий подступы к обоим фортам. На оконечности мыса с высоким и крутым утесом была расположена цитадель, отделенная от города глубоким и широким рвом.

С моря крепость прикрывал хорошо укрепленный остров Видо, на котором были расположены пять батарей. Гарнизон острова состоял из 500 человек. На походах к Видо со стороны моря были поставлены боновые заграждения с железными цепями. В гавани между Корфу и Видо стояли уцелевший после Абукирского сражения 74-пушечный корабль «Женере», 50-пушечный пленный английский корабль «Леандр», фрегат «Брюне», бомбардирский корабль, две галеры и четыре полугалеры.

Взять такую мощную крепость с ходу не представлялось возможным, так как для этого нужны были значительные силы и специальная подготовка. Поэтому капитан 1 ранга И. А. Селивачев, 24 октября прибывший к Корфу с вверенным ему отрядом из пяти кораблей и трех фрегатов, приступил к блокаде острова.

В начале ноября Ушаков, лично прибыв к Корфу, стал подтягивать к острову дополнительные силы с уже освобожденных островов и 6 ноября приступил к методичной осаде. Как при взятии Занте и Св. Мавры, на берег были высажены два отряда: с севера – 128 человек под командой капитана Кикина и с юга – 19 человек под командой лейтенанта Ратманова. При содействии местных жителей, из которых был сформирован отряд в 1 600 человек, им удалось построить осадные батареи.

Для более тесной блокады и подготовки к штурму Ушакову не хватало сухопутных войск. А пока, в ожидании обещанных 17 тысяч албанцев[507], русский адмирал мог рассчитывать только на свои силы и на помощь греков. Корфиоты были готовы дать в его распоряжение 10–15 тысяч человек, но их пугало присутствие на эскадре турок, зверства которых им хорошо были известны. По этому поводу Ф. Ф. Ушаков с горечью писал Павлу I: «Если бы я имел со мною один только полк российского сухопутнаго войска для десанта, непременно надеялся бы я Корфу взять совокупно вместе с жителями, которые одной только милости просят, чтобы ничьих других войск, кроме наших, к тому не употреблять»[508].

Любопытно заметить, что за 23 дня до прибытия русских кораблей к Корфу началась блокада острова Мальта силами португальской и английской эскадр под командованием контр-адмирала Ницца и капитана Балля. Подойдя к главной крепости острова – Ла-Валета, португальский адмирал предложил французскому генералу Вобоа сдать крепость, на что тот решительно ответил, что «республиканцы никогда не сдаются ни на какие договоры», тем более, что он не находит к тому ни малейшего повода. Кроме того, Вобоа выразил свое недоумение по поводу того, что сдачи острова от него требуют португальцы и англичане, не имеющие никакого отношения к Мальте[509].

13 октября с отрядом кораблей к Мальте прибыл сам Нельсон. Он сходу взял расположенный не вдалеке замок острова Гоццо, который обороняли всего 180 французов. Водрузив на нем неаполитанский флаг, Нельсон приказал отдать ему честь 21 залпом, а поверженный французский флаг он доставил и демонстративно бросил к ногам короля Обеих Сицилий Фердинанд IV. Нельсон поздравил его с приобретением 16 тысяч подданных, и тем изрядно польстил неразумному монарху[510]. Однако, как вскоре выясниться, с поздравлениями британский адмирал явно поторопился. Гарнизон на Мальте держал достаточно жесткую оборону, а Нельсон не решался штурмовать крепость с моря. Тем не менее, он считал себя «хозяином» положения на Средиземном море и даже пытался подчинить своим планам русского адмирала. В самый напряженный момент осады Корфу Нельсон писал Ушакову: «Египет должен быть первым объектом, а Корфу – вторым»[511]. Однако Федор Федорович, к великой досаде Нельсона, оказался совершенно непослушен его воле.

Ушакову, со своей стороны, нетрудно было догадаться, что при всех дружеских заверениях британского адмирала об отсутствии у его короля «корыстолюбивых видов» на освобождаемые от французов земли захват Ионических островов русскими явно не устраивал Англию. В связи с этим, Нельсон, якобы заботясь о турецких интересах, раздраженно писал, что «если они (русские. – Авт.) утвердятся в Корфу, то Порта будет иметь порядочную занозу в ноге. Как добрые турки не видят опасности?»[512].

А тем временем блокада Корфу приобретала все более жесткую форму. Корабли соединенной эскадры перекрыли все выходы из Корфиотского залива: с юга силами трех кораблей и фрегата, с севера – кораблем и тремя фрегатами. 14 ноября на северный берег был высажен десант из 128 морских солдат и артиллеристов под командованием капитана Кикина, которые на другой же день устроили батарею из девяти орудий против укрепления Св. Авраама. 18 ноября на южной части острова был высажен десант из 13 солдат и шести артиллеристов.

Ввиду невозможности противостоять морским силам соединенной эскадры, французы стали предпринимать активные действия против береговых батарей. 20 ноября успешной вылазкой ими была захвачена южная батарея. Попытка же захватить северную батарею окончилась неудачей. Понеся большие потери, они вынуждены были вернуться в крепость и отказаться от активных действий, уповая на мощные бастионы и прибытие войск из Анконы.

И действительно, из Анконы вышли три бывших венецианских 64-пушечных корабля с несколькими транспортными судами, на борту которых находилось три тысячами человек десантного войска. Но, узнав о положении дел на Корфу, они взяли обратный курс. Таким образом, французский гарнизон остался полностью отрезанным от внешнего мира.

Но обстановка была тяжелой и для соединенной эскадры. По договоренностям союзных держав, она должна была снабжаться турецкой стороной, однако, вразрез этим договоренностям, турки по существу саботировали поставки, в результате чего эскадра терпела «крайнюю нужду» буквально во всем. По этому поводу Ф. Ф. Ушаков писал В. С. Томаре: «Из всей древней истории не знаю и не нахожу я примеров, чтобы когда какой флот мог находиться в отдаленности без всяких снабжений и в такой крайности, в какой мы теперь находимся»[513].

Ситуация осложнялась и необычно холодной для этих мест погодой, из-за которой блокаду приходилось вести в невыносимых условиях. Даже в этой тяжелой обстановке русские моряки, беспредельно доверяя своему любимому адмиралу, не падали духом. «Наши служители, – писал Федор Федорович, – от ревности своей и желая угодить мне, оказывали на батареях необыкновенную деятельность: они работали и в дождь, и в мокроту или же обмороженные в грязи, но все терпеливо сносили и с великой ревностью старались»[514].

К концу года из Севастополя в Корфу прибыли два 74-пушечных корабля и три вспомогательные судна под командованием контр-адмирала П. В. Пустошкина и, таким образом, соединенная эскадра состояла уже из 12 линейных кораблей и 11 фрегатов.

Между тем и с албанского берега начали прибывать войска. Однако многие из албанцев лишь номинально могли называться воинами, так как больше походили на оголодавших разбойников. 7 января 1799 года с жалобами на них прибыли к Ушакову два командира береговых батарей капитан Никонов и мичман Жеребцов.

Первым начал докладывать Никонов:

– Господин вице-адмирал! На построенной при Корфу батарее караул и команда обстоят благополучно, от неприятельской стороны за истекшую ночь никаких действий не происходило.

– То мне известно, – принял рапорт Ушаков, – а что албанцы?

– Вчерашнего числа, – продолжал Никонов, – пришли ко мне начальники али-пашинского и ибрагим-пашинского войска и объявили, что они не имеют ни провианта, ни патронов, а потому требовали удовлетворения их нужд, заявив при этом, что иначе все они разойдутся. А сами албанцы объявляют, что и вовсе уйдут к неприятелю.

Похожий доклад выслушал адмирал и от Жеребцова:

– Албанцы, которые живут в деревне, несколько дней уже не имеют хлеба и грозят силою брать хлеб у жителей, из чего может выйти что-нибудь вредное. Я пытаюсь их примирить, но албанцы продолжают рубить и жечь масличные деревья, хотя им и указано, где есть дрова.

– Петр Иванович, – приказал Ушаков адъютанту, – распорядитесь, чтобы через интенданта отделили часть продовольствия эскадры сим горе-воинам.

И, обращаясь к Жеребцову, спросил:

– Как дела с устройством батареи?

– Многие жители деревни, – стал объяснять мичман, – не дают на казенные нужды лошадей и волов, я же один ничего сделать не могу. А посему прошу позволения вашего высокопревосходительства таких ослушников посылать на батарею и там делать им какие-нибудь наказания для страху[515]. Но адмирал отклонил неразумное предложение молодого офицера.

23 января на южной стороне острова началась установка новых батарей, которые состояли из 13 больших и трех меньших орудий и семи мортир разного калибра.

Наблюдая интенсивные приготовления русско-турецких войск, осажденные начали терять надежду на помощь. Тогда командир французского корабля «Женере» – капитан Лежойль, неоднократно предпринимавший попытки с боем вырваться из крепости, вновь вызвался прорвать блокаду и уйти в Анкону за подкреплением. Для этой цели в ночь на 26 января французами была совершена отвлекающая вылазка. В это время «Женере» с «вычерненными» парусами в сопровождении галеры вышел из порта, прорвался через отряд реал-бея с северной стороны бухты и ушел в море.

Есть все основания полагать, что турецкий контр-адмирал умышленно выпустил французский линейный корабль. Несколько раз до этого французы обращались к Ушакову с подобной просьбой, но тот решительно отказал им. Тогда они стали склонять к тому турок. Дело дошло до того, что сама Порта обратилась к российскому посланнику, чтобы он повлиял на Ушакова. Но не надо думать, что турки решили оказать французам благодеяние. Все было гораздо проще. Турецкое министерство, «взирая на французов не яко на порядочных неприятелей, но яко на разбойников, твердо держалось правила не соблюдать никаких заключаемых с ними договоров и капитуляций». А потому замысел турок состоял в том, чтобы выпустить французский корабль из Корфу и тут же его потопить[516]. Но капитан Лежойль оказался хитрее реал-бея...

В отместку турки не упускали случая отыграться на пленных французах. В. С. Томара описывает поистине ужасающие сцены глумления над ними. «На прошлой неделе, – сообщал российский посланник Павлу I в одном из своих донесений, – прибыла сюда партия пленных с Венецианских островов из 160 человек. Ослабевающих турки убивали на дороге, и товарищи их должны были нести их головы, будучи ведены сами конными турками веревками за шею. Позорище сие повторяется в столице всякий раз, что проводят пленных, и притом чернь турецкая, и наипаче женщины, сопровождают их ругательствами. Султан же сим инкогнито любуется»[517].

К середине февраля, благодаря твердым требованиям и в то же время тонкой дипломатической деятельности, Ушакову удалось добиться от турецких правителей доставки 4 250 воинов-албанцев. Хотя это была всего лишь четверть обещанного, тем не менее, командующий начал интенсивную подготовку к решающему штурму крепости.

При принятии этого решения и составлении плана атаки Федором Федоровичем, несомненно, был учтен опыт «Великой осады» Гибралтара 1779–1782 годов, живым свидетелем которой он являлся. Анализируя неудачу франко-испанского флота в ту далекую кампанию и сопоставляя результаты своего анализа с конкретной обстановкой, сложившейся вокруг Корфу, Ушаков для себя твердо решил, что для успешного штурма приморской крепости необходимы: специальная подготовка эскадры и десанта; поддержание высокого морально-боевого духа личного состава; точный расчет сил противника, времени и места штурма; сосредоточенный и координированный удар корабельной и береговой артиллерии по кораблям и бастионам противника, их надежное огневое поражение; высадка морского десанта под прикрытием корабельной артиллерии в наиболее слабых местах обороны противника с последующим захватом всей крепости.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: