Сделай Сам Свою Работу на 5

К чему призывают нас святые? 15 глава





7 ноября подполковник де Рибас захватил замок и город Тульчу, где в качестве трофеев ему досталось одно военное судно и 38 транспортов. Множество судов было взорвано самими турками перед отступлением; часть судов уничтожена массированным огнем с эскадры капитана 1 ранга Ф. А. Ахматова. Весь берег около Тульчи был усыпан обломками турецких судов.

До 10 ноября Ф. Ф. Ушаков прикрывал с моря действия гребной флотилии и посаженного на нее десанта, а также осуществлял поиски неприятеля вдоль побережья. Но турецкий флот так и не смог в этом году выйти в море. Потому пребывание Черноморского флота у Дуная стало не обязательным, и, по повелению главнокомандующего, 14 ноября он вернулся в Севастополь.

Тем временем, 13 ноября две дивизии гребной флотилии, отправленные к Искачи, в жестоком сражении подожгли турецкую флотилию маломерных судов и заставили неприятеля бросить береговые батареи и сам замок, в котором обнаружились огромные склады для снабжения турецкой армии в Измаиле и прочих крепостях.

18 ноября флотилия подошла к Измаилу. На следующий день к крепости было пущено шесть брандеров и открыт огонь со всей флотилии и построенных ею береговых батарей. Капитан 1 ранга Ахматов подошел со своим отрядом на самое близкое расстояние к крепостному бастиону, где потопил семь лансонов и взорвал одну большую трехмачтовую таитию. После первой атаки полковник Головатый со своей флотилией черноморских казаков и 12 лансонами приблизился к неприятельским судам и открыл по ним и по городу сильную стрельбу, уничтожив еще четыре лансона и 17 транспортов. Турки в тот день понесли большие потери убитыми и ранеными.



Наступившая сырая и холодная погода стала угрожать болезнями в войсках. И в этой ситуации генералы Н. В. Гудович и М. И. Голенищев-Кутузов готовились уже отвести свою 30-тысячную армию от Измаила.

В создавшейся обстановке 25 ноября Г. А. Потемкин направил А. В. Суворову ордер, которым сообщал ему: «Флотилия под Измаилом истребила уже почти все их суда и сторона города к воде открыта; остается предпринять с помощью Божиею на овладение города. Для сего, ваше сиятельство, извольте поспешить туда для принятия всех частей в вашу команду… Прибыв на место, осмотрите чрез инженеров положение и слабые места. Сторону города к Дунаю я почитаю слабейшею, ежелибы начать тем, чтобы, взойдя тут где ни есть, ложироваться, и уже оттуда вести штурмование, дабы и в случае чего, Боже сохрани, отражения было куда обратиться…»[301].



2 декабря Суворов с частью пехоты прибыл к Измаилу. Он не стал долго размышлять, что ему делать. На второй день своего командования он подтянул все войска к Измаилу и начал спешные приготовления к штурму.

Лазутчики и пленные доносили ему, что «в случае атаки города турки намерены защищаться твердо, по крайней мере, для исполнения своего долга три дня... Жители измаильские, которых там немалое число, уговариваются между собою, сопротивляться 10–15 дней, а после сдадутся... Многие, однако, беспрестанно бегут за Дунай, и если бы их не наказывали, давно бы все разбежались»[302]. Но опытный генерал знал, что турки будет обороняться ожесточенно.

5 декабря блокада возле Измаила была полностью восстановлена. Правым крылом войск назначен командовать генерал-поручик А. Н. Самойлов; левым – генерал-поручик П. С. Потемкин. На следующий день к крепости подошел Фанагорийский гренадерский полк, 150 человек Апшеронского полка и часть донских казаков и арнаутов.

8 декабря измаильскому сераскиру отправлено требование князя Потемкина и графа Суворова о сдаче крепости. Суворов в кратких и резких выражениях обратился к осажденным: «Я с войском сюда пришел, 24 часа на размышление и воля; первые мои выстрелы – уже неволя; штурм – смерть»[303].

Сераскир ответил вежливо, но твердо, что требует 10 дней, чтобы снестись с визирем, а в случае отказа полагал всю надежду на Всевышнего. Такой ответ не удовлетворил Суворова и в тот же день он ответил присланному из крепости турку, что все в Измаиле будет предано огню и мечу, а на военном совете вопреки мнению некоторых генералов принял окончательное решение вести войска на штурм.



В 3 часа ночи 11 декабря русские войска подошли к заранее оговоренным позициям. Одновременно и гребная флотилия, снявшись с якоря, подошла к берегу. В 5 часов 30 минут начался штурм. Ни сильная оборона, ни многочисленный гарнизон не смогли сдержать натиска войск Суворова. Измаил пал.

В тот же день в ставку Г. А. Потемкина полетела реляция Суворова: «Стены Измаильские и народ пали пред стопами Престола Ея Императорского Величества. Штурм был продолжителен и много кровопролитен. Измаил взят, слава Богу, Победа наша, вашу светлость честь имею поздравить»[304].

Потемкин, со своей стороны, 18 декабря отправил в Петербург всеподданнейшее донесение, в котором с восторгом сообщал императрице: «Не Измаил, но армия турецкая, состоящая в 30 слишком тысяч, истреблены в укреплениях пространных. Слава Богу, всегда нас победителями творящему… Храбрый генерал граф Суворов-Рымникский избран был мною к сему предприятию. Бог помог. Неприятель истреблен, более уже двадцати тысяч сочтено тел, да слишком семь тысяч взято в плен, а еще отыскивают. Знамен триста десять уже привезено, а еще собирают. Пушек будет до трех сот. Войска ваши оказали мужество примерное и неслыханное…»[305].

Славная была победа!

Еще не имея известий о падении Измаила, султан продолжал чинить военные приготовления, для чего издал хатишериф, в котором повелевал туркам «всякого звания и кто истинным мусульманином почитается, имеющим более 12 лет, идти на войну против россиян»[306]. Меж тем, на войну идти никто не хотел.

Константинополь наполнился страхом перед возможным всенародным бунтом. Порта всячески старалась усмирить правоверных, ободряя их тем, «что войска российские во время переправы чрез Дунай были с великою потерею прогнаны назад и что крепость Измаил так сильна, что и ста тысячам войска взять ее нельзя»[307].

В предпоследний день 1790 года к Порте прибыли два курьера с печальным для нее известием, от которого «султан пришел в великую робость». Призвав к себе прусского министра, он с негодованием объявил ему, что если Пруссия не объявит России немедленно войну, то он принужден будет заключить мир на таких условиях, какие от России будут предписаны![308]

О мире, однако, никто не смел с султаном заговорить, опасаясь его немилости или, хуже того, ссылки. Новость же о потере Измаила продолжала оставаться в тайне от народа. Лишь через месяц, 29 января 1791 года, «употребив всевозможную осторожность», султан сам объявил подданным о сдаче дунайской твердыни. С его слов правоверные узнали о «великой потере и пролитии крови оттоманской». Услышав об этом, народ «произвел вопль и стенание». Весть о том, что при штурме крепости россияне потеряли лучших офицеров и генералов и что от того, по словам султана, Россия не в состоянии уже продолжать войну, не произвела никакого впечатления. А призыв «чувствительными ударами» отомстить за «неслыханную дерзость» и вовсе не был воспринят[309]. Вся вина за потерю крепости была возложена на верховного визиря, и султан повелел лишить его головы.

Исполнить повеление султана было поручено капуджи-паше Кучюкемрогору, отправленному для этого в ставку визиря. 1 февраля Шериф-паша, имея повеление султана, с опаской вернулся к себе в Шумлу, где во время беседы со старшинами ему был представлен фирман об отрешении его от визирского достоинства. При этом ему было объявлено, что султан пожаловал его пашою в Боснию, вследствие чего визирь сдал казенную печать и, оставив свой дом, с капуджи-пашою и вооруженными людьми верхом поехал в приготовленный для него дом.

Сойдя с коней, капуджи-паша расставил вокруг дома своих людей и протянул визирю другой фирман о лишении его головы. Визирь, «почувствовав толико ласкательный привет», в бешенстве вскочил с места и, выхватив два пистолета, выстрелил в капуджи-пашу, ранив его в бок. Он надеялся, что преданные ему люди придут на помощь, но никто и с места не двинулся. В дом вбежали люди капуджи-паши и из ружья застрелили взбунтовавшегося визиря, после чего «сняли с него голову» и 5 февраля ночью доставили ее к султану в Константинополь[310].

Селим, презрительно взглянув в потухшие глаза Шериф Гассана-паши, приказал выставить его голову у серальских ворот на «позорище» в назидание другим. Но всем было очевидно, что визирь предстал всего лишь как ритуальная жертва или, говоря по-русски, козлом отпущения. Причиной падения Измаила, конечно же, были гений Суворова и беспредельная храбрость русских воинов и их командиров.

Заменив верховного визиря, Порта в кампанию 1791 года намеревалась нанести решительный удар по россиянам, чтобы заставить их подписать выгодный для Турции мир. Вместо казненного Шериф Гассан-паши верховным визирем вновь стал Юсуф-паша, который уже был визирем в самом начеле войны. Человеком он был непросвещенным, но, как отмечали его соотечественники, смелым, предприимчивым и умелым «в производстве всякого трудного дела».

«Сие назначение всех здесь (в Константинополе. – Авт.) порадовало, – писал венецианский посланник своему кабинету, – потому что его почитают единым искусным предводителем в настоящих критических обстоятельствах. Многие уже говорят, что Юсуф-паша, будучи виновником сей нещастной войны, толиких зол и толикаго пролития мусульманской крови, единый в состоянии или великими победоносными успехами, коих от его способностей ожидают, или искусством своим доставить мир Оттоманской Империи по крайней мере на таких условиях, какие ему обстоятельства учинить позволят»[311].

Новый верховный визирь, в котором все видели «залог счастия, которое под предводительством его иметь будет оружие оттоманское», деятельно стал формировать новые армии. При этом в отличие от прошлых лет, «народ со всех сторон с необыкновенною охотою стремился на его призыв»[312].

Не отставал в стараниях от Юсуф-паши и предводитель морских сил. Привести в порядок турецкий флот, «дабы оный был в готовности и выйти в Черное море на будущую кампанию против россиян», капудан-паше было приказано еще осенью 1790 года, и Кючук-Гуссейн действительно приступил к выполнению султанского повеления. Призвав к себе всех началь­ни­ков, он, прежде всего, приказал им смотреть за морскими служителями, чтобы никто не был отпущен без замены и чтоб на будущую кампанию все были на месте.

Таким образом, в Турции формировать новые армии и приводился в порядок флот, состояние которого «от претерпенного вреда в Черном море жалости достойно». При этом султан, не рассчитывая на Гуссейна, решил призвать ему в помощь корсаров из африканских владений, прославившихся под предводительством алжирца Сеит-Али на Средиземном море в борьбе с эскадрой российского арматора Ламбро Качиони.

Вход алжирско-тунисской эскадры в Константинополь состоялся 26 октября. Проходя мимо сераля, на глазах самого султана алжирцы произвели несколько «эволюций, составляющих опыт грубого их в мореплавании искусства». В подтверждение своего верного служения Оттоманской Порте Сеит-Али привел с собой семь небольших судов, взятых в бою у Ламбро Качиони, и вместе с ними большое число пленных, 180 человек из которых по выступлении эскадры в порт были повешены[313].

С прибытием алжирской эскадры отношение султана к капудан-паше заметно изменилось. Алжирцы были щедро одарены Селимом за одержанные ими победы, а к Гуссейну появилось недоверие. Кроме того, султан удостоил Сеит-Али чином контр-адмирала и должности второго командира оттоманского флота. Будучи уверен в его мужестве, он дал под его команду новый 70-пушечный корабль «Патрона», построенный три года назад французским мастером Лероа и уже участвовавшим в трех сражениях с русским флотом. Корабль алжирского флагмана заметно отличался от других кораблей турецкой постройки. На нем не было высокой кормы, а потому он выглядел значительно ниже. На передней (фок) мачте он имел красный флюгер и четырехугольный зеленый флаг, а на корме красный флаг.

Селим разрешил также алжирцу, по своему усмотрению, выбрать для своих капитанов шесть кораблей и составить из них эскадру, не зависимую от повелений капудан-паши. Все корабли алжирской эскадры, в состав которой вошли тунисский и дульциниотский корабли, подняли красные флаги. Капудан-паша Гуссейн имел на своем корабле на средней (грот) мачте четырехугольный зеленый флаг и вместе с ним длинный красный, а на корме зеленый. Корабли, находящиеся под командованием Гуссейна, на корме также имели зеленые флаги. От обоих предводителей своего флота Селим III ожидал «великого подражания и доказательства их храбрости».

Сеит-Али, будучи тронутым вниманием султана, пообещал ему «сделать с россиянами в Черном море то же, что ему удалось произвести в Архипелаге над Ламброй Качиони.., что, встретясь с российским флотом, пойдет он со всеми своими кораблями на абордаж и либо погибнет, либо возвратится победителем»[314].

«Но такое возвышение и честь, оказанные от султана алжирцам, – доносил русский агент, – произвели печальные следствия, ибо чрез сие восстала уже великая ревность в капитан-паше, негодования и ненависть между начальниками турецкого флота, бесчестие для всех морских, потому что должны сносить, что столь знаменитое достоинство вручено иностранцу и что десять судов вооружаются едиными только алжирцами. Доходят гласящие жалобы, что при случае встречи неприятельского флота, славные алжирцы потребуют, может быть, помощи от турок, но тщетно оной надеятся будут... что сей алжирский самохвал чаятельно найдет свою погибель и о том не будет сожалеть как сам капитан-паша, так и прочие начальники на турецком флоте, которые завидуют ему в его доверенности у султана»[315].

Успехи русского оружия на берегах Дуная заставили турецкое правительство уже в первой половине января 1791 года отправить в Черное море алжирскую эскадру, которая, «разорив грабительством и насильствами» селения вокруг Буюк-Дере, вышла из Босфора. Без успеха пробыв в Черном море до конца февраля, алжирцы ни с чем вернулись в Константинополь.

Раздосадованный неудачным походом алжирской эскадры и, опасаясь того, что Ушаков может по частям разбить турецкий флот, верховный визирь запретил капудан-паше выводить его в Черное море раздельно. Он предписал ему со всеми морскими силами выступить в поход и следовать к устью Дуная.

Турки и алжирцы надеялись непременно разбить «Ушак-пашу». На кораблях не стихали разговоры о их мнимых победах и о том, что Россия вынуждена будет заключить мир, по которому все завоеванное россиянами, в том числе и Крым, будет возвращено. Простой же народ давно устал от войны и не верил никаким обещаниям о скорой победе. А потому Селим III, в очередной раз, решив вдохнуть уверенность в своих подданных, «с великой помпою» 20 апреля отправил свой флот из Константинополя. Незадолго до отхода флота он произвел Сеит-Али в чин вице-адмирала, а капудан-паше прилюдно объявил, чтобы тот, не теряя времени, шел в Черное море и сразился с российским флотом. Но при этом тайно повелел ему дойти до Буюк-Дере для пополнения запасов и набора команд, которых, как всегда, не доставало. Но турки, «боясь одного имени российского», всячески старались не идти не войну. Зато без возражений в поход шли англичане, переодетые в турецкое платье. В основном это были специалисты по управлению кораблем и артиллеристы.

19 мая после жестоких требований султана весь турецкий флот снялся с якоря и вышел в Черное море, взяв курс к Сунинскому заливу. За ночь флот успел благополучно удалиться от Константинополя на 80 миль. Утром следующего дня ветер неожиданно переменился и разразилась сильная буря, в результате которой от флота отстал поврежденный фрегат. Команду фрегата охватила паника. «Матросы на оном и сам капитан без всякого искусства в мореплавании не знали даже, куда предпринять путь к спасению». Чудом его снова занесло в Босфор. Остальной турецкий флот вскоре подошел к Констанце. 9 июня он направился мимо Дуная и Аккерманского рейда к острову Березань, откуда пошел в крейсерство около берегов Крыма.

Российскому военному командованию и политическому руководству при составлении планов на кампанию 1791 года в полной мере пришлось учитывать военно-политическую обстановку, сложившуюся в Европе, «чтобы, продолжая войну против Порты, можно было равномерно с усилием действовать и против Пруссии, Англии и Польши»[316].

Побудительными причинами к этому явились намерения указанных стран, а вместе с ними и Голландии, применить против России военную силу в случае отказа последней подписать при их посредничестве навязываемый ей мир с Портой. Подтверждением служили донесения из Константинополя, в которых сообщалось, что прусский посланник уверял Порту, «что если Россия не примет посредничества его двора, то оный двор сим же летом объявит ей войну». В другом донесении отмечалось, что «английский парламент для соблюдения национальной чести рассудил за благо вооружить 70 кораблей и отправить их в Балтийское море для подкрепления ее посредничества, многократно уже России предложенного и для обороны берегов Прусского королевства»[317].

В условиях продолжавшейся войны с Турцией, для отражения возможной агрессии с западных направлений кабинетом Екатерины II в начале 1791 года было составлено расписание войск.

Для отражения агрессии со стороны Англии Адмиралтейств-коллегии было дано указание готовить флот Балтийского моря под командованием адмирала В. Я. Чичагова. В его состав должны были войти 32 линейных корабля (в том числе восемь 100-пуш.). Фрегатам же предписывалось «в собственных водах ожидать неприятельского нашествия». Против Пруссии должен был действовать корпус под командованием графа И. П. Салтыкова, расположенный между Ригой и Полоцком.

Рассуждая об этом, Екатерина II писала: «Я занимаюсь распоряжениями для встречи сильного английского флота, который вскоре обещал нас посетить… Делаю все возможное человеку и в моей власти состоящее, чтобы принять его достойным образом и надеюся, что прием, во всех частях будет совершенный… Бог видит, что я не хитрю и что намерения мои не злы и не низки… Никакая сила человеческая не принудит меня сделать что либо противное пользам моей Империи и несообразное достоинству короны, которую ношу»[318].

Однако к этому времени международная обстановка претерпела существенные изменения. Обострение отношений между Россией и Англией существенно ударило по торговым интересам последней, в результате чего заметно возросло недовольство населения, а в парламенте правительственное большинство стало быстро уменьшаться. В этих условиях Англия была вынуждена отказаться от войны с Россией, о чем 30 апреля был извещен статс-секретарь Екатерины II А. В. Храповицкий[319].

На русско-турецком фронте войскам под командованием генерал-фельдмаршала Г. А. Потемкина надлежало, опережая Турцию в ее военных устремлениях, уничтожить все крепости, взятые на правом берегу Дуная, а также отвлекать внимание неприятеля, «делая покушения для взятия Анапы, и наступательно действовать в Азии». Гребному флоту предстояло препятствовать переправе турецких войск и «делать на них поиски». Линейный флот имел задачу «везде искать турецкий, с ним сражаться и наводить страх при устьях Босфора, препятствуя всякому сообщению из Дуная в Константинополь»[320].

11 мая Потемкин отдал распоряжение армии и Черноморскому флоту действовать наступательно. В ордере генерал-аншефу Н. В. Репнину по этому поводу предписывалось: «Препоручаю произведение поисков неприятеля, где только случаи удобные могут представиться, но с таким рассмотрением, чтобы действовать наверное (т.е. наверняка – Авт.). Большое предприятие на противную сторону я почитаю удобным тогда, как флот наш выйдет в море»[321]. В соответствующем ордере контр-адмиралу Ф. Ф. Ушакову главнокомандующий отметил: «Испрося помощь Божию, направляйте плавание к Румельским берегам, и если где найдете неприятеля, атакуйте с Богом… Я Вам препоручаю искать неприятеля, где он в Черном море случиться и господствовать там, на Черном море, чтобы наши берега были им неприкасаемы»[322].

В ходе начавшихся сражений на сухопутном театре военных действий генерал И. В. Гудович 19 июня приступил к обстрелу Анапской крепости и через три дня взял ее штурмом. 28 июня генерал Н. В. Репнин разбил 80-тысячную армию Юсуф-паши, нанеся ему урон в 4 000 человек, потеряв при этом всего 147 человек убитыми и 416 ранеными[323]. В результате верховный визирь вынужден был вновь сесть за стол переговоров. При этом союзники Турции, два года продержавшие ее в состоянии войны, фактически отвернулись от нее, что свидетельствовало о закономерном признании выдающихся успехов русской армии и Черноморского флота, а также русской дипломатии и твердости, проявленной при этом Екатериной II и ее ближайшими сподвижниками.

В создавшихся условиях у Порты остался единственный способ повлиять на ход переговоров – дать морское сражение и диктовать России условия мира. Капудан-паша с алжирским предводителем надеялись найти Севастопольский флот и уничтожить его. 3 июля, подойдя к берегам Анапы, капудан-паша направил туда три кирлангича для разведки, а также за зеленью и прочими припасами под предводительством своего чауша (адъютанта). Кирлангичи вошли на рейд и первые два из них, ошвартовавшись у пристани, к великому изумлению команды, тут же были взяты в плен. А третий, завидя на подходе российский флаг в крепости, опрометью пустился в море.

Пленный чауш сообщил, что «флот турецкой состоит из 25 линейных кораблей и до 35 малых судов. На нем считают до 20 тысяч войск с матросами; в том числе при артиллерии находятся три англичанина. На линейных кораблях находится до 4 000 алжирцев, коими по большей части командуют алжирские капитаны, в том числе из первых командует одним кораблем алжирцев Сеит-Али, а всем флотом командует капитан паша Гуссейн»[324].

Получив 11 мая повеление Потемкина выйти в море, контр-адмирал Ушаков не мог его исполнить из-за нехватки необходимых для ремонта материалов, которые никак не могли доставить из Херсона. Препятствовал этому и северо-западный ветер.

Ф. Ф. Ушаков с вверенным ему флотом оставался в Севастополе, пристально наблюдая за движением турок. Наконец 10 июля с борта своего флагманского корабля «Рождество Христово» он рапортовал оставшемуся за Г. А. Потемкина, убывшего в Петербург, генерал-аншефу Н. В. Репнину: «Сего числа с вверенным мне Чер­но­мор­ским флотом с Севастопольского рейда при первом начинающемся благополучном ветре вышел на море и со всевозможной поспешностию... пойду искать его (неприятельский флот. – Авт.), где кажется, соображая случай и обстоятельство, употреблю всевозможное старание сыскать его и, призвав Бога в помощь, атаковать и исполнить все предписанные мне повеления Его Светлости и Вашего Сиятельства»[325].

Черноморский флот под флагом Ушакова состоял:

 

 

№№ п/п Наименование Командиры
Корабли
1. Рождество Христово Капитан 1 ранга Матвей Ельчанинов
2. Иоанн Предтеча Капитан 1 ранга Андрей Баранов
3. Мария Магдалина Капитан 2 ранга Александр Ишин
4. Владимир Капитан бриг. ранга Павел Пустошкин
5. Св. Павел Капитан 1 ранга Кирилл Шапилов
6. Преображение Капитан 1 ранга Николай Кумани
7. Св. Георгий Капитан 1 ранга Михаил Чефалиано
8. Александр Невский Капитан 1 ранга Николай Языков
9. Апостол Андрей Капитан 2 ранга Евстафий Сарандинаки
10. Иоанн Богослов Капитан 2 ранга Федор Шишмарев
11. Апостол Петр Капитан 1 ранга Федор Заостровский
12. Царь Константин Капитан 2 ранга Илья Ознобишин
13. Федор Стратилат Капитан 1 ранга Иван Селивачев
14. Леонтий Мученик Капитан 1 ранга Анисифор Обольянинов
15. Наварахия Капитан 2 ранга Дмитрий Сенявин
16. Николай Капитан 2 ранга Михаил Львов
Фрегаты
17. Нестор Преподобный Капитан 2 ранга Федор Шишмарев
18. Макроплия Капитан 2 ранга Василий Великошапкин
Бомбардирские суда
19. Иероним Капитан 2 ранга Федор Демор
20. Рождество Богородицы Подполковник Георгий Кандаков
21. Полоцк Капитан-лейтенант Генрих Белли
Крейсерские суда
22. Панагия Дусено Лейтенант Глезе
23. Карло Константин Лейтенант Милиси
24. Принцесса Елена Лейтенант Вальяно
25. Панагия Турляни Лейтенант Кацаити
26. Панагия Понанди Лейтенант Батисто
27. Кеки Тавро Лейтенант Купа
28. Св. Николай Лейтенант Фок
29. Панагия Апотуменгана Лейтенант Гвороно
30. Феникс Лейтенант Бернадаки
31. Св. Александр Подпоручик Рази
32. Слава Св. Георгия Подпоручик Соломо
33. Красноселье Подпоручик Асланов
34. Св. Андрей Подпоручик Метелинский
35. Св. Спиридон Подпоручик Калига
36. Георгий Победоносец Шкипер Кораблев
37. Граф Северный Лейтенант Вальяно
38. Чечерск Прапорщик Калаврия
Бригантины  
39. Абельтаж Майор Гунале
40. Климент Подпоручик Ладыко
41. Таганрогская Лейтенант Личардопуло
42. Надежда благополучия Прапорщик Рудив
43. Донай Капитан Скандраков
Брандеры
44. № 1 Лейтенант Варваки
45. № 2 Лейтенант Кундури

 

12-го числа Ушаков обнаружил флот Гуссейна, который вновь подошел к Севастополю на удаление пяти миль. Противники намерены были атаковать друг друга, сблизившись на расстояние пушечного выстрела. Но по причине маловетрия флоты были лишены возможности маневрировать и через два дня разошлись. Гуссейн пошел в сторону Варны, а Ушаков вернулся в Севастополь, чтобы пополнить запасы и вновь выйти в море для решающего сражения.

В Севастополе Федор Федорович получил послание Потемкина, в котором тот извещал, что по прибытии намерен посетить Севастопольскую эскадру. Обрадованный этим известием, Ушаков с большим удовольствием сел за ответное послание. Как командовать флотом и водить его в сражение, он знал лучше других. Знал он, как готовить корабли и экипажи к бою. Для этого он применял свою жесткую методу, в которой требовательность и безусловное подчинение сочетались с заботой о людях. Всякое отклонение нарушало его хрупкое душевное равновесие и приводило его в расстройство. Ушаков болезненно воспринимал всякую обиду и несправедливость, от того, желая доказать свою правоту, с завидным упорством, и даже с кажущейся назойливостью, пытался убедить своего покровителя в собственной правоте и преданности.

«Не могу изъяснить удовольствия чувств моих, – писал Ушаков, сколь сим обрадован. Прошу и молю Всевышнего, да благословит сим счастливым случаем, в котором с начала моего командования и навсегда единственную и всю мою надежду, желание и истинное благополучие почитаю, ибо таковой только случай может во всем меня оправдать пред Вашим Сиятельством и оказать, что ничего к неудовольствию по команде не заслуживаю, кроме неусыпного обо всем попечения, отличного усердия и ревности к службе. В рассуждении оных, требуя я того ж всегда от прочих, может быть, навел некоторым, но не многим, иногдашними легкими выговорами не большое неудовольствие; но сие ежели что и случилось, то единственно служит к сохранению дисциплины, без которой обойтись никак нельзя, и никакой пользы в делах быть не может. Доношу Вашей Светлости, мне так предписано, из границ же благопристойности ни в чем, отнюдь, я не выхожу, и команда мною вся довольна, кроме разве немногих таковых, которые боятся ревности к службе и военного порядка; довольными сделать всех никто не может. Сей счастливый для меня случай, ежели могу только себя оным ласкать, в присутствии Вашей Светлости обличить всякую против меня хитрую неправду, и за величайшие заслуги, если бы Всевышний мне их даровал, не желаю никакого награждения, кроме счастья оправдать себя пред Вашей Светлостью и обличить на лицо моих неблагоприятелей (имеются ввиду И. М. де Рибас и Ф. А. Ахматов. – Авт.)…Бог всем им заплатит по достоинству, а я имею верную на Него надежду, что он меня милостию Своею пред Вашим Сиятельством оправдает, и я оную заслужу и с тем останусь. Я не пекусь об удержании моего места, но единственно об одной справедливости и о удержании имени честного человека, чем бы я ни был»[326].

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.