К чему призывают нас святые? 9 глава

Реиз-эфенди остался доволен объяснениями российского посланника и на прощание сказал, что с помощью Всевышнего дружба между высокими дворами со дня на день возрастать будет.

О разговоре с реиз-эфенди А. С. Стахиев немедленно уведомил императрицу, на что та отреагировала более откровенно, чем ее опытный дипломат. В собственноручной записке Коллегии иностранных дел от 6 мая 1780 года она заявила: «Миролюбие российской императрицы всему свету известно, строить же в своих пределах никому запретить не можно... В начале прошедшей войны Россия не имела ни единой лодки на Черном море, а при заключении мира с лишком шестьдесят разных судов на той воде имела; чрез что доказывается, что строение или не строение морских судов во время мира есть дело, равнодушию принадлежащее, ибо в мире опасности нету, а в военной случай большая держава всегда способы сыщет»[166].

Несмотря на сглаживание дипломатического инцидента, строительство российского флота серьезно взволновало Порту. Понимая, что время работает не на них, турки начали интенсивные военные приготовления, о чем Екатерина II позднее писала: «Одним словом сказать, что турки не перестают всячески доказывать нам, сколь велико желание их разорвать мир, и что не достает им только сил и случая, чтоб обратить в ничто все, что мы приобрели в войне. Страшно им мореплавание наше на Черном море. Для того они начинают вооружаться, что видят – Херсонскому флоту готовому быть»[167].

При всей своей экономической разрухе сама же Турция более преуспела в строительстве своего флота. В 1782 году в его составе находилось 24 линейных корабля, 15 фрегатов и девять галер[168].

После заключения 28 декабря 1783 года Аинали-Кавакской конвенции по окончательному присоединению Крыма у России были развязаны руки для преобразований в Крыму и приведения его к должной обороне. В Ахтиарской бухте под руководством контр-адмирала Ф. Ф. Мекензи началось строительство новой базы для флота, где с нетерпением ждали прихода новых кораблей из Херсона.

Однако херсонское кораблестроение начало пробуксовывать. Грандиозные планы оказались не подкрепленными точным экономическим расчетом и не соизмерены с реальными экономическими возможностями государства. Дело в значительной степени усугубили бесхозяйственность и нерадение чиновников.

Из Петербурга требовали к началу 1783 года закончить постройку семи линейных кораблей, но на стапеле в Херсоне находился всего лишь один, заложенный еще в 1779 году, корабль «Св. Екатерина», обшивка которого наполовину прогнила, а лес на остальные шесть кораблей стоял еще на корню по берегам Днепра...

В мае Ф. А. Клокачеву пришлось принять должность начальника херсонского адмиралтейства у генерал-поручика И. А. Ганнибала, отозванного в Петербург. Картину, увиденную им в Херсоне, он ярко живописал вице-президенту Адмиралтейств-коллегии И. Г. Чернышеву: «...корабли нашел в малом построении, паче что еще и недостаточно к строению всякого звания лесов... В проезд же мой довольно количество видел лесов, разбросанных при речках в воде, из которых от давнего лежания без бережения много совершенно сгнило. Был я во всех магазинах, чтобы видеть припасы, материалы, однако неожиданно сыскал почти порожние... словом сказать, сей порт нашел и в бедном и в беспорядочном состоянии»[169].

На верфях катастрофически не хватало квалифицированных рабочих рук. Не спасало положение и решение Г. А. Потемкина обратиться к вольному найму, так как приехавшие из Олонецкой губернии плотники в количестве тысячи человек не могли выполнять даже простую работу без опытного корабельного мастера[170].

Тогда Потемкин обратился к Екатерина II с настоятельной просьбой командировать на юг морских служителей для комплектования экипа­жей семи линейных кораблей. Императрица, в свою очередь, преадресовала прошение своему сыну – генерал-адмиралу флота цесаре­вичу Павлу Петровичу, который 13 июня представил в Адмиралтейств-коллегию предложение о срочном наборе требуемого числа людей – 3878 человек.

В кратчайшие сроки отбор был произведен. Вместе с указанным числом нижних чинов на Черное море было направлено 132 лучших, по словам цесаревича, офицера, в том числе Федор Ушаков, его однокашник по Морскому корпусу Гаврила Голенкин, Михаил Макаров (в последствии адмирал и сосед Ф. Ф. Ушакова по месту жительства в Петербурге), о чем Екатерина писала Потемкину: «К вооружению морскому люди отправлены и отправляются, и надеюсь, что выбор людей также недурен».

С прибытием флотских команд и мастеровых с северных верфей дела в Херсонском адмиралтействе стали поправляться. Историки отмечали, что «только после прибытия в Херсон в августе 1783 года капитана 2 ранга Ф. Ф. Ушакова с 700 матросами и тремя тысячами рабочих темпы строительства кораблей резко возросли». Федор Федорович был назначен командиром на строящийся корабль. Здесь пригодился весь накопленный опыт: и строительство пинка в Архангельске, и прама – на Дону. Вскоре пригодились и знания по организации карантинов и борьбы с эпидемиями.

К осени в городе разразилась чумы. Чума и оспа считались самыми страшными болезнями XVIII века. Они буквально выкашивали целые города и селения. Возникавшие эпидемии ввергали людей в настоящую панику. И если в ноябре 1768 года привитием оспы императрице и ее сыну нашли способ борьбы с этой болезнью, то чума оставалась непобежденной.

Интенсивность распространения чумы в Херсоне была еще незначительной, но вице-адмирал Ф. А. Клокачев уже не решался отправлять из Херсона спущенный 16 сентября на воду корабль «Слава Екатерины», дабы исключить возможность занесения «заразы» в Ахтиар. В городе и на верфях был установлен карантин. Начали проводиться примитивные профилактические мероприятия.

В то время считалось, что чума распространяется по воздуху, а потому в народе она называлась еще «моровым поветрием». Для борьбы с ним на улицах разводили костры, окуривали жилища, в рот клали чеснок. Очевидец событий, лейтенант П. А. Данилов – будущий флаг-капитан Ушакова, – вспоминая о чуме в Херсоне, писал: «Я ходил каждое утро осматривать свою команду с лекарем... От такого смотра, возвращаясь домой, я в прихожей раздевался, выливал на себя ведро уксуса и чеснок клал в рот. По улицам везде были кучи навоза с камышом и бурьяном, которые горели, и воздух наполнялся дымом... Ежели случалось повстречаться с кем-либо, то кажный старался быть на ветре, а говорили между собой, будучи равно на ветру»[171]. Однако поначалу мало кто думал, что основными причинами распространения болезни являлись непосредственные контакты с больными и через оставшиеся после умерших вещи.

Эпидемия усиливалась. Несмотря на сложную военно-политическую обстановку, требовавшую продолжения строительства кораблей, вице-адмирал Клокачев в октябре дал указание полностью прекратить работы и все силы бросить на борьбу с чумой и вскоре после этого скончался сам.

Вместо Клокачева старшим в Херсоне остался начальник над портом генерал-майор А. П. Муромцев. В ноябре на эту должность был назначен вице-адмирал Я. Ф. Сухотин – недавний начальник Ф. Ф. Ушакова по Средиземноморскому походу. Яков Филиппович хорошо знал покойного командующего. Вместе с ним еще в 1768 году они были командирами кораблей в эскадре С. К. Грейга, где состоял мичманом и Федор Ушаков. Знаком был ему и морской театр, так как в последнюю русско-турецкую войну командовал здесь отрядом судов.

С прекращением работ все команды были выведены в степь. При катастрофической нехватке лекарей их функции принимали на себя командиры*. И Ушаков, памятуя опыт соблюдения карантинного режима в средиземноморских портах, со свойственной ему пунктуальностью стал твердо устанавливать особый карантинный режим. Всю команду он разделил на артели. Общение одной артели с другой было строго запрещено. У каждой артели имелась своя палатка из камыша, по сторонам которой были установлены кóзлы для проветривания белья. Для больных отводились отдельные палатки. На значительном удалении располагалась больничка. Если в артели появлялся заболевший, его немедленно отправляли в отдельную палату, а старую вместе со всеми вещами сжигали. Остальные артельщики переводились на карантин. Ушаков сам неустанно за всем этим следил.

Если из лагеря кто-то отправлялся на работы или за покупками, то по возвращении офицер обязательно должен был представить Ушакову рапорт, в котором указывал, кто, где и сколько времени находился. Покупка вещей была строго запрещена. В результате проведенных мероприятий в казармах Ушакова к 4 ноября чума больше не появлялась, тогда как в остальных флотских командах она держалась до весны следующего года.

В войсках, расквартированных в городе, также был установлен карантин. Генерал-поручик А. Б. де Бальмен докладывал князю Потемкину о том, что в гарнизоне с 5 по 12 ноября из 2 013 человек зараженных умерло 265 и что, по рапортам от флотской команды, морском госпитале и лазарете числилось – 1 097 человека[172].

Но жизнь в Херсоне продолжалась. К концу 1783 года чума стала отступать и можно было уже безбоязненно общаться. Офицеры переехали жить в город. Возобновились обеды и балы. А на квартирах капитана 1 ранга М. И. Войновича и генерал-лейтенанта И. В. Гудовича офицеры устраивали даже театрализованные представления.

Федор Федорович свободное время старался больше проводить со своим другом Гаврилой Голенкиным, который так же как и он был холостяком. Но однажды Гаврила Кузьмич признался Ушакову, что «возымел склонность к вдове капитан-лейтенанта Василия Пусторжевцева», который с ними прибыл в Херсон из Петербурга. Так случилось, что товарищ их, будучи заядлым голубятником, упал с крыши и от полученной травмы скончался, оставив сиротами двух маленьких дочек. Вдова, оказавшаяся в отдаленном по тем временам краю, ответила на предложение Голенкина, так что сразу же после Святок сыграли свадьбу.

1 января 1784 года Ф. Ф. Ушаков был произведен в капитаны 1 ранга. Повышение в чине, несомненно, стоит считать отличием, так как во втором ранге он проходил лишь два года. Подтверждает это и письменная благодарность Адмиралтейств-коллегии от 3 мая 1784 года.

Но командующий, хорошо зная Ушакова, решил добиться и более высокого его награждения. Усилиями Сухотина 9 сентября состоялся указ Коллегии, в котором говорилось: «Приобща формулярное о службе его, Ушакова, описание, поднесть Ее Императорскому Величеству всеподданнейший доклад, в котором донести, что, как об нем командующий на Черном и Азовском морях господин вице-адмирал Сухотин Коллегии двукратно представлял, что он, Ушаков, находясь в прошлом 783 году, во время случившейся там заразительной болезни, исполняя наиприлежнейше повеления главной команды и употребляя всевозможные старания, також делая собственные свои распоряжения, отличил себя тем, что ту болезнь по вверенной ему части, не допуская ее к большему распространению, присек совершенно, гораздо скорее других командиров, за что ему от Коллегии приписано особливое ее удовольствие, что Коллегия, приняв в уважение таковой его, Ушакова, ревностный и отличный подвиг, не упоминая прочей его службы и сделанных им двадцати семи кампаний на море, по содержанию двенадцатого пункта статута ордена Св. Равноапостольного Князя Владимира, осмеливается всеподданнейше представить Ее Императорскому Величеству о всемилостивейшем пожаловании его, Ушакова, знаком того ордена»[173].

По каким-то причинам представление не было готово к кавалерскому празднику – 22 сентября, и поэтому указ о награждении Ф. Ф. Ушакова орденом Св. Владимира 4-й степени состоялся на следующий год. В рескрипте Екатерины II по этому поводу отмечалось: «Усердная Ваша служба, особливое в делах радение и искусство и точное исполнение должностей с успехом и пользою Государственною обращает на себя НАШЕ внимание и милость»[174].

Известный исследователь жизни Ф. Ф. Ушакова – В. Ильинский – в начале ХХ века по этому поводу писал: «Во многих отдельных случаях жизни и службы адмирала Ф. Ф. Ушакова можно проследить присущую исключительным талантам способность проявлять выдающуюся инициативу во всяком деле, какое попадало в руки. Борьба его с чумой в 1783 году в Херсоне подтверждает наличие в Ушакове такого таланта»[175].

После подписания 2 февраля 1784 года ратификации об окончательном присоединении Крыма к России, в тот же день был подписан указ об учреждении Таврической области[176]. А уже 10 февраля был издан указ об устройстве на южных рубежах новых укреплений, среди которых должно было выстроить и «крепость большую Севастополь, где ныне Ахтияр и где должны быть Адмиралтейство, верфь для перваго ранга кораблей, порт и военное селение»[177]. Таким образом, Севастополь стал основным местом пребывания строящегося Черноморского флота, торговым портом и крепостью. К переходу в Севастополь готовились корабли, сошедшие со стапелей Херсона.

Лето 1784 года в Херсоне прошло в заботах по достройке 66-пушечного корабля «Св. Павел» и вооружению «Славы Екатерины». Его прибытие на рейд вблизи Очакова произвело на турок ошеломляющее впечатление. Они никак не ожидали, что у них под носом был построен настоящий линейный корабль, каких у русских никогда не было[178]. На следующий год на воду был спущен и корабль Ушакова «Св. Павел». На камелях (понтонах) его доставили к Глубокой пристани, а после установки рангоута и такелажа вывели в Лиман и ошвартовали у Кинбурна для полного вооружения. Чтобы не давать туркам лишний раз повозмущаться вооружениями россиян на море, Я. Ф. Сухотин приказал доставлять орудия и прочие припасы на «Св. Павел» фрегатами под видом транспортных судов. После полного вооружения корабль вышел из Лимана и, подняв паруса, взял курс на Севастополь.

На переходе морем, в соответствии с приказом Сухотина, Ушаков обучал морской практике команду, состоявшую в основном из рекрутов. 28 августа «Св. Павел» вошел в Севастопольскую бухту. Сообщая И. Г. Чернышеву о благополучном прибытии нового корабля в Сева­стополь, Сухотин высоко оценил деятельность его командира: «Могу вашей светлости об оном господине Ушакове свидетельствовать всегдашнюю его исправность, попечение, а при сем случае он особливо доказал оные»[179].

Прибытие Ушакова в Севастополь совпало по времени с принятием первого корабельного штата Черноморского флота, утвержденного Указом императрицы 13 августа 1785 года[180]. По этому штату Черноморский флот должен был состоять из двух 80-пушечных, десяти 66-пушечных линейных кораблей; восьми 50-пушечных, шести 32-пушечных, шести 22-пушечных фрегатов; пяти 12-пушечных судов и восьми транспортов с общей численностью личного состава 13 504 человека[181]. Этим документом и было юридически закреплено образование Черноморского флота. Командование флотом поручили его основателю – наместнику императрицы на юге России генерал-фельдмаршалу князю Г. А. Потемкину-Таврическому. По этому указу было создано и Черноморское адмиралтейское правление, получившее фактическую независимость от Адмиралтейств-коллегии в решении вопросов по управлению Черноморским флотом. Старшим членом правления стал капитан 1 ранга Н. С. Мордвинов. В честь столь знаменательного события была выбита медаль.

3. НАКАНУНЕ РУССКО-ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЫ

В Константинополе пристально следили за ситуацией в Крыму и за русскими кораблями, находившимися Днепровском лимане и Ахтиарской бухте. Для этих целей в марте 1784 года капудан-паша на свои деньги приказал набрать экипажи трех кирлангичей. Разведчики вскоре доложили Эски Гассану, «что в Крыму настоит совершенная тишина; что в порте Ахтияр находится в готовности 20 больших и 10 посредственных военных судов; что по проведенной в Крыму ревизии явилось 45 тысяч татар мужеска и 35 тысяч женскаго пола... что ниже волосом до татар никто не касается; что, видя такое покровительство и безопасность, начали они сеять хлеб и вообще, а особливо деревенские жители: стараются удержать и отклонять земляков своих от переезда в турецкие области; что, слыша сие, многие татары, переселившиеся в Турцию, намерены нынешним летом назад в Крым ехать... что в Крым прислан один генерал с четырьмя знатными особами, который делает там сильные городовые укрепления и начал строить крепость Ахт-Мечеть (Симферополь. – Авт.)»[182].

Известия, особенно об оборонительных сооружениях в Крыму, заставили капудан-пашу прислушаться к увещеваниям французских инженеров об укреплении берега Черного моря и устья пролива.

На неприспособленность к обороне турецкого побережья обратили внимание и русские разведчики. На основе сведений, добытых через французского инженера де Лафита Клавье, занимавшегося при Порте укреплением дарданелльских берегов, на стол императрицы легло «Описание Константинополя в военном отношении и проект завладения им».

В документе, кроме подробного описания канала и указания мест, удобных к высадке, особое место отводилось соображениям «о выгодах, которых Российский двор в случае войны с Портою от своего в Черном море находящегося флота ожидать может», а именно:

«Первое. В возможности подвинуться с войсками в южные части Румелии далее, нежели до ныне когда-либо то делалось.

Второе. В удобности пресечь подвоз в Царьград большою частию необходимо нужных припасов.

Третье. В различных случаях затруднить туркам собственные их военные действия, равно как и причинить их флоту знатный подрыв разорением разных верфей.

Четвертое. В нынешней возможности учинить нечаянное нападение на столицу самаго султана» [183].

В том же 1784 году, президент Военной коллегии, генерал-фельдмаршал светлейший князь Г. А. Потемкин-Таври­чес­кий представил на высочайшее усмотрение «расписание» войск русской армии против прусского и шведского королей, а также Оттоманской Порты. Никто не сомневался в скорой войне с турками, вследствие чего основные силы планировалось разместить на юге. В операционном плане на предстоящую войну Потемкин отмечал: «Мы испытали турецкую силу, а потому и знаем, чего убегать и как поражать их; искать в поле и, разбив, не давать оправляться. Войско их не останавливается, следовательно, простирая успехи, впереди не найдем препон. Сильны турки защищаться в укреплениях; для того не должно брать крепостей штурмами (что, впрочем, в скором времени блестяще опровергнет А. В. Суворов. – Авт.), тем паче, что положение их большей частью такое, что сами упасть должны. Днестровские крепости первыми движениями должны будут отрезаны от сил своих, поморские от Очакова до Измаила, в мертвом углу лежащие, не могут быть подкрепляемы... Очаков во-первых схватить должно, а как осадная артиллерия уже вся в Херсоне, то и сборы недолго займут»[184].

Понимая невозможность одной противостоять двум императорским дворам, Турция стала укреплять свои позиции во взаимоотношениях с Францией, Испанией и Пруссией, ища в них как моральную, так и материальную поддержку. Изменившаяся ситуация в бассейне Черного моря вновь заставила Францию настраивать Блистательную Порту против России. Резон был прост: вытеснив Россию с Черного моря, Франция за свое содействие получила бы там право вольной торговли. Надеясь добиться благорасположения Порты, французы подкрепляли свои надежды практическими делами, чтобы «поднять Турцию на ноги». 1 марта 1785 года в Турцию прибыла партия французов под общим начальством подполковника артиллерии Сен-Реми, которых принял сам визирь и одарил собольими шубами. Их прибытие вызвало недовольство у англичан, «да и турки смотрели на них косо». Тем не менее, именно французы наладили туркам кораблестроение и занялись фортификационными работами на побережье Черного моря. Под наблюдением французских мастеров отливались корабельные орудия 4-, 8-, 12- и 24-фунтового калибра. Эти же мастера взяли на себя заботу обучать турок артиллерийской стрельбе. Но успехи были невелики, чем был недоволен капудан-паша. 30 августа, будучи на строении французских кораблей, он учинил выговор состоявшему при нем французскому корабельному мастеру Лероа и своему первому корабельщику Измаил-Аге за медлительность в работах. Мешал делу и затянувшийся конфликт между верховным визирем и капудан-пашой.

Тем не менее, туркам удалось к этому времени создать достаточно сильный флот, состоящий из 33 линейных кораблей, 15 фрегатов и шебек, три бомбардирских кораблей, шесть галер и 12 кирлангичей[185].

4. ВЫСОЧАЙШИЙ СМОТР ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА

На северной стороне Черного моря россияне неимоверными усилиями пытались нагнать турок в численном составе флота. На херсонских верфях кипела работа, результаты которой стали уже осязаемы. Образование Черноморского адмиралтейского правления положительным образом сказалось на успехах в строительстве флота. Он рос численно и обустраивался в новой базе. После смерти командующего Севастопольской эскадрой и главного командира порта, основателя и строителя Севастополя контр-адмирала Ф. Ф. Мекензи, случившейся 12 января 1786 года, на его место был назначен командир линейного корабля «Слава Екатерины» капитан бригадирского ранга М. И. Войнович.

Для обустройства Севастополя на высочайшее усмотрение Г. А. Потемкин в том же году представил 10-летний план строительства города и порта. В нем предусматривались постройка жилищ для рабочих; кирпичных и известковых заводов; пристаней и крепостей для обороны порта; «водовода и водохрана»; пороховых погребов и кладовых для продовольствия; создание адмиралтейства с полагающимися для него строениями; постройка церкви, гостиных дворов, комендантского дома и пр.[186]

В апреле Черноморский флот пополнился еще одним 66-пушечным линейным кораблем «Св. Александр» и 50-пушечным фрегатом «Св. Андрей», спущенными на воду в Херсоне. А к концу 1786 года флот на Черном море представлял собой достаточно внушительную силу, состоящую из четырех линейных кораблей, бомбардирского корабля, 19 фрегатов, трех шхун, четырех шхунар, семи ботов, 24 более мелких судов и 11 транспортов. Кроме того, на херсонских верфях стоял на стапеле 80-пушечный корабль[187].

Чтобы показать плоды своих трудов, Потемкин уговорил императрицу посетить в следующем, 1787 году, Новороссию. К приезду Екатерины II на Днепре строилась целая флотилия для ее путешествия по реке. Самая роскошная галера «Днепр» предназначалась для императрицы, другая – «Буг» – для Потемкина. Начальнику таганрогской верфи поручено было изготовить два парома для переправы через пороги во время следования к Херсону.

Известия о готовящемся путешествии Екатерины II насторожили Оттоманскую Порту. Еще в январе 1787 года она разослала повсюду фирманы (указы), суть которых сводилась к следующему: «Державы дружественные и соседние одна с другою, следуя древнему обыкновению, должны наблюдать и примечать взаимные движения. И когда одна из них делает приуготовления, надлежит, чтоб и другая тоже чинила, дабы быть в положении равновесия и защиты. И как ныне оправдалось, что российский двор, который есть дружественной и соседний с империей оттоманскою, вверил от 40 до 50 тысяч войска генералу Потемкину и, наименовав его фельдмаршалом (се­рас­ки­ром), отправил на границы против Очакова и в Крым. А императрица российская, желая будущею весною осмотреть свои владения, прибудет с знатным числом войска в Херсон и в Крым. И как непредвиденное и безвремянное приближение к нашим границам помянутого генерала с тяжелым корпусом войск заставляет думать, размышлять и принять предосторожности»[188].

В связи с этим турки решили подвести свои войска к Очакову и Измаилу, а также отправить на Черное море флот, состоящий из 22 кораблей и фрегатов, и с ним 10 тысяч янычар. Для командования флотом из Каира был вызван капудан-паша, находившийся там для усмирения бунтовщиков[189].

К наращиванию военных приготовлений Порту подталкивали и иностранные послы, за исключением австрийского. Особенно старался новый английский посол. Уверяя визиря в том, что как только Россия увидит твердость приготовления Порты, то сразу же отступится от всех своих притязаний.

В начале 1787 года началась знаменитая поездка русской императрицы в «полуденный рай». Путь на юг лежал через Смо­ленск, Новгород-Северский, Чернигов, Киев, а отту­да по Днепру до Екатеринослава и уже посуху – до Херсона.

Пышно обставленное путешествие вызвало много шума, как в России, так и в Европе, породив множество домыслов, легенд и сплетен. С большим вниманием и опаской следили за этим визитом и в Константинополе, считая, «что будто бы сие есть для взятия Очакова, в опасение того выставляя всякую ночь для объездов около города (Очакова. – Авт.) 400 человек»[190].

Прибыв в феврале в Киев, Екатерина принуж­дена была задержаться там на три месяца из-за поз­днего ледохода на Днепре, откуда водным путем отправилась в Новороссию. В Херсон Екатерина II приехала в великолепной колеснице вместе с австрийским императором Иосифом II, Потемкиным, австрийским и французским посланниками Сегюром и Кобенцелем, принцами Нассау-Зигеном и де Линем и множеством других важных особ.

Граф Сегюр вспоминал: «Херсон удивил даже иностранцев, бывших в свите Екатерины. Крепость почти совершенно оконченная, большие казармы, адмиралтейство с богатыми магазинами, арсенал со множеством пушек, два линейных корабля и один фрегат, совершенно готовые на верфях, казенные здания, несколько церквей, частные дома, лавки, купеческие корабли в порту – все это свидетельствовало о неутомимой и успешной деятельности Потемкина»[191].

15 мая в присутствии высочайших особ со стапелей Херсона на воду были спущены два линейных корабля. Один из них, 80-пушечный, в честь высокого гостя назвали «Иосиф II», а другой, 66-пушечный, – «Св. Владимир».

На следующий день по представлению Г. А. Потемкина императрица всемилостивейше пожаловала чинами офицеров-черноморцев, отличившихся в создании флота. Среди них был и Федор Федорович Ушаков, ставший капитаном бригадирского ранга.

После пятидневного пребывания в Херсоне путешественники отправились в Крым. К приезду царственных особ в Севастополе выстроили дворец напротив главной пристани. А на высоте Инкерманских гор, напротив рейдовой бухты, по приказанию Потемкина было сооружено великолепное временное здание. С северной и южной его сторон открывался вид на инкерманскую долину и горы, а западная была прикрыта полотном. Когда все гости сели за обеденный стол, занавес спал и взору присутствовавших открылся великолепный вид на обширный севастопольский рейд, где красовался Черноморский флот: три линейных корабля, три бомбардирских, 12 фрегатов, два брандера и 20 более мелких судов. По сигналу Потемкина на «Славе Екатерины» подняли кайзер-флаг и каждое судно салютовало 12 выстрелами. Восторг был неописуемый!

К вечеру того же дня, 22 мая, Екатерина и Иосиф сели в шлюпку, заказанную Потемкиным в Константинополе и совершенно сходную с султанской, и, под дружное матросское «Ура!» и залпы артиллерийских салютов продолжили свое путешествие к Севастополю. Прибыв во дворец, Екатерина II допустила к руке штаб- и обер-офицеров, в числе которых находился и Ф. Ф. Ушаков.

Императрица восхищалась приобретением порта, из которого попутным ветром можно было за 30 часов добраться до Константинополя. Она была довольна и скорым построением флота на Черном море, о чем в своем письме к барону Гримму писала: «Здесь, где тому назад три года ничего не было, я нашла довольно красивый город и флотилию, довольно живую и бойкую на вид; гавань, якорная стоянка и пристань хороши от природы, и надо отдать справедливость князю Потемкину, что он во всем этом обнаружил величайшую деятельность и прозорливость»[192].

ПЕРВЫЕ СРАЖЕНИЯ ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА

1. НАЧАЛО ВОЙНЫ

Усиление позиции России на юге не давало покоя Оттоманской Порте. Турки стали спешно готовиться к войне. Чтобы объяснить российской стороне причину своих военных приготовлений, еще в феврале 1787 года реиз-эфенди пригласил к себе русского представителя в Турции С. Л. Лошкарева и предъявил претензии по поводу концентрации российских войск на турецких границах.

Лошкарев, понимая реиз-эфенди так заговорил с подачи английского посла, решил быть откровенным, а потому прямо заявил:

– Порта принимает от разных мнимых друзей советы, служащие ей во вред, ибо они единственно хотят для собственного интереса Порту привести к войне, дабы пользоваться разными своими выгодами, так как в прошедшую войну имели свои пользы, а Порта осталась побежденною и обманутою. И мне весьма удивительно, господин министр, что вы не можете понять, кто ваши друзья и кто неприятели, принимая невместные советы от своих недоброжелателей. А что же касаемо до якобы военных наших ополчений, то Россия народом и прочим весьма изобильна и никакого интересу ни в чем не имеет, а единственно желает, чтоб справедливость требований имела свой конец, и наблюдаем был трактат, состоящий между двумя империями[193].

Речь Лошкарева не убедила турецкого министра. Несмотря на всю шаткость своего экономического, политического и социального положения, Турция продолжила военные приготовления.

В турецкое адмиралтейство было дано повеление о ремонте всего флота и спешном вооружении 20 военных судов. Подобное повеление отослали и на литейный двор, чтобы там заготовили на канонерские лодки мортиры и отпустили на полугалеры 150 небольших пушек. Для проверки исполнения данного поручения в адмиралтейство приезжал сам визирь. Он долго беседовал с вице-адмиралом Хассан-беем, по наущению которого велел повесить на рее греческого корабельного мастера за то, что тот якобы худо выстроил две шебеки.

Решимость, с которой верховный визирь начал готовиться к войне, наполнила город ужасом. Народ стал жалеть о покойном визире Халил-Хамиде, который, по общему мнению, нашел бы средства избежать войны.

Для комплектования экипажей кораблей в разные места было отправлено десять адмиралтейских чаушей. Нехватка людей была давней «занозой» оттоманского воинства. В очередной раз столкнувшись с некомплектом на флоте, Порта решила обратиться к Франции с просьбой о присылке опытных офицеров, а у Англии запросила военных припасов, на что получила дружеские уверения в поддержке. Французы заверили турок и в том, что их страна «в настоящих худых обстоятельствах не оставит Порту без помощи и что на сей конец в Тулоне уже во всей готовности стоит 22 корабля, чтобы отправиться в случае нужды в Архипелаг для крейсирования»[194]. Французская сторона представила также Порте план обороны границы от Очакова до Бендер с использованием своих офицеров. Не отставал от французских дипломатов и английский посол, обещая Порте больше, чем мог дать.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: