К чему призывают нас святые? 17 глава

Другим важнейшим составным элементом укрепления боеготовности флота являлось совершенствование системы управления и связи. Если во время сражения у о. Фидониси управление флотом и связь с кораблями осуществлялась, в основном, с помощью письменных указаний флагмана, доставляемых командирам кораблей посредством репетичных (посыльных) судов, то, на основании ордера главнокомандующего Черноморским флотом генерал-фельдмаршала Г. А. Потемкина в 1790 года, был разработан и учрежден новый усовершенствованный свод сигналов флагами. В рекомендациях Потемкина по этому поводу, в частности, говорилось: «Флаги для сигналов учредить самым лучшим, простым и внятным образом. Сигналы сочинять ясные и порядочные»[357]. В результате система управления стала более оперативной, позволяющей осуществлять его непрерывно. При этом репетичные суда продолжали использоваться в основном для управления и связи при потере визуального наблюдения объекта (например, между флотом и берегом). Кроме того, вдоль всего побережья была создана широкая сеть постов наблюдения и связи (НИС) с экстренной системой оповещения «летучей» (голубиной) почтой, принцип создания которых лег в основу современных постов НИС.

Боеготовность флота напрямую зависела и от организации материального обеспечения и технического обслуживания. Однако существенных изменений в этой сфере не произошло. Напротив, плохое финансирование вызывало большие затруднения в поставке необходимых материалов для ремонта кораблей и судов. В результате ремонт зачастую приходилось производить из подручных материалов, что отрицательным образом сказывалось на общей боеготовности флота. Так, например, на основании рапорта контр-адмирала Ф. Ф. Ушакова генерал-аншефу Н. В. Гудовичу от 10 июля 1791 года можно судить о том, что из-за непоставки в Севастополь материалов, необходимых для ремонта кораблей, выход флота в море был задержан почти на два месяца[358].

Для достижения намеченных военно-политических целей перед Черноморским флотом ставились соответствующие им задачи, которые, в свою очередь, определяли характер его применения. Впоследствии, в связи с уточнением военно-политических целей, изменялись задачи флоту и, соответственно, взгляды на характер его применения.

Успешная боевая деятельность Черноморского флота под командованием Ф. Ф. Ушакова в ходе русско-турецкой войны 1787–1791 годов в значительной степени способствовала достижению Российским государством намеченных военно-политических целей. С помощью Черноморского флота России последовательно удалось:

1. сорвать планы турецкого командования по высадке десантов и захвату Кинбурна и Крыма;

2. нарушить морские коммуникации противника и существенно повлиять на ход военных действий на сухопутном театре;

3. блокировать и взять штурмом приморские крепости: Березань, Очаков, Килию, Тульчу, Искачу и Измаил;

4. разгромить турецкий флот в Черном море и установить на нем свое господство.

При этом следует заметить, что разгром основных сил противника был главной задачей Черноморского флота.

Эти задачи были решены благодаря: успешным действиям флота в морских сражениях; взаимодействию армии и флота; эффективным проведением крейсерских операций на коммуникациях противника; морской и внешней (своевременно получаемой информации о противнике через дипломатические и агентурные каналы) разведке; умелому использованию дезинформации.

В ходе сражений на море значительно выросло боевое мастерство личного состава Черноморского флота. Дальнейшее развитие получило военно-морское искусство. Благодаря творческому подходу флагмана Черноморского флота Ф. Ф. Ушакова к развитию тактики парусного флота, им были разработаны и внедрены в практику морского боя новые тактические приемы, обогатившие военно-морское искусство. К ним, прежде всего, относятся:

– решительное сближение с противником в походном ордере;

– сосредоточение огня на флагманских кораблях противника;

– выделение резерва из числа фрегатов, благодаря чему достигался перевес сил на направлении главного удара;

– перемена в бою места флагмана; охват головы колонны противника;

– бой на короткой дистанции;

– эволюции без соблюдения места каждого отдельного корабля в строю.

В ходе ведения боевых действий был получен бесценный опыт организации взаимодействия между армией и флотом. Оно осуществлялось:

– при совместных действиях по блокаде и штурме приморских крепостей;

– при разработке и осуществлении планов по захвату дунайских крепостей и Измаила;

– при координации действий армии и флота на театрах военных действий для решения задачи по окончательному разгрому противника и выводу его из войны.

Четкое взаимодействие армии и флота было достигнуто за счет того, что их управление было сосредоточено в одних руках – генерал-фельдмаршала князя Г. А. Потемкина-Таврического. Передача функций стратегического руководства непосредственно на театр войны способствовало повышению согласованности и оперативности управления военными действиями на суше и на море.

Таким образом, русская армия и флот, разбив турецкие сухопутные и морские силы, поставили Константинополь, оставшийся без защиты, под угрозу непосредственной атаки со стороны Босфора. В результате Турция была вынуждена отказаться от ведения боевых действий и на переговорах с российской стороной начала выработку окончательных статей мирного договора, который был заключен 29 декабря 1791 года в Яссах.

Окончание войны с Турцией ознаменовало собой важный этап в истории борьбы Российского государства за свои национальные интересы в Черноморском регионе. И если результате русско-турецкой войны 1768–1774 годов России удалось лишь закрепиться на черноморском побережье, то победа в войне 1787–1791 годов позволила ей утвердиться в качестве влиятельной черноморской державы.

В КОНЦЕ «ЗОЛОТОГО» ВЕКА

1. НА ФОНЕ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

После победы в войне с Турцией и подписания 29 декабря 1791 года Ясского мирного договора перед Россией открылись широкие перспективы. Оживилась торговля. Начала претворяться в жизнь кораблестроительная программа, разработанная еще светлейшим князем Г. А. Потемкиным-Таврическим, почившем в Бозе 5 октября 1791 года.

Еще при жизни своего основателя Черноморский флот стяжал себе громкую славу и позволил государству Российскому «твердою ногою встать на завоеванных им водах Черного моря». Теперь же Ф. Ф. Ушакову надлежало упрочить морскую мощь государства и надежным стражем стоять на южных морских рубежах.

К концу 1792 года императрица пожелала видеть героя, стяжавшего себе такую громкую славу. Ушаков был вызван Екатериной II в Петербург. Заодно Федор Федорович решил побывать и дома, о чем в приказе по флоту им было отмечено: «Указом Черноморского Адмиралтейского правления прописание высочайшее Ее Императорского Величества благововения уволен я по надобностям моим в домовый отпуск и в Санкт-Петербург на четыре месяца»[359].

Надобность в посещении родных мест действительно была. Нужно было разобраться в делах родных братьев и навести порядок в имениях. Однако сначала Федор Федорович отправился в Петербург, куда прибыл 15 января 1793 года.

Перед императрицей предстал человек мало знакомый с требованиями светского этикета. Строгий и решительный в море, при дворе он чувствовал себя неловко. Но, несмотря на это, Екатерина встретила Ушакова приветливо и за заслуги перед Престолом и Отечеством поднесла ему в дар необыкновенной красоты складень-крест с мощами святых угодников*. Оказав победителю Гассан-паши и Гусейна «высокомонаршее милостивейшее благоволение», пообещала «обселить и утвердить на всегда в тамошнем краю». Екатерина, зная, что Ушаков не имеет семьи и детей, хотела видеть его в качестве своеобразного куратора Черноморского флота. Федор Федорович с благодарностью принял предложение императрицы, сам для себя решив, провести остаток своих дней «в виду своего флота»[360].

После визита в Петербург Федор Федорович отправился в Бурнаково, но пробыл там недолго и уже к середине мая был в Севастополе, взяв с собой в качестве адъютанта родного брата Ивана и волонтером – его сына тоже Ивана.

По прибытии в родную базу Ф. Ф. Ушаков с головой окунулся в круговерть событий, где боевая подготовка тесно переплеталась с делами политическими, так как, несмотря на мирные договоренности с Турцией, обстановка на юге оставалась напряженной. Купцы, прибывающие из Константинополя, уверяли русское командование о намерениях Порты открыть военные действия против России, «которых как по испытанному ея вероломству, так и по некоторым ея поступкам скоро ожидать надлежит».

Получая известия подобного рода, Екатерина II еще 23 ноября 1792 года своим рескриптом предписывала председателю Черноморского адмиралтейского правления вице-адмиралу Н. С. Мордвинову «благовременно принять надлежащую осторожность и поставить себя в полую готовность не токмо к отражению неприятельских покушений, но и к обращению оных в вящий собственный вред туркам распространением на водах и твердой земле наших успехов»[361].

Таврический генерал-губернатор С. С. Жигулин, со своей стороны, предпринял «меры предосторожности на Таврическом полуострове в случае разрыва с Портою», которыми предусмотрел перегруппировку войск, изъятие у крымских татар оружия, отселение крестьян из прибрежных районов и т.п.[362]

19 мая Федор Федорович встретился с турецким агентом, в свою очередь, завербованным российским поверенным в делах в Константинополе полковником А. С. Хвостовым. Тот был направлен в Севастополь капудан-пашой для ведения разведки. Прибыв к Ушакову, агент заявил:

– В минувшем апреле прибыли из Таврии к капудан-паше два шпиона-француза и объявили, что флот, стоящий в Севастополе, находится в весьма худом состоянии, что, мол, он весь сгнил, припасов и материалов не имеет, вооружаются из них только шесть или семь кораблей, да и те тоже гнилые.

В этой связи, агент имел поручение от капудан-паши уточнить данные о составе и состоянии русского флота.

Полученные сведения внушали Ушакову опасения в том, что Турция, заручившись поддержкой взбунтовавшейся Франции, вознамерилась взять реванш за недавнее поражение. По всему было видно, что известия о слабости русского флота придавали туркам уверенности в их намерениях.

Состояние же Черноморского флота было не так плохо, как об этом думали турки, но проблемы действительно были. Поэтому в кампанию 1793 года Ушаков не выходил флот в море, а занимался его ремонтом и приведением в боеспособное состояние. 2 сентября Ф. Ф. Ушаков был произведен в вице-адмиралы.

Зимой продолжалось обустройство Севастополя. А в свободное время офицерами, среди которых заводилой был капитан 2 ранга П. А. Данилов, был организован театр. Иногда устраивались маскарады, и даже Ушаков давал балы.

Но уже в начале 1794 года из Петербурга вновь последовали известия о вооружении Турции и подготовке ее к войне. В этой связи вице-адмиралу Н. С. Мордвинову высочайшим указом от 16 января повелевалось привести флот в боевую готовность на случай возможного начала военных действий.

Во исполнение данных высочайших повелений и указа Черноморского адмиралтейского правления от 29 апреля вице-адмирал Ушаков в середине мая вывел корабельный флот в Черное море. Два года спустя Федор Федорович вновь оказался в родной стихии. Моряки говорят: «В море – дома; на берегу – в гостях»! Очевидно, так думал и Ушаков.

Черноморский флот под командованием Ф. Ф. Ушакова начал напряженную боевую учебу. В практических плаваниях отрабатывались элементы боевого маневрирования. Постоянно проводились пушечные и ружейные экзерциции (учения). Большое внимание уделялось отработке молодых офицеров, не имеющих опыта войны (см. Приложения).

Турки, наблюдая за движениями российского флота в Черном море, были не на шутку растревожены, в связи с чем капудан-паша Гуссейн вызвал к себе российского полномочного министра В. П. Кочубея и высказал ему свои опасения. На что Виктор Павлович, как опытный дипломат, ответил:

– Эволюционная эскадра вышла из Севастополя лишь для крейсирования между сим портом и Гаджибеем, и не более.

Капудан-паша поблагодарил российского посланника и, со знанием дела, отозвался, что, зная морскую службу, он будет спать спокойно, так как если суда не чинить, то они испортятся, а если не проводить учений, то люди в леность приведутся[363].

Однако сам турецкий адмирал тоже не сидел сложа руки. Урок, преподанный ему Ушаковым, не прошел для него даром. В начале прошедшего 1793 года, осчастливив себя очередным браком, не дожидаясь начала кампании, Кючук-Гуссейн с жаром взялся за совершенствование боевой подготовки оставшегося после сражений на Черном море флота. Он постоянно упражнял команды в эволюциях и стрельбе. Показные учения проводились в присутствии султана и морских чиновников, после чего отличившиеся командиры и матросы щедро вознаграждались. Хотя объективно особых успехов не отмечалось, так как морские начальники по большей части были недисциплинированными, а матросы неопытными, да и тех, как всегда, не хватало. Бывалых матросов на каждом корабле находилось всего по 8–10 человек, да и то, как правило, это были мальтийские невольники[364].

Для исправления положения 17 апреля 1793 года были разосланы повеления о наборе «знатного числа» матросов, а на командные посты стали принимать англичан, французов и шведов. Делали, правда, это весьма скрытно. И по определении их в службу тотчас переодевали в турецкое платье[365].

Не уступал в рвении капудан-паше битый Ушаковым алжирский вице-адмирал Сеит-Али. По его настоянию повелением султана на турецком флоте были учреждены красные флаги, какие ранее употреблялись только на алжирских кораблях. Купеческим же судам предписывалось иметь красные флаги с продольной синей полосой[366].

Среди иностранных вояжеров были весьма сведущие в военной науке. Один из них – полковник британской короны Шмит, служивший в прошедшую войну адъютантом у шведского короля, за что имел орден Меча. В турецкой службе он прилагал редкое старание к «приведению в регулярство» оттоманской пехоты, предлагая свои услуги и в преобразовании флота.

Другим реформатором турецких войск стал английский генерал Келлер. В короткое время он изготовил в Киатхане модель Измаильской крепости и 7 марта того же 1793 года силами двухсот турецких солдат представил на показ султану «регулярную атаку оной крепости», заслужив тем похвалу, горностаевую шубу и 100 червонцев. Вскоре после этого он отправился в Англию для набора волонтеров, с помощью которых намерен был осуществить свой проект генеральской реформы оттоманских войск.

Суть военной реформы в Турции заключалась в том, чтобы уничтожить особое положение янычар и учредить новое военное уложение, на основе которого предполагалось «искоренить закоснелые в войсках предрассудки и неустройство и вселять в них добрый порядок и благочиние»[367].

В ходе начавшейся реформы был сформирован артиллерийский корпус, солдат которого одели в новую форму с отличительными знаками. Всего таких корпусов планировалось создать численностью до 12 тысяч человек и построить для них казармы. Янычары выступили против столь решительного натиска европейцев на их национальные воинские традиции и угрозами бунта добились права оставаться на прежнем положении.

Иностранная помощь, которую щедро получали турки для борьбы против России, была не случайна. Западные державы при этом преследовали свои корыстные военно-политические и экономические интересы. Православная Россия на протяжении многих столетий стояла на пути католической экспансии на Восток. Западные державы под благовидными предлогами поддерживали турок в их борьбе с «неверными», имея под спудом лишь одну цель – уничтожение оплота православия и последующее за этим поглощение русского государства.

Особо привлекательным для Порты являлось сотрудничество с Францией, так как появлялась реальная возможность в противовес России, Австрии и Пруссии составить союз с Францией, Швецией, Данией и Польшей. В этой связи изменение образа правления во Франции мало волновало турок.

С другой стороны, сближение с Оттоманской Портой было на руку и французам, ибо революционная Франция, находясь во враждебном окружении, была крайне заинтересована в том, чтобы разрушить намечавшийся союз Австрии, Пруссии и России. Для достижения этой цели Франция всячески пыталась «подтолкнуть» Турцию к войне с Россией, обещая при этом финансовую поддержку. Был даже разработан проект переброски в Константинополь французского флота и войск для совместных действий на Черном море[368].

В знатных турецких домах по этому поводу говорили, что «французы будут прилагать старания к заключению с Портою наступательного и оборонительного союза, в коем-де будет поставлен главнейший пункт, чтоб соединенными силами стараться возвратить Порте Крымской полуостров».

Но по мере проникновения в Турцию идей Французской революции Порта начала достаточно настороженно относиться к своим давним союзникам, опасаясь нежелательных последствий. Насаждения французами так называемого дерева вольности, украшения его революционной символикой (красными шапками, пиками, трехцветными бантами и пр.), непристойные пляски и беспорядки, чинимые французами «на земле государя самовластного», вызывали у турецких правителей резкое неприятие.

Для обуздания французской вольницы 14 февраля 1793 года Портой было объявлено, что «оная наконец принуждена будет запретить сим сумасбродам носить национальные банты, яко причиняющие между народом беспорядки, ссоры и смущение»[369]. Капудан-паша, со своей стороны, «для укрощения чинимых французами шалостей», запретил кому бы то ни было из них ходить с оружием после захода солнца. Однако, как отмечалось в донесении русского агента из Константинополя от 6 января 1794 года, «дух якобинства» оказывал удивительные успехи в турецком народе. «Уже в оном есть клубы, где проповедуют и возпиют противу неограниченного самовластия, под бременем коего народ стенает в угнетении. Уже сей народ внутренне убежден, что неограниченный в самовластии его самодержец не в качестве собственности имеет власть, которую он управляет; что сия власть единственно заимствованная; что смертные по воле тирана руководствуются для того, что они погружены в невежестве, боязливы и безрассудны»[370].

Удивительно, но первоначально Французская революция не вызвала опасения и в Западной Европе. Происходящее во Франции было встречено в Европе с любопытством и даже с симпатией. В одном из многочисленных изданий конца ХIХ века, посвященных этой проблематике, отмечалось: «Во всей Европе сторонники философии XVIII века с восторгом приветствовали начало новой, ничем еще не омраченной эры; народы отнеслись вполне сочувственно к усилиям Франции добиться свободы»[371]. Правительственные же круги восприняли происходящее во Франции как внутреннюю смуту, лишь временно парализовавшую политику версальского двора. Многие из них были рады ослаблению могущества державы, наиболее способной противостоять их намерениям.

Однако скоро все явственно осознали, что торжество новых идей составляет реальную угрозу сложившимся государственным устоям. Известный российский дипломат А. Р. Воронцов еще в 1791 году писал по этому поводу: «Король Франции оскорбляется наглостию ослепленного народа, которой, можно сказать, зверским сделался... Все заражены несбыточным равенством и не хотят видеть над собою какую-либо власть или преимущество... Но, как бы то ни было, если сей образ правления и мнимого равенства хоть тень окоренелости во Франции примет, оно будет иметь пагубные следствия и для прочих государств и правительств, и с тою только разницей, что в одном ранее, а в другом позже... а для предупреждения сего зла не можно не заботиться и всем государям и из того не сделать общее себе дело»[372].

«Развратные деяния» французов побудили имперские дворы ополчиться против них. Австрия и Пруссия стали готовиться к вооруженному подавлению революции и восстановлению во Франции власти династии Бурбонов. С этой целью римский император Леопольд II и прусский король Фридрих Вильгельм II в 1791 году собрались близ Дрездена для обсуждения создавшегося положения. Туда же поспешили и бежавшие из Франции принцы дома Бурбонов. Таким образом, начала формироваться так называемая первая антифранцузская коалиция.

А во Франции власть стремительно ускользала из рук Людовика XVI. Его подданные повиновались ему лишь в том случае, если его желание случайно совпадало с мнением народных масс, пользовавшихся правом голоса на выборах. Пресса становилась все более и более грязной. Она льстила низменным чувствам народа и была движима животными инстинктами своих читателей. В стране сложилась парадоксальная ситуация: все хотели распоряжаться, и никто не хотел слушаться.

14 сентября 1791 года власть короля была ограничена конституцией. Екатерина II, узнав об этом, была вне себя. По воспоминаниям современников, она топала ногами, читая известие о принятии христианским королем антихристианской конституции. По ее мнению, король этим актом сам отлучил себя от церкви.

После заключения 28 января (7 февраля) 1792 года австро-прусского союза король французов (так, по конституции, он стал называться) решил исправить положение и произвести в стране контрреволюцию силами австрийских и прусских войск. Для этого он спровоцировал объявление войны Австрии, последовавшее 9 (20) апреля 1792 года. При этом Людовик XVI сам передал австрийцам «планы национальной обороны».

Однако 30 июня (11 июля), в условиях ослабления королевской власти, Законодательным собранием была обнародована прокламация к нации с лозунгом «Отечество в опасности», что привело к тотальному вооружению французского народа и ополчению его под командованием генерала Шарля-Француа Дюмурье на австро-прусские войска, вступившие на французскую землю.

Начав военные действия против Франции, союзники предложили участвовать в формировании коалиции и Екатерине II. Русская императрица, понимая угрозу, нависшую над монархическими устоями в Европе и вытекавшую из этого необходимость совместных действий против «возмутителей спокойствия», в 1792 году заключила союзные оборонительные договоры: с Австрией – 3 (14) июля и с Пруссией – 27 июля (7 августа)[373]. Она писала: «Дело французского короля касается всех государей, так как вся Европа заинтересована в том, чтобы Франция снова заняла то место, которое принадлежало ей, как великой державе»[374]. Однако, при этом, Екатерина наивно полагала, что небольшого 10-тысячного корпуса будет вполне достаточно, чтобы пройти всю Францию из конца в конец.

Меж тем, в самой Франции обстановка продолжала обостряться. После разоблачения замыслов короля, 30 июля (10 августа) 1792 года он был низложен. А жизнь французов поглотила бесконечная череда митингов, собраний, развратных деяний и бесовских нововведений.

Особую ненависть последователей нового лидера французской вольницы – Робеспьера – вызывала церковь. Ее святыни уничтожались с фанатичным озлоблением. Разного рода тунеядцы и распутницы рядились и щеголяли на посмешище в одеждах священников. Священные сосуды отдавались на осквернение. Ненависть к христианству дала начало безумному республиканскому календарю, начинающемуся с10 (21) сентября 1792 года. Затем последовало упразднение на территории Франции самого христианства и введение языческих имен. Тем самым революционеры хотели вычеркнуть всю историю от Рождества Христова до Французской революции.

В стране стало подавляться всякое инакомыслие. Главным арбитром в политических спорах стала гильотина. «Франция была отдана на растерзание кровожадной гиене, которая облизывалась самодовольно среди потоков крови и слез. «Святая» гильотина исправно получала свои жертвы… Всякий доносчик мог рассчитывать на вознаграждение, и если влиятельные люди хотели избавиться от кого-нибудь, то его заносили в одну из категорий врагов народа»[375].

Вскоре очередь дошла и до короля. 10 (21) января 1793 года по приговору Конвента он был казнен. В результате война стала носить бескомпромиссный характер.

До казни короля лишь одна Англия достаточно равнодушно взирала на французские события и на начальном этапе революции даже поддержала антикоролевскую партию. Российский полномочный министр в Англии Семен Романович Воронцов с негодованием писал: «Английское министерство безрассудно поверило, что конституционный король на французской земле возможен и по ограниченности своей власти будет менее опасен для Англии, чем король вроде Людовика XIV»[376].

Казнь Людовика XVI вызвала бурю возмущения на Британских островах. Лондонская публика узнала о кровавом преступлении в Париже во время представления в театре, когда об этом всех присутствующих со сцены известил актер. Только после казни законного монарха Франции в английском обществе наметились перемены в оценке событий Французской революции. Георг III тотчас же повелел изгнать французского посланника из Лондона, на что французы 21 января (1 февраля) ответили объявлением войны.

Объявленная французами война окончательно прояснила умы англичан и их правителей. Великобритания вступила в антифранцузскую коалицию и по существу стала ее руководителем. Именно она привлекла в коалицию Голландию, Испанию, Сардинию, Тоскану и Королевство Обеих Сицилий. 14 (25) марта 1793 года Англия заключила конвенцию о совместных действиях против Франции и с Россией[377]. Россия, в свою очередь, 12 (23) января заключила договор с Пруссией о втором разделе Польши, по которому, между прочим, обязывалась находиться в готовности для оказания помощи Пруссии в случае вступления французов на ее территорию, за что в качестве вознаграждения получила часть Литвы, Волынь и Подолию с тремя миллионами жителей.

Вслед за всем этим, войну Франции объявили Испания, Тоскана и Королевство Обеих Сицилий. Папа Римский Пий VI предал республиканцев проклятию и призвал на них «оружие царей и громы неба».

Теперь ни у кого не оставалось сомнений в том, что «в настоящую весну (1793 года. – Авт.) все дворы будут действовать против Франции «морем и сухим путем». Однако французов ни чуть не смутило ополчение на них практически всей Европы. «Лишний враг против Франции – это лишняя победа за дело свободы»! – восклицал один из лидеров Конвента.

С получением известия о казни короля, Екатерина II слегла в постель, «была больна и печальна», но вскоре оправившись, начала предпринимать меры к ополчению на «врагов рода человеческого». 27 мая она повелела Адмиралтейств-коллегии из эскадр, находящихся в Кронштадте и Ревеле, составить флот из 25 линейных кораблей и 10 фрегатов и под командованием адмирала В. Я. Чичагова выйти в Северное море для совместного крейсерства с англичанами с целью пресечения французской торговли и предотвращения доставки припасов во Францию[378]. Во исполнении высочайшего повеления, адмирал Чичагов 29 июня вышел в море и 10 июля прибыл в Зунд. Учредив крейсерство в Зунде, он отрядил в Северное море эскадру, состоящую и девяти кораблей и трех фрегатов под командованием адмирала А. И. Круза.

Англия, со своей стороны, в апреле 1793 года отправила в Средиземное море эскадру под командованием вице-адмирала Самуила Гуда (1724–1816) в составе 20 линейных кораблей и нескольких фрегатов, которая в июле блокировала французский флот в Тулоне. Командиром одного из английских кораблей был тогда мало кому известный 34-летний капитан 1 ранга Горацио Нельсон. Столь высокий морской чин он получил в двадцать с небольшим лет, не имея военно-морского образования и не участвуя в боевых действиях. Война, подвиги и проявление военного гения, предстояли ему в будущем, но доблесть его сказалась смолоду и вызывала особое одобрение всех его начальников.

Английский адмирал надеялся, что флот противника выйдет из порта и в морском сражении будет уничтожен. Но этого не произошло, так как на французских кораблях находилось на каждом не более ста человек, остальные же, как матросы, так и офицеры попросту разбежались. К тому же общественное мнение в Тулоне склонялось в пользу монархической партии. В результате 7 (18) августа Тулон со всеми укреплениями, арсеналом и флотом в 30 кораблей сдался вице-адмиралу Гуду, объявившим королем Франции сына Людовика XVI – Луи-Шарля – Людовика XVII.

Но у английской эскадры не было войск для занятия фортов, и лорд Гуд послал своего старого сослуживца – капитана Нельсона, просить 10 000 солдат у союзных дворов сардинского и неаполитанского.

За четыре дня стоянки в Неаполе, Нельсон, при содействии английского посланника Гамильтона, добился немедленного снаряжения 6 000 человек войска. По-видимому, поручением для Нельсона было просто доставка бумаг от английского адмирала, но он сам приложил все усилия для быстрого истребования войск, проявил тут же свои блестящие дипломатические способности и был по достоинству оценен лордом Гудом, который с тех пор почти постоянно держал его в отдельных, полунезависимых командировках.

Несмотря на полученное подкрепление, британскому адмиралу и роялистам лишь на некоторое время удалось удержать Тулон в своих руках. 6 (17) декабря войска якобинцев, среди которых был тогда еще мало кому известный артиллерийский капитан Наполеон Бонапарт, штурмом овладели городом. Именно после этого штурма Бонапарт был замечен и произведен в бригадные генералы.

В отличие от Англии, энергично начавшей вооруженную борьбу с Французской революцией, остальные союзники по антифранцузской коалиции действовали вяло и нерешительно. Ополчившись против Франции, они не имели ни общности взглядов, ни единства намеченных целей, ни вразумительной тактики действий. Занимаясь каждый своими проблемами, союзники надеялись, что раздирающие Францию политические распри и террор сыграют им на руку. Но их ожидания не оправдались. Тотальная мобилизация, проведенная во Франции под страхом смерти, позволила Конвенту собрать под ружье огромную армию, которая переломила ситуацию и перешла в наступление. В конечном итоге растущие разногласия внутри самой коалиции вскоре полностью ее парализовали. В результате в 1795 году Пруссия, Испания и Голландия подписали с республиканской Францией мирные соглашения и первая антифранцузская коалиция, по существу, «приказала долго жить»...

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: