Сделай Сам Свою Работу на 5

К чему призывают нас святые? 20 глава





Лучшими офицерами овладевало пренебрежение к своим обязанностям. Вице-адмирал де Эстен, командовавший Национальной Гвардией в Версале, был одним из первых офицеров флота, перешедших на сторону Национального Собрания. Герцог Орлеанский, числившийся в рядах высших офицеров флота, считался открытым сторонником Революции. Подобные действия высших офицеров объяснялись тем, что офицерство было настроено против двора, хотя при этом и не питало враждебных чувств к королю.

Более радикально были настроены нижние чины. Всякое проявление власти стало восприниматься ими неправосудием, а соблюдение дисциплины почитаться за оскорбление народных прав. Проникнувшись идеями Мнимой «свободы, равенства и братства», матросы начали устраивать на кораблях бунты, избивать по своему произволу офицеров и сажать их в тюрьмы при полном попустительстве центральных властей. Портовые рабочие записывались в Национальную Гвардию и, продолжая получать поденную плату, перестали работать под предлогом исполнения своих новых обязанностей. В результате на кораблях возникла анархия, а работы в портах были дезорганизованы.



Адмиралу Л.-А. де Бугенвиллю удалось на какое-то временя восстановить во флоте некоторое подобие дисциплины и порядка, но через несколько месяцев команды снова взбунтовались, и вся работа блестящего администратора и отличного моряка пропала даром – флот вернулся в прежнее состояние анархии.

Перепись флотских офицеров, произведенная 1 июля 1791 года, показала, что на лицо осталась лишь одна четверть того состава, который существовал в 1789 году. А те, кто остались, не могли смягчить «непримиримого духа революции». В вознаграждение за преданность воинскому долгу многие из них были вскоре осуждены на позорную казнь или заточение, из которого уже не всем удалось выйти.

В виду колоссальной нехватки офицеров Национальное Собрание приступило к реформированию вопроса комплектования офицерского корпуса. Собранию пришлось, прежде всего, решить принципиальный вопрос: должны ли быть пре­доставлены офицерские вакансии только тем лицам, которые намерены посвятить себя всецело военно-морской службе или же на эти вакансии могут быть допущены и моряки торгового флота?



Этот вопрос был решен в пользу гражданских моряков, которым разрешалось служить и в военном флоте. При этом рассуждения руководства были примерно такими: если данное лицо командовало коммерческим бригом или иным кораблем, то оно же может с успехом водить в бой трехдечные линейные корабли и даже эскадры.

После подобного разрешения столь важного вопроса, Собрание приступило к изданию ряда декретов. 22 и 28 апреля 1790 года двумя последовательными де­кретами было установлено два способа комплектования флота офицерами: первый из числа aspirants (юношей от 15 до 20 лет), обучавшихся на кораблях военного флота мор­скому делу, и второй – из рядов офицеров коммерческого флота. Был введен первичный офицерский чин (enseigne), в который могли про­изводиться по сдачи экзамена все проплававшие четыре года, безразлично на военных кораблях или в коммерческом флоте, в возрасте от 18 до 30 лет. Выдержав этот экзамен, офицеры могли служить, по желанию, или в ком­мерческом, или в военном флоте. Только к 40 годам нужно было сделать окончательный выбор между коммер­ческой и военной службой. При чем, считалось достаточным провести два года на военном флоте, чтобы к 40 годам быть произведенным в чин лейтенанта. Офицерам, уже бывшим на службе ко времени издания этого закона, декрет предоставлял некоторые преимущества.

Национальное Собрание не поняло, что совершенно необхо­димо было иметь офицеров всецело посвятивших себя морской службе. Избрав ложный путь, Собрание и дальше пошло по тому же направлению. 13 января 1793 года Конвент издал декрет, разрешавший назначение капитанов коммерческих судов дальнего плавания или каперов на вакансии капитанов 1 ранга. Для производства в лейтенанты этот декрет требовал пяти лет службы, без различия на коммерческом флоте или на военном.



Наконец, декрет 28 июля завершил этот губительный для французского флота цикл, дав мор­скому министру право назначать на все вакансии по своему усмотрению, не считаясь ни с какими законами, ни с чинами назначаемых.

На кораблях и эскадрах начали создаваться советы для решения важных вопросов, в которые входили и матросы, которые, в свою очередь, при несогласии с действиями командования, устраивали бунты.

Положение с кадрами флота значительно усугубилось с наступлением в стране тотального террора, в пламени которого погибли такие известные деятели флота как Гримуар Филипп Орлеанский, Керзен и де Эстен.

Журьен де-ла-Гравьер писал о том периоде времени: «Демагоги, пользуясь безграничной властью, посылают мирных граждан на эшафот или режут их в темницах. Резня идет по всей Франции... Палачи, опьяненные от крови, и по недостатку жертв, казалось, были готовы пожирать друг друга... Блестящий корпус офицеров, в котором я начал службу, уже не существовал. Я вступил в совершенно новое общество и глубоко чувствовал понесенные нами потери»[439].

Жесткими методами Конвент, власть в котором перешла в руки крайних – монтаньяров, ранее подстрекавших к неповиновению властям, ре­шил впредь не допускать анархии во флоте. Однако восстановить дисциплину оказалось гораздо трудные, чем ее разрушить. Началось повальное дезертирство.

Уничтожив прекрасный корпус офицеров, Конвент не удовлетворился этим. Он постановил распустить корпус морских комендоров, лишив, таким образом, флот отличных, подготовленных наводчиков, привычных к мо­рю и к стрельбе с неустойчивой платформы – палубы кора­бля. Корпус морской пехоты был также уничтожен.

Возвращение к республиканским началам, вследствие торжества Национального Конвента, не смогло содействовать реформам на флоте, задуманным новым морским министром, вступившим в должность 4 ноября 1795 года. Подозрения в неблагонадежности послужили поводом к новым гонениям, как на офицеров, так и на матросов, которым составлялись особые списки по степени их преданности «общему благу».

Атмосфера лживости и лицемерия опустилась на морское сообщество Франции. Современник писал: «Никогда еще люди гордые не испытывали более жестоких унижений. В наших несчастных приморских городах, преданных в жертву самым гнусным демагогам, даже палачи имели своих почитателей, а свобода, свирепый деспотизм которой все ненавидели до глубины души, встречала всюду лицемерное обожание... Правители публично в собрании моряков заявляли свои «общественные» правила, а последние громкими одобрениями выражали им свое сочувствие. Потом, когда адмиралы, капитаны, офицеры, унтер-офицеры и матросы в сотый раз давали клятву о ненависти и омерзении к тиранам и обеты преданности и сочувствия друзьям равенства, все садились вместе за гражданственную трапезу, заключавшуюся, по священному обычаю, взаимными лобызаниями»[440].

Итог оказался весьма печальным. За шесть лет революции французский флот лишился опытных офицеров, обученных комендоров и солдат морской пехоты, привыкших к морю и своеобразным условием абордажных боев. Матросы дезертировали. Взамен он получил недоучек с коммерческого флота и солдат армии, непривычных к морю, и держался только остатками своего прежнего личного состава, еще уцелевшего на кораблях.

Но этим не исчерпывались бедствия французского флота, ибо отдельные выступления не могли бы иметь решающего влияния на судьбы французской морской силы, если бы центральное правитель­ство руководилось здравыми военно-морскими идеями. Именно неправильные идеи, которые исповедовали, руководители французского флота, ничего не понимавшие в морском деле, и которым чины давались по мере «гражданских» заслуг, явились главной причиной его падения. Достаточно здесь упомянуть имена Жан Бон Сен-Андрэ или моряков, вроде Керзена, которые пожертвовали всем ради личного честолюбия и из желания выслужиться перед новой властью, исповедуя военно-морскую ересь, лишь бы угодить толпе.

Главным лозунгом реформ флота, главной тенденцией лиц, работавших над ними, было: пренебрегать опытом прежних войн; совершенно отказаться от морских традиций; разрушать все существовавшее ранее, не уяснив себе оснований, на которых должно быть построено новое здание; бросаться слепо по новым путям, не обращая внимания на жестокие уроки, которые давала действительность француз­скому флоту времен революции.

Идеи адмирала Керзена, депутата Парижа в Законодательном Собрании, высказанные им в 1792 году, очень характерны. Этот морской офицер, пользовавшийся в Со­брании большим авторитетом по морским делам, предложил уничтожить корпус матросов-комендоров и взамен его создать корпус комендоров-буржуа, на подобие национальной гвардии, для обслуживания, как приморских кре­постей, так и кораблей, создать своеобразную милицию и под­чинить ее отдельному министру. Далее, критикуя реформы, произведенные Учредительным Собранием, Керзен назвал корпус морских офицеров учреждением чисто аристократическим, «царящим во флоте без всякой конкуренции извне» и заметил, что «надо открыть доступ во флот не обученным в академиях, а морякам» и, в результате, предложил ввести выборное начало во флоте, при чем право участия в выборах предлагал дать всем судовладельцам и морякам торгового флота данного порта.

Этот же адмирал предложил запретить военным кораблям Франции нападать на торговые суда Англии, уверяя, что Англия немедленно присоединится к этому акту гуман­ности.

Таким образом, образованный морской офицер обнаружил совершенное непонимание основных принципов военно-морского дела, не оценил всего значения корпуса матросов-комендоров, обеспечивающего французский флот отличными наводчиками, привычными к стрельбе в море, не оценил значение наличия корпуса морских офицеров, привычных к управлению боевыми кораблями и эскадрами, знакомыми с тактикой и стратегией и предложил заменить этот «аристократический» корпус выборными элементами торгового флота, то есть людьми, имеющими весьма малое понятие о ведении войны на море и эскадренном бое.

Наконец, Керзен не понимал даже такого вопроса, как значение для Англии ее торгового флота, совершенно не хотел видеть, что самая уязвимая, самая необходимая для жизни часть британского государственного организма – ее флот.

Если неглупый морской офицер мог высказать подобные ереси, то не следует удивляться идеям невежественного Жан Бон Сен-Андрэ, который, при управлении морским министерством Франции, был фактическим вершителем судеб морских сил Республики.

Этот комиссар по морским делам говорил: «Не лучше ли нашим морякам преднамеренно пренебречь искусными эволюциями, а прямо сваливаться на абордаж и вступать в рукопашные бои, из которых французы выходят победителями»[441].

Следовательно, полное пренебрежение всякой военно-морской тактикой, всеми уроками морской истории и возведение к ведению боя на подобие древнегреческих галерных флотов или римских времен второй пунической войны, когда, неопытные моряки, чтобы одолеть карфагенян, придумали абордажный откидной мост. По этому поводу французский историк Шевалье писал: «Решимость и смелость считались единственными качествами, необходимыми для наших офицеров».

Некоторые опытные морские офицеры предостерегали Конвент и его представителей от неправильных идей организации флота и ведения морской войны. К сожалению их слова были гласом вопиющего в пустыне и не находили отклика даже в морской среде, не говоря уже о Конвенте.

Гораздо более успеха имели безумные идеи Жан Бон Сен-Андрэ. Этот комиссар по морским делам говорил: «Во флоте существуют части, называемые морскими полками. Не называются ли они так потому, что они одни имеют привилегии сражаться на море? Разве мы не все призваны защищать свободу? Почему же победители в боях при Ландау и Тулоне не могут сражаться и на нашем флоте, показать свою храбрость Питту и унизить флаг Георгия (английский флаг. – Авт.)?». Таким образом, комендоры и солдаты морской пехоты были признаны аристократами, которым не место в демократическом флоте.

Наконец, морской министр Дальбрад запретил, от имени Исполнительного Комитета, выходить в море иначе, как при полной уверенности, что французские силы ни в коем случае не меньше неприятельских, указывая, что попытка вступить в бой с превосходными силами будет рассматриваться, как непростительное безрассудство. Следовательно, Дальбрад открыто признал, что качества французского флота настолько ниже таковых английского, что нечего и пытаться сражаться с врагом в том случае, если англичан больше, чем французов. Эти идеи не могли не отразиться на духе французских команд. Ничего нет гибельнее для флота, как сознавать, что по своим качествам он, безусловно, ниже противника, что даже превосходство материальное не может обеспечить ему победу.

Убедившись, что французские корабли, вследствие невысоких качеств команд и офицеров, не в состоянии бороться хотя бы с равными по силе английскими, Жан Бон Сен-Андрэ решил воздействовать на французских моряков страхом жестоких наказаний и издал знаменитый своею суровостью декрет 14 плювиоза 2 года (2 февраля 1794 года). Согласно этому документу устанавливалась смертная казнь всем командирам и офицерам кораблей, спустившим флаг перед неприятелем, какой бы силы последний ни был. Если принять во внимание, что в эпоху деревянных флотов утопить корабль было очень трудно, то этот декрет нельзя не признать бессмысленно жестоким.

Кроме того, этот же декрет установил ряд жестоких наказаний (например, заковывание в кандалы), даже смерт­ную казнь за проступки и преступление по службе. Так, например, смертная казнь была определена: за неисполнение приказания, за нанесение побоев начальнику, за уход с поста, за дезертирство или самовольную отлучку свыше трех дней. На офицеров налагались такие же наказания, как на матросов.

Результат опубликования декрета был совершенно неожи­данный для Жан Бон Сен-Андрэ. Он привел к сдаче многих командиров и офицеров, которые предпочли по­пасть в плен, нежели подвергаться наказанием, установленным декретом. Так что идея жестокими мерами вдохнуть смелость и дисциплину в расстроенные ряды французских моряков не возымела никакого успеха. Смертными казнями и кандалами нельзя было заставить революционные войска храбро сражаться с врагом.

Жестокие меры по отношению к морякам родного флота, Жан Бон Сен-Андрэ дополнил другим декретом, в котором приказал не брать пленных и топить даже ко­манды коммерческих судов неприятеля, взятых в плен. К счастью, нашелся только один командир во всем французском флоте, который исполнил этот декрет. Са­мый факт опубликования этого декрета показывает, до какого безумия дошли руководители французского морского ведомства времен революции. Все эти идеи не могли не подорвать дух личного состава и без того уже лишенного своих лучших офицеров, комендоров, матросов и солдат морской пехоты.

Материальная часть флота также не замедлила прийти в упадок вследствие неправильных мыслей, положенных в основу управления портами и морским ведомством. В дореволюционный период прекрасная хозяйственная система Кольбера, реформированная Шуазелем, обеспечивала флот отлич­ными кораблями и всеми необходимыми материалами. Идеи же Монжа, Дальбарда и Жан Бон Сен-Андрэ привели к полному крушению этой отличной организации. Профессор Н. Л. Кладо писал: «В портах царил такой же страшный беспорядок, как и на кораблях. Началось настоящее расхищение казненных денег рабочими, которые требовали свою плату, хотя большая часть дня была заполнена спорами в клубах и мнимыми учениями в национальной гвардии, вернее пребыванием в кабаках и игорных домах. Понятно, что должно было происходить при таких условиях с работами по постройке и починке судов. В магазинах не было ни провизии, ни обмундирования, ни тросов, ни парусины. Выдачу жалованья беспрестанно задерживали»[442].

Что же получил флот Французской республики в период революционных преобразований?

Высший командный состав лишился своих лучших представителей: Гримуар, выдвинувшийся своими действиями в Вест-Индии, Филипп Орлеанский, де Эстен и де Рион были казнены, Морар-де-Галль, Кергелен – отрешены от должности. На их место пришли невежды с хорошо поставленным громким голосом. Адмиральских чинов легче добивались люди с ораторским талантом, люди умеющие льстить и угождать клубам и муниципалитетам, чем опытные тактики, искусные в трудном деле управления парусными флотами. Шабо-Арно писал: «Громовой голос и здоровые легкие сдела­лись лучшими дипломами к быстрому повышению»[443].

В одном из писем того времени есть еще несколько фраз, хорошо характеризующих людей, доби­вавшихся и получавших командные посты во флоте: «Чины давались людям, не имевшим за собой никаких достоинств, кроме продолжительного пребывания на море. Несмотря на то, что такие люди часто также мало приносят пользы ко­раблю, как тюк хлопка. Надо сказать откровенно, что городские клубы часто голосовали не за более искусных и патриотичных людей, а за интриганов и лгунов, за тех, которые умели нагло водить за нос толпу»[444].

Нет ничего удивительного, что на смену славным адмиралам дореволюционного периода: Сюффрену, Ла-Мотт Пике, Гишену и де Грассу явились Вильнев и Брюейс. Правда, были адмиралы, обладавшие качествами настоящих флотоводцев, но они не имели случая выдвинуться и безу­словно средний уровень командного состава времен революции и после нее несравненно ниже, чем в дореволюционный период правления Людовика XVI.

Прежний корпус флотских офицеров перестал существовать к эпохе Директории, осталась лишь жалкая кучка, случайно уцелевшая от гильотины и тюрем. На смену прежним флотским офицерам явились новые, главным образом, из рядов коммерческих моряков.

Эти новые офицеры не имели военно-морского образования, не привыкли управлять кораблями и людьми в бою, не имели общих руководящих военно-морских идей, при помощи которых они могли бы воссоздать могущество фран­цузской морской силы. К тому же из коммерческих моряков во флот шли не лучшие офицеры.

Не лучше складывалась ситуация с матросами. Адмирал Морар де-Галль в марте 1793 года писал: «Качества наших матросов очень плохи, и дух их упал. Если это не переменится, то мы не можем ожидать ничего кроме поражения, даже если мы будем превосходить врага численностью. Пыл, о котором так много говорят (они и депутаты Национального Собрания), состоит только в постоянном повторении слов «патриот», «патриотизм» и в криках «Да здравствует народ! Да здравствует Республика!»[445]. Так что, матросы не были ни привычными, ни храб­рыми моряками. Не имея хороших матросов, корабли ли­шены были возможности быстро маневрировать.

Корпус матросов-комендоров, отлично обслуживавших артиллерию кораблей французского флота, был уничтожен, комендоры признаны «аристократами» и изгнаны с флота. Вместо них у орудий стали люди совершенно необученные и неподготовленные к стрельбе на море. Результаты были очевидны. Стрельба французского флота была ниже всякой критики. Залпы всего борта французского линейного корабля причиняли врагу менее вреда, чем огонь двух хорошо обслуживаемых орудий.

Таким образом, личный состав флота Франции времен революции и Директории:

1) не умел поставить флот в выгодное относительно неприятеля положение, чтобы исполь­зовать свои силы с наибольшим для себя успехом, вследñòâèå низких качеств высшего командования;

2) был неспособен к быстрым и искусным эволюциям, вследствие неопытности командиров и офицеров, не обладавших до­статочными познаниями в военно-морском деле;

3) не мог использовать полностью огонь своей артиллерии, так как наводчики и прислуга орудий были непривычны в стрельбе на море;

4) эволюции не могли быть выполняемы с до­статочной точностью и быстротою, так как матросы были недисциплинированны, непривычны к морю и не обладали надлежащими боевыми качествами.

Следовательно, французский республиканский флот не умел ни маневрировать, ни стрелять, и даже достаточно упорно держаться в море в свежую погоду. Таким образом, он не обладал ни одним качеством, необходимым для достижения успеха в операциях на море.

Не лучше обстояли дела с материальной частью. Несмотря на отличные качества французских ко­раблей, построенных в дореволюционный период, служивших образцами для флотов Англии и других государств Европы, типы их не были далее усовершенствованы, а, наоборот, строились корабли, качества которых были ниже, чем в дореволюционный период.

Даже материальная часть артиллерии была не на высоте. Зачастую, суда приходилось перевооружать орудиями меньшего калибра вследствие ветхости кораблей, неспособных носить свое прежнее вооружение.

Моральные и материальные причины привели флот Франции к тому плачевному состоянию, в котором он не мог и думать с успехом сражаться с равными неприятельскими силами.

Попытка заменить организованную морскую силу каперами, в конечном итоге, кончилась неудачей. Корсарский флот не мог спасти морское могущество Франции. Рушилась прекрасная организация, соз­данная Кольбером, реформированная Шуазелем и Кастри. Произошел распад хорошо организованной морской силы, полученной революцией в наследство от Людовика XVI.

«Франция склонялась к неодолимому унынию относительно состояния своего флота, – писал французский адмирал Журьен де-ла-Гравьер, – корабли ее исчезли один за другим; фрегаты и корветы захваты­вали вначале неважные купеческие суда, а потом сами всег­да попадали в руки неприятеля. Джервис разбил при Сен-Винценте флот испанский; Дункан почти истребил у Кампердоуна – голландский. Два такие поражения, претерпенные нашими союзниками, давали сильный перевес пагубному мнению, что Франции следует совсем отказать­ся от возможности поддерживать воину на море. После мира в Кампо-Формио, когда нам оставалось бороться с одной только Англией, республиканское правительство наше, вместо того, чтобы заботиться о постепенном восстановлении своего, вздумало уступить купцам все наши фре­гаты и корветы, стоявшие в совершенной готовности к военной кампании»[446].

Ложные идеи, внесенные в организацию морской силы лицами, вершившими судьбы флота Франции времен революции, послужили главнейшими причинами гибели последней. Отдельные, не координированные с общим ходом революции, бунты морских команд лишь способствовали этому распаду.

* * *

Работая над этим разделом, автор умышленно дал материал близко к тексту статьи, опубликованной в апрельском номере «Морского сборника» за 1917 год. Тогда, к великому сожалению, он, очевидно, был воспринят Временным, а затем и Советском правительством как руководство к действию... Говоря же вообще об истории Французской революции, невольно для себя отмечаешь удивительные совпадения и аналогии с российской историей начала ХХ века. Как и «Великая» французская революция, «Великая» Октябрьская привела Россию к великому потрясению. И сегодня мы мучительно переживаем тот же финал, который постиг Францию в 1815 году, явившийся для нас закономерной и справедливой расплатой за вероотступничество и попрание основ русского соборного уклада жизни.

 

2. ФЛОТ БРИТАНСКОЙ КОРОНЫ

 

Британский флот был одним из старейших и по праву добился для своего отечества наименования владычицы морей. Однако догматичный взгляд британских флотоводцев на развитие тактики парусного флота, доминировавший в английском флоте в первой половине XVIII столетия, оказывал отрицательное влияние на их действия. Это продолжалось до тех пор, пока некий Джон Клерк, никогда не ходивший в море служащий английского адмиралтейства, пуская по озеру ко­раблики, не придумал, как можно побеждать французов. Он предложил прорезать линию кораблей противника. Результатом его размышлений стала книга, вышедшая в начале 80-х годов в Лондоне. Она называлась «Движение флотов»*.

1 (12) апреля 1782 года рекомендации Клерка были использованы адмиралом Джорджем Роднеем в сражении при Доминике, когда ему удалось одержать верх над прославленным французским адмиралом де Грассом. Французский флот, «прорезанный» англичанами, был приведен в полное расстройство, при этом Роднею удалось захватить пять французских кораблей. С этого времени в Англии наметился некоторый прогресс в области морской тактики.

Тактическое преимущество английского флота было закреплено 21 мая (1 июня) 1794 года в сражении при Керсанте. Тогда адмиралу Ричарду Гоу удалось одержать убедительную победу над французским флотом под командованием контр-адмирала Жуайёза Вильяре и депутата Конвента Жан Бон Сен-Андрэ. В сражении французы потеряли семь линейных кораблей (один из которых затонул) и около семи тысяч человек убитыми и ранеными. У победителей потери в личном составе были в шесть раз меньше. И вновь основным тактическим приемом англичан явилось прорезание строя противника и атака его с наветренной стороны.

Очередным этапом возвышения английского флота стало сражение у Сен-Винцента, произошедшее 3 (14) февраля 1797 года. За девять дней перед тем испанский флот (26 линейных кораблей и 12 фрегатов) под командованием адмирала Хозефа де Кордовы прошел Гибралтар. Он должен был направился к Кадису, а от туда, если не встретится с англичанами, следовать в Брест для соединения с французским и голландскими флотами с последующей целью нападения на Англию. Однако сильный восточный ветер помешал ему войти в Кадис. Его отнесло к западу, где он продолжал лавировать на ветре до вечера 2 (13) февраля. Ближе к ночи ветер стих и Кордова, не соблюдая порядка, поспешил приблизиться к берегу.

На рассвете следующего дня у мыса Сен-Винцент противники обнаружили друг друга.

Несмотря на двукратное превосходство сил испанского флота, командующий английским флотом адмирал Джон Джервис с 15 линейными кораблями и пятью фрегатами стал стремительно сближаться с неприятелем, находясь в ордере двух колонн. Он направил свою эскадру в промежуток испанского флота, намереваясь отрезать шесть его кораблей, находящихся под ветром в некотором удалении.

В 11 часов 28 минут на корабле Джервиса был поднят сигнал: «Прорезать линию противника». Через три минуты «Куллоден», находясь на траверзе передовой наветренной части испанского флота, шедшей правым галсом, открыл по ней огонь из орудий правого борта. В это время три испанских корабля, развернувшись перед носом англичан, ушли в подветренную часть своего флота, которая, с учетом одного ушедшего на юго-восток корабля, составила восемь единиц. В наветренной части, таким образом, осталось 16.

Передовые английские корабли повернули на левый галс, и сражение разгорелось с еще большей силой. В это время, пока не участвовавший в сражении испанский вице-адмирал, командовавший подветренной частью флота, решил прорезать линию английских кораблей под носом флагманского корабля Джервиса «Виктория». Но английский адмирал успел приблизиться к нему и заставил с большими повреждениями повернуть к своей части. Примеру испанского вице-адмирала последовали и все следующие за ним корабли. Лишь одному из них «Ориену», продолжавшему смело идти вперед, под огнем английской линии, удалось прорваться к своему авангарду.

В час пополудни наветренная часть испанского флота, изо всех сил пытаясь соединиться со своей подветренной частью, легла на фордевинд (на курс, совпадающий с направлением ветра, т.е. повернула направо). Но, заметив это движение, командир английского арьергарда командор Горацио Нельсон приказал капитану Милляру направить корабль поперек курса шести передовых испанских кораблей. Приблизившись к 130-пушечному флагманскому испанскому кораблю «Сантиссима-Тринидад», Нельсон смело атаковал его. Практически одновременно капитан Томас Трубридж атаковал замыкающий корабль испанского строя.

Решительная атака англичан заставила Кардову отказаться от своего намерения и повернуть на левый галс. Но сражение не прекратилось. Противники продолжали осыпать друг друга ядрами, разрушая борта, ломая мачты и теряя людей. В половине третьего часа первый испанский корабль спустил флаг.

После трех часов, в ходе ожесточенного боя, 74-пушечный корабль Нельсона «Кэптэн», имея значительные повреждения в рангоуте и такелаже, лишился управления. По инерции его несло на 80-пушечный корабль «Сан-Николо». Через несколько минут произошло столкновение. Морские солдаты под командованием самого Нельсона смело устремились на абордаж испанского корабля. В это же время на «Сан-Николо» навалился другой испанский корабль – 112-пушечный «Сан-Хозеф», с которого был открыт ружейный огонь по англичанам. Нельсону пришлось послать на него еще одну абордажную партию во главе с капитаном Милляром. Кроме того, по испанским кораблям все это время вел огонь контр-адмирал Вильям Паркер с «Принца Георга». В конечном итоге, испанцы не выдержали, и их капитаны вручили свои шпаги Нельсону.

Вскоре, не выдержав атаки «Экселлента» спустил флаг и адмиральский корабль испанцев. Но два передовых корабля и два корабля, не участвовавших в сражении, сумели к нему прорваться. Они спасли своего флагмана от пленения.

Вместе с ними, сделав большой галс и построившись в линию, на сближение пошли и семь кораблей подветренной части. Для отражения нападения свежих сил противника Джервис в начале пятого часа пополудни приказал построить линию, а фрегатам взять призы на буксир и увести их в сторону. Встречным огнем ему удалось остановить испанцев. На этом, собственно, сражение и закончилось. В ходе его испанцы потеряли четыре корабля и около тысячи человек убитыми и ранеными.

На первый взгляд, победа, одержанная над многократно превосходящим противником, была славной. Капитан Брентом даже воскликнул: «С этого дня оставили старое обыкновение считать неприятельские суда и рассуждать о несоразмерности сил; в искусстве сражаться на море началась, можно сказать, новая эра»[447]. Но, очевидно, при этом, что просвещенный капитан Брентон, по каким-то причинам, не знал о русском адмирале Ушакове. А напрасно, тогда бы ему пришлось признать , что эпоха эта, если уж и наступила, то наступила на 10 лет раньше.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.