К чему призывают нас святые? 22 глава

В этот же день был подписан и высочайший указ Адмиралтейств-коллегии с предписанием организовать крейсерство в Балтийском море силами трех отрядов: 1-й – под командованием вице-адмирала Скуратова (от острова Даго до Ревеля); 2-й – под командованием адмирала Круза (от острова Баргольм до острова Эзель); 3-й – под командованием контр-адмирала Шишкина (от Любекой губы до острова Баргольм). Наряду с ними указано было подготовить резервную эскадру под командованием контр-адмирала П. К. Карцова[473].

Продолжая дезинформировать своих противников, французы заговорили и других возможных планах. Так через некоторое время тот же Сотен стал убеждать генуэзцев в том, что экспедиция направляется «прорезать перешеек Суэтский и учредить таким образом проход из Средиземного в Красное море», чтобы приобрести новый кратчайший путь французской торговле в Ост-Индию. Он ударился в рассуждения о том, что будто бы этот проект когда-то был предложен Людовику XIV, но так как тот не имел, по мнению Сотена, ни смелости, ни твердости духа, то про него забыли[474]. При этом следует заметить, что если Сотен и привирал, то не на столько, чтобы не угадать в его словах подлинной идеи.

В апреле этот слух подтвердился и через другие источники. Французские офицеры поговаривали, что войска назначены против английских колоний в Восточной Индии и что, якобы, высадка будет произведена на египетском берегу в Александрии, откуда они пойдут через Суэцкий перешеек в Бенгаль и далее[475]. Но почему-то, кроме турок этим мало кто озаботился. Большинство теперь склонялось к мысли, что экспедиция будет направлена на Гибралтар, Мальту или Неаполь.

Вся Европа находилась в тревожном ожидании, а французы между тем заканчивали свои приготовления. 28 апреля (9 мая) в Тулон для проведения генерального смотра войскам прибыл сам Бонапарт. Осмотрев солдат, он взошел на небольшой холм, дабы видеть всех, и обратился к ним с речью:

– Солдаты! Я принял над вами команду, когда вы были голы и обезоружены. Я повел вас в Италию, где вы сверх меры получили награждение за вашу храбрость*. Ныне же я хочу вести вас хорошо вооруженных и снабженных на Новый Свет ради приобретения новой славы и обещаю вам каждому по четыре десятины земли в стране пребогатейшей и плодороднейшей[476].

С восторгом встретив своего любимого генерала, солдаты Директории рвались в бой. Вскоре они были посажены на суда, равно как это было сделано и в других портах, и 8 (19) мая вышли в море, взяв курс мимо Генуи на Аяччо – родной город Бонапарта для соединения там с остальными судами. Сам Наполеон поднял свой флаг на 120-пушечном линейном корабле «Ориен», где находился и командующий французской эскадрой вице-адмирал Ф.-П. Брюйес.

Французская эскадра состояла из 72 военных судов и около 400 транспортов, с находящимся на нем 36-тысячным экспедиционным корпусом, в состав которого помимо регулярного войска входило и несколько нерегулярных батальонов под названием «Colonnes mobiles», собранных «из превеличайших злодеев и разбойников», с очевидной целью «очистить Францию от непотребных людей». Кроме того, в экспедицию отправилось около 167 человек ученых, художников, археологов и инженеров «с великим числом инструментов»[477].

Даже после выхода французского флота, никто не знал о его конечной цели. Французские агенты разнесли очередной слух о том, что он отправился к Дарданеллам, чтобы изгнать султана с турками из Европы в Азию. Единственное, что все твердо усвоили, что цели военных устремлений Директории сводились к тому, как бы «ограбить области, принявшие их перемену и отнять у них все золото и серебро».

27 мая (7 июня) французская армада приблизилась к Сицилии, приведя в трепет все ее население, который в спешке стал вооружаться и готовиться к сражению. Однако вскоре на берег прибыли адъютанты Бонапарта и Брюйеса и сообщили, что французский флот приближается к берегам Сицилии по причине противных ветров и что они не имеют никаких неприятельских намерений. Через некоторое время эскадра действительно удалилась к юго-востоку[478].

29 мая (9 июня) она подошла к острову Мальта, где соединилась с частью транспортных судов, прибывших сюда 27 мая (7 июня) из Чивитавеккьи. Остров представлял собой мощное оборонительное сооружение. Крепость Ла-Валетта – столица ордена мальтийских рыцарей начала возводиться в XVI веке и к концу XVIII столетия могла сравниться лишь с бастионами острова Корфу. Ее защищали около трех тысяч человек регулярного войска и около 10 000 вооруженных жителей. Бонапарт не собирался тратить много времени на взятие Мальты. Изучив побережье острова, предварительно заслав туда своих агентов и подкупив основную часть кавалеров Мальтийского ордена по происхождению французов, он намеревался взять его хитростью, что ему и удалось без особого труда.

Подойдя к острову попутным ветром, Бонапарт приказал выстроить суда в линию вдоль побережья и отправил на берег офицера с требованием пропустить в порт весь флот. Магистр ордена Фердинанд Гомпеш, не решившись взять на себя ответственность за судьбу острова и ордена, срочно созвал совет, который постановил: «...имев правилом узаконительный неутралитет, каковой наблюдали мы во всей точности противу всех держав, то нам отнюдь невозможно впускать более четырех военных судов в одно время; сверх сего и сама наша безопасность того требует»[479].

Наполеон не удовлетворился таким ответом и утром следующего дня на 60 лодках двинул к берегу свои войска. В крепости возникла паника. Тем временем французы высадились на берег и до захода солнца полностью обложили крепость.

Видя безысходность своего положения, магистр ордена под нажимом местной знати, да, очевидно, и по собственному своему убеждению, отправил Бонапарту предложение о капитуляции. В полночь 31 мая (11 июня) на флагманском корабле «Ориен» договор о сдаче крепости был подписан, после чего Гомпеш с недоумением писал: «Удивительно и прискорбно, что столь славная Мальтийская крепость под защитою кавалеров долженствовала сдаться в 24 часа»[480].

1 (12) июня французские солдаты вошли в Ла-Валетту, где победителям достались 1 200 пушек (однако многие из них были заклепаны еще до начала осады), 40 тысяч ружей, 500 тысяч фунтов пороху, в порту два линейных корабля, фрегат, четыре галеры и множество строевого леса[481].

По условиям капитуляции Гомпеш получал 30 тысяч гульденов годовой пенсии и княжество в Германии, а кавалеры, за семь лет до взятия острова не выезжавшие с Мальты, 35–25 луидоров (впоследствии Директория признает этот пункт капитуляции недействительным)[482]. Всем им разрешено было выехать во Францию, Испанию или Северную Италию. Бонапарт лично подписал каждому кавалеру паспорт, именуя себя «генерал-аншефом Индийской армии», и оставил на нем оттиск герба с изображением пальмового дерева и пирамиды. Но, несмотря на все видимые знаки благородства, Бонапарт и его генералы «с великим поруганием приняли кавалеров и весьма грубо с ними обошлись»[483].

Взятие Мальты произвело во Франции великую радость, а Бонапарта называли «величайшим героем нынешнего века». Сам же Бонапарт после устроенного 3 (14) июня торжества, стал готовиться к выходу в море для продолжения экспедиции. При этом двадцать кавалеров изъявили желание участвовать в походе с французской армией. Некоторые из них поступили под команду вице-адмирала Брюйеса, с которым когда-то вместе служили во французском королевском флоте. В откровенной беседе адмирал признался бывшим сослуживцам, что он имеет сведения о входе в Средиземное море английской эскадры под командованием контр-адмирала Нельсона.

– Ныне мы имеем пред ним выигрыш по времени в две недели, – заметил Брюйес, – однако, если Нельсон настигнет и атакует нас, то непременно одержит победу, ибо никто из моих офицеров не знает своей должности. Я по сие время не могу приучить их строиться в линию баталии. К тому же в матросах великий недостаток в шесть тысяч человек и прошу вас, граждане, в два дня их сыскать.

Кавалеры обещали вице-адмиралу собрать нужное количество матросов, после чего беседа потекла более доверительно. «Брюйес весьма жаловался своим знакомым мальтийским кавалерам на Бонапарта и в доказательство о невежестве сего генерала в морском знании сказал им, что в рассуждении неискусства корабельных капитанов и офицеров Бонапарте дал ему приказание, когда встретится с английскою эскадрою, идти на сцепление с неприятельскими кораблями, ибо, имея более людей на своих кораблях, можно будет скорее преодолеть и победить неприятеля. Брюйес дал ему приметить, что сего невозможно сделать, буде англичане сами не пожелают сцепления. Но Бонапарте с вспыльчивостью ему отвечал: «Мой план таков и сообщен уже Директории»[484].

Довольно любопытный факт, когда человек, которого многие тогда во Франции уже считали военным гением, был назван невежественным в военно-морском деле, и ни кем-нибудь, а своим соратником.

Перед отбытием с Мальты Бонапарт отправил впереди себя передовой отряд кораблей, приказав капитанам топить все российские и турецкие суда для сохранения в тайне маршрута своего движения. Вместе с тем, 2 (13) июня он обнародовал манифест, запрещающий всем грекам с бывших Венецианских островов под страхом смертной казни иметь какие-либо сообщения и переписку с Россией.

8 (19) июня Бонапарт со своим войском отошел от Мальты и продолжил свой путь, оставив на острове четырехтысячный гарнизон во главе с генералом Вобоа (четвертая часть которого вскоре свалит «французская болезнь»)[485].

Еще до выхода французского флота из своих портов командующий английским флотом на Средиземном море адмирал лорд Сен-Винцент (Джон Джервис) решил отрядить к Тулону небольшой отряд, состоящий из трех 74-пушечных кораблей, четырех фрегатов и корвета, для выяснения подлинных причин военных приготовлений французов. Командовать этим отрядом Джервис назначил контр-адмирала Горацио Нельсона, который незадолго до этого как раз прибыл на флот, находясь до того на излечении после полученного ранения при неудачном штурме Санта-Круса (14 (25) июля 1797 года), во время которого он потерял правую руку. А еще ранее, в июле 1794 г., при осаде Кальви Нельсон лишился правого глаза.

21 апреля (2 мая) отряд Нельсона вышел в Средиземное море. В этот же день Сен-Винцент получил секретные инструкции своего Адмиралтейства, которое уведомляло его о том, что контр-адмирал Роджер Куртис ведет к нему значительное подкрепление и приказывало немедленно по прибытии этого подкрепления, отправить в Средиземное море 12 линейных кораблей, с соответственным числом фрегатов под начальством надежного и способного офицера. Эскадра эта была должна перехватить тулонский флот и, атаковав, разбить. Таким образом, англичане наконец решили активно противодействовать устремлениям французской Директории. Однако, судя по количеству выделяемых для этого сил, правительство Англии слабо себе представляло состав и цели тулонской эскадры.

И все же шаг в сторону решительных действий был сделан. О серьезности намерений британского Адмиралтейства можно было судить по тому, что командующему снаряжаемой эскадры давалось полномочие считать неприятельскими все порты Средиземного моря, за исключением портов острова Сардинии, если в них откажут английским судам в помощи. Чтобы отыскать тулонскую экспедицию, ему разрешалось «идти всюду по Средиземному и Адриатическому морям, в Морею, Архипелаг и даже в Черное море»[486].

При этом первый лорд Адмиралтейства – граф Спенсер, в своем частном письме к Сен-Винценту рекомендовал в качестве командующего эскадрой назначить контр-адмирала Нельсона, «как офицера, наиболее к тому способного, по его специальному знанию Средиземного моря, а также по его деятельности и предприимчивому, решительному, характеру»[487].

13 (24) мая к Кадису подошли восемь линейных кораблей под флагом контр-адмирала Куртиса, которые в тот же вечер незаметно от французов заменили на внешнем рейде девять кораблей эскадры командора Томаса Трубриджа, сразу же отправленных на соединение с отрядом Нельсона. На пути к Тулону к Т. Трубрижду присоединились еще 74-пушечный и 50-пушечный линейные корабли.

К этому времени Нельсон узнал от капитана задержанного им судна, что в Тулоне находятся, вместе с венецианскими судами, 19 линейных кораблей, из которых 15 готовы уже выйти в море. Но подувший 8 (19) мая северо-западный ветер, отогнал его от берега, и, напротив, позволил Бонапарту попутным ветром выйти из Тулона. Начавшийся через два дня шторм причинил английским кораблям значительные повреждения и они вынуждены были отойти к берегам Сардинии. Это движение разлучило Нельсона с его фрегатами, в результате чего он, фактически, остался без разведки и связи.

Через четыре дня Нельсон успел привести в порядок свой корабль и снова выйти в море. 20 (31) мая он уже вновь был у Тулона, где и узнал об уходе французской эскадры, но при этом не мог собрать никаких сведений о ее назначении и о взятом им направлении. 25 мая (5 июня), в следствие безветренной погоды, он был еще в широте Корсики, когда его настиг бриг «Мутайн» под командованием Томаса Гарди. Шедший впереди одиннадцати кораблей, ведомых командором Tpубpиджем. Гарди привез Нельсону приказание преследовать французскую эскадру всюду, куда бы та ни направилась.

Вскоре Нельсон соединился с вверенной ему эскадрой, которая теперь состояла из тринадцати 74-пушечных и одного 50-пушечного кораблей. Он лично знал многих командиров, с некоторыми из которых у него уже сложились вполне определенные отношения. Достаточно сложными они были между ним и Джеймсом Сомарецом. Сомарец был храбрым моряком. Под тихой речью и мягким характером скрывался героический дух, с классически развитым чувством долга. Как простой воин он был почти равен Нельсону, а в морском искусстве даже, может, превосходил его, но в нем отсутствовала та искра гениальности, которая выделяла Нельсона из среды британских моряков.

По всему было видно, что Нельсон не любил Сомареца и никогда его не понимал. «Во многих отношениях эти два человека были прямо противоположны друг другу: маленькая, исковерканная фигура Нельсона, с беспокойными движениями и пронзительным голосом, представляла собой нелепый контраст с наружностью Сомареца, обладавшего высоким ростом, красивым лицом и отличавшегося спокойными манерами и солдатской выправкой. Нельсон, чисто по-женски, умел пылко привязываться и так же пылко ненавидеть, при чем в последнем случае, он терял всякое чувство меры. По отношению к Сомарецу у Нельсона было полное отсутствие симпатии – он его смертельно ненавидел. Обыкновенно, Нельсон был готов восторгаться каждым, совершившим смелый подвиг против французов. В этих случаях он всегда горячо расхваливал отличившегося, но ни один подвиг, совершенный Сомарецом, не тронул Нельсона. Хотя в биографии того были подвиги достойные восхищения»[488].

Отправляясь в знаменитое преследование Брюйеса, Нельсон наверное не взял бы с собой Сомареца, если бы последний не командовал таким прекрасным кораблем, как «Орион», а лишиться его Нельсон не хотел. Нельсон желал бы иметь следующим после себя Трубриджа, но этому препятствовал Сомарец, который был немногим старше Трубриджа.

Сомарец, со своей стороны, как и многие капитаны, восхищался своим адмиралом, любившим поклонение и требовавшим его от окружающих. Но, в отличие от других, он не высказывал своего восхищения так громко и в той форме, как это любил Нельсон. Кроме того Сомарец, не разделяя взглядов Нельсона, был способен давать ему советы, что страшно раздражало последнего.

Более ровные отношения у Нельсона были с Томасом Фолеем, который обладал большим запасом знаний и опытом. Он был высокого роста и имел привлекательную наружность. Но за этой наружностью скрывалась непреклонная воля командира.

Среди прочих капитанов, Нельсон особенно выделял Томаса Гарди. По словам Вильяма Паркера, Гарди был душой правды. Он не отличался красотой, был высокого роста и обладал массивной фигурой. Гарди представлял поразительный контраст с фигурой Нельсона. Черты его лица были крупные, с мясистыми щеками и темными густыми бровями. В широко открытых глазах его отражалось прямодушие. Одним словом, все его лицо производило впечатление доброты и одновременно мрачности и силы воли. Это было лицо человека, с которым никто не позволил бы себе фамильярности.

Гарди также не обладал гениальностью Нельсона, но зато он был бесстрашным, хладнокровным и прекрасным моряком. Никто не мог превзойти его в знании всех мелочей и обязанностей своей профессии. Гарди обладал уравновешенным, спокойным и мягким характером и всегда действовал успокаивающим образом на Нельсона.

После Гарди ближе всего к Нельсону был капитан Балль. Он никогда не ссорился с ним, как это было с Трубриджем. Но пристрастие последнего к философии сердило и вызывало насмешки со стороны Нельсона. В этом отношении Балль имел много общего с Сомарецом. Они оба интересовались науками, любили поговорить на отвлеченные напыщенные философские темы, обладали мирным характером, мягкой речью и угрюмостью. Сомарец с готовностью облачился бы в рясу епископа и сел бы рядом с Баллем в совет епископов, и никому бы это не показалось странным.

Один Гарди – добрый, скромный и храбрый моряк, с сильно развитым чувством чести, вполне понимавший Нельсона и боготворивший его без всякой лести, был настоящим его товарищем. Неслучайно поэтому в последние минуты своей жизни Нельсон, пожалуй, к одному Гарди мог, чисто по-детски, обратиться с простыми и женственными словами: «Поцелуй меня, Гарди»...

Еще надеясь настигнуть и атаковать французскую эскадру, Нельсон разделил свои силы на три колонны, первую из которых составили «Вэнгард», «Минотавр», «Леандр», «Одасьез» и «Дефенс». Вторая, под начальством капитана Самуила Гуда, состояла из кораблей «Зилеос», «Орион», «Голиаф», «Меджестик» и «Беллерофон». Эти две колонны должны были сражаться с эскадрою Брюйеса, а третья колонна, состоявшая из кораблей «Куллоден», «Тезей», «Александр» и «Свифтшур» должна была, под начальством командора Трубриджа, уничтожить конвой. Однако этому не суждено было сбыться.

Продолжая свой путь вдоль Тосканского берега, в 8 часов утра 6 (17) июня 14 линейных кораблей его эскадры подошли к Неаполю, где через посланного на берег командора Томаса Трубриджа Нельсон узнал от посланника Вильяма Гамильтона о намерениях Наполеона идти к Мальте. В тот же день английская эскадра пошла следом через Мессинский пролив, на выходе из которого от командира перехваченного французского брига Нельсон узнал о взятии Мальты и об уходе оттуда французов.

Анализируя эти обстоятельства с собранными прежде известиями и с другими сведениями, сообщенными ему британским послом в Неаполе, английский адмирал уже не сомневался, что эскадра Брюйеса идет к Египту. Всегда быстрый в своих решениях, не заботясь ни о каких дальнейших сведениях, он немедленно поставил все паруса, и взял курс прямо на Александрию.

17 (28) июня подойдя к Александрии, Нельсон, к своему удивлению, не нашел там французского флота[489]. Он первый привез встревоженному губернатору известие об угрожавшей опасности. Увидя рейд пустым, Нельсон был чрезвычайно взволнован. Он вдруг потерял всякое доверие к доводам, увлекшим его так далеко от Сицилии. Не становясь на якорь и без малейшего отдыха, представляя Сицилию уже завоеванною французами, Нельсон повернул свою эскадру обратно. Но его расторопность сослужила ему плохую службу, потому как если бы он подождал только день, то французская эскадра сама бы на него наткнулась.

Между тем она действительно шла в Египет, но обремененная многочисленным конвоем, ее продвижение было слишком медленным. Благодаря этому счастливому для Бонапарта обстоятельству, он нашел Александрийский рейд совершенно беззащитным, и 20 июня (1 июля), то есть через три дня после ухода английской эскадры, спокойно высадил войска, на покинутый берег острова Марабу.

Чтобы выяснить обстановку в городе и обезопасить французского консула от мести арабов и турок, Бонапарт отправил к нему посыльного. Узнав об этом, члены местного правления хотели задержать французского консула, но затем, «не имея к чему-либо его принуждать», позволили ему отбыть, приготовив для него шлюпку. Отъезжая, консул заверил их, «что по древнему обеих наций дружелюбию ничего опасаться не должно». Бонапарт, несмотря на это, приняв консула, удержал при себе александрийскую шлюпку вместе с ее экипажем. А вскоре последовала и высадка войск.

Местные жители и незначительное число войска попытались оказать сопротивление, но их противодействие не увенчалось успехом. Французы вошли в город, «убивая все, что им в глаза ни попадало», и вскоре водрузили свой трехцветный флаг на башне города.

Пробыв два дня в Александрии, Бонапарт взял с жителей 75 тысяч талеров, поменял на деньги тамошним откупщикам все драгоценности, взятые из церквей на Мальте, и раздал их жителям Кокары, тем самым обезоружив их. С лицемерным коварством он объявил жителям, что вошел в Египет как друг Порты и с ее согласия, но при этом разорил греческую и католическую церкви, избив и повесив их священников, после чего в католическом храме «последовали многие неистовства и мерзости»[490].

Бонапарт сделал первый шаг в осуществлении своих намерений. Французам удалось всех обмануть и под носом английской эскадры пройти через все Средиземное море к намеченной цели. И эта цель вскоре стала известна всей Европе. Но при всей удачности первых шагов Бонапарта на египетской земле, у него оставалось уязвимое место – флот, при потере которого успехи его экспедиции сводились бы к нулю. По этому поводу справедливо заметил российский посланник в Англии С. Р. Воронцов, что даже если «дерзостный корсиканец успел сделать там высадку, однако, надобно думать, что по крайней мере эскадра его не избежит кавалера Нельсона и той пагубы, которой она должна ожидать от искусства и храбрости сего аглинского адмирала»[491].

Так и случилось. Бонапарт, оставив небольшой гарнизон в Александрии, повелел вице-адмиралу Брюйесу отвести весь флот в Абукирскую бухту, отстоящую в 20 милях к северновостоку от Александрии, или при ее неудобности идти на Корфу, а сам направился к Каиру.

Брюйес с основными силами в 13 кораблей и четыре фрегата перешел в Абукир и встал там на якорь. Собрав флагманов и капитанов, он спросил их мнение о возможном сражении с англичанами. Большинство офицеров высказалось за то, что бы сражаться на якоре. Ясно понимая, что встречи с английской эскадрой не избежать, Брюйес, тем не менее, сделал ряд роковых ошибок. Он не удосужился выслать в море фрегаты для ведения морской разведки, что являлось непреложным правилом. Не возникло у него мысли и о том, что можно было выгрузить орудия с кораблей на многочисленные транспортные суда и пройти на мелководье (как поступили турки под Анапой в 1790 году, когда отряд русских крейсеров под командованием Ф. Ф. Ушакова приблизился к берегу), тем самым оградив себя от артиллерийского огня неприятеля. На эскадре не велось никакой подготовки к отражению возможной атаки. Больше того, личный состав постоянно съезжал на берег и занимался хозяйственными делами. На прикрывающий с моря остров Абукир было установлено всего две мортиры и четыре 12-фунтовые пушки. И это, как минимум, против 500 орудий англичан...

Эскадра Нельсона тем временем дошла да Сиракуз и, получив там подтверждение о следовании Бонапарта в строну Египта, пополнив запасы, 13 (24) июля взяла обратный курс. В отличие от Брюйеса, Нельсон на переходе морем постоянно проводил артиллерийские стрельбы, которые, кроме тренировки, имели куда более важное эмоциональное значение – они возвышали боевой дух британских моряков.

20 (31) июля на горизонте показалась Александрия...

3. АБУКИР

Разведывательное судно донесло Нельсону, что в александрийском порту неприятеля нет. Глубокое разочарование наполнило все существо командующего. Упадок духа наблюдался и во всей его эскадре, корабли которой, не соблюдая ордера, стали произвольно заполнять акваторию вдоль побережья. Ввиду отсутствия противника на британских кораблях начался обед. Командир «Ориона» – Джеймс Сомарец вспоминал: «Уныние чуть не захватило меня, и я никогда еще не чувствовал себя так скверно и так не в духе, как когда мы сели за обед»[492]. Англичане начали уже предполагать, что вновь разошлись с французами, как вдруг с находящегося ближе всех к Абукирской бухте линейного корабля «Зилоус» доложили, что обнаружили в ней множество стоящих на якоре кораблей.

Позднее Самуил Гуд вспоминал: «В исходе первого часа, человек с фор-салинга дал знать на низ, что он видит корабль, и через несколько минут потом донес, что целый флот стоит на якоре. Я послал с трубою на салинг, и тогда могли ясно различить 18 больших судов, из которых 14 казались линейными кораблями. Сигналом известил я об этом адмирала, он немедленно поставил все паруса, и сделал сигнал по способности построиться в линию и приготовиться к сражению»[493].

Любопытное замечание, однако, по этому поводу делает Джордж Эллиот, который был тогда сигнальным мичманом на «Голиафe». Позднее он писал, что с салинга «Голиафа» он первый заметил мачты французской эскадры, но громко кричать об этом не стал, так как «Зилоус» был очень близко, и его могли там услышать. Эллиот скользнул вниз по бакштагу и побежал с этой важной новостью к Фолею. Длинная и отчаянная погоня, наконец, кончилась! Сигнал «неприятель находится в виду» был немедленно поднят, но поднят с такой поспешностью, что нижний флаг сорвался. По мнению Эллиота, на «Зилоусе» заметили поспешно поднятые флаги и угадали значение сигнала. К большому огорчению Фолея, в мгновение ока на нем взвился этот важный сигнал.

Сигнал, поднятый следом на флагманском корабле, вызвал бурю ликования на английской эскадре. «Посудите, – писал Сомарец, – какая произошла перемена в настроении, когда в конце обеда прибежал вахтенный офицер и доложил: «Сэр, только что сделан сигнал, что неприятель находится на якоре, в линии баталии в Абукирской бухте. Офицеры вскочили и подняли бокалы, чтобы выпить за успех, предстоящего боя, и затем поспешили наверх». Когда Сомарец вышел из своей каюты, ожидавшая его команда встретила его восторженными криками. Эта прорвавшаяся радость была хорошим знаком для грядущей битвы. Немедленно последовал сигнал по способности построиться в линию и приготовиться к сражению. Этот сигнал вызвал бурю ликования на английской эскадре.

Направляясь к бухте, вход в которую был достаточно широк, Нельсон решил атаковать авангард и центр французской эскадры, пользуясь попутным северо-западным ветром. Любопытно при этом заметить, что согласно новым для того времени теоретическим разработкам, предложенным в 80-х годах членом Королевского Эдинбургского общества, неким Джоном Клерком, флот, имея наветренное положение, напротив, должен был атаковать арьергард противника[494].

Вход в бухту был достаточно широк и доступен практически всем ветрам. Нельсон определил, что с правого крыла эскадры на острове Абукир находилась береговая батарея, состоящая из нескольких орудий, и что весь французский флот стоял на якоре, построенный в кильватерную колонну в сторону северо-запада протяженностью примерно в милю. При этом строй французских линейных кораблей, которых оказалось тринадцать, представлял из себя изогнутую линию. Ближе к берегу находились еще четыре фрегата. Акватория вокруг французской эскадры была окружена мелями, непозволяющими кораблям подходить к берегу ближе трех миль.

Когда английская эскадра подошла близко к траверзу мели, Нельсон окликнул командира «Зилоуса»:

– Достаточно ли далеко мы держим к осту от мели и можем ли ее обогнуть?

На что капитан Гуд ответил:

– Нахожусь на 77 футах (23 м) глубины и не имею карты залива, но, если будет мне позволено, то спущусь и со всем вниманием буду обозначать глубину, чтобы провести Вас как можно безопаснее и ближе к мели.

Нельсон поблагодарил командира «Зилоуса» и дал ему «добро».

Тогда капитан Гуд немедленно спустился и обогнул мель. Следом за ним направил свой корабль и капитан Фолей, держа на подветренный крамбол (кран или кранбол-брус прикрепленный к скуле корабля, служащий для подъема якоря или курсовой угол около 45 градусов по отношению к кораблю) «Зилоуса».

По ходу движения английской эскадры командир брига «Мутайн» капитан Томас Гарди снял несколько человек с проходящей мимо рыболовного судна и, решив использовать их вместо лоцманов, отправил на флагманский корабль. Пока шлюпка с ними шла на «Вэнгард», вся эскадра, примерно в 4 часа, легла в дрейф.

Тем временем «Зилоус» и «Голиаф», не останавливаясь, стремительно шли на сближение с противником. Заметив остановку эскадры, передовые корабли убавили парусов. Но командующий поднял для них сигнал – «Продолжить движение и «Голиафу» быть первым». При этом капитан Фолей стал обходить французские корабли с носа, чтобы атаковать их со стороны берега, предполагая, что основная часть английской эскадры атакует неприятеля со стороны моря. «Благородный и храбрый поступок этот, – вспоминал один из офицеров «Голиафа», – примеру которого немедленно последовал капитан Гуд, решительность продолжать идти под всеми парусами, между тем, как прочие суда английской эскадры привели для обождания шлюпки с Мютине («Мутайна». – Авт.), доставили весьма важные последствия».

Появление английской эскадры и сигнал: «Неприятель приближается и держит к заливу!», поднятый на французском корабле «Эрё», были для французов как удар грома средь ясного неба. К этому времени, в 2 часа пополудни, французские корабли не имели шпрингов, а большая часть экипажей находилась на берегу для пополнения запасов пресной воды.

Французские корабли были построены следующим порядком: передовым стоял 74-пушечный «Геррье» («Guerrier») под командованием капитана Жана-Тимотэя Трюллета (старшего).

За ним:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: