Сделай Сам Свою Работу на 5

К чему призывают нас святые? 7 глава





– Не с одними татарами должно иметь дело. – Вновь возразили служители Аллаха. – Кроме того, в народе разгласили, что помянутый Джаныклы Али-паша якобы состоит в переписке с Шагин-Гиреем, в связи с чем может ли наше войско ему подчиняться?

– Приведение войска в послушание зависит лишь от командира. – Резонно заметил капудан-паша[102].

Споры, не по существу дела, увели участников совещания в сторону, в результате разговор окончился ничем.

В двадцатых числах марта у Порты состоялся очередной совет, на котором наконец-то было определено, «собрав возможное число войска, учинить новое нападение на Крым с балаклавской стороны и стараться хана Шагин-Гирея отдалить от российских войск, а если оныя за того вступятся и станут его защищать, в таком случае и оных, наравне с ними почитая, производить противу их военные действия»[103].

Кроме того, было также определено послать в Измаил и другие пограничные города повеления о том, что если вопреки ожиданиям российские войска станут покушаться на турецкие области, то необходимо препятствовать им вооруженною рукою, так как Порта в таком случае не может быть обвинена «зачинщицею неприятельств».



Турки более интенсивно стали чинить свои военные приготовления. В Синопе концентрировались войска, а в Константинополе капудан-паша деятельно готовил флот, состоящий из 11 линейных кораблей и семи галер, к выходу в Черное море. В конце апреля он приказал служителям погрузить на корабли свои постели, из чего явственно следовало, что он сам собирается идти в поход. Это предположение подтверждал и тот факт, что накануне он отправил своих жен в деревню Бейкоз, лежащую на канале, дабы уберечь их во время своего отсутствия от «моровой заразы», которая день ото дня становилась в Константинополе все сильнее[104].

25 апреля у муфтия состоялся большой совет, на котором Порта окончательно решила послать свой флот в Крым под командованием самого капудан-паши, который по пути должен был зайти в Синоп и взять на борт 40-тысячный корпус под предводительством именитого Джаныклы Али-паши. На том же совете Джаныклы был сделан сераскиром, а сын его произведен в трехбунчужные паши с обязанностью исполнять губернаторскую должность на время отсутствия отца. Как сухопутному, так и морскому начальникам во время экспедиции было приказано не чинить никаких неприятельских действий, если они не будут атакованы и если им удастся высадить на берег свое войско без сопротивления с российской стороны; тогда они могут объявить, что прибыли туда для приведения себя в равенство с российской стороной; а если с российской стороны на них будет совершено нападение, то тогда объявив, что Россия нарушила мир, начать и продолжать военные действия «без всякой пощады и уважения»[105].



Не осталось никаких сомнений, что Порта не отступится от своих коварных планов, принудя российский двор воспрепятствовать высадке турецкого войска на таврический берег и представив всему свету свои действия как оборонительные. При этом Порта тешила себя и надеждой на то, что в условиях обострения противоречий между Францией и Англией, а особенно между Австрией и Пруссией, Россия также будет втянута в них, и, естественно, значительно ослабеет. Уповала она и на возмущения в Польше. Но российский кабинет вел достаточно умную политическую игру, лишив тем самым турок дополнительных козырей.

Со своей стороны Россия предпринимала шаги к признанию Портой Шагин-Гирея как независимого государя. В начале апреля российский посланник А. С. Стахиев направил к реиз-эфенди переводчика с сообщением о том, что бывшие в Крыму мятежники принесли Шагин-Гирею искреннее раскаяние и спокойно возвратились в свои жилища, что в Крыму стоит совершенная тишина и что турецкие фрегаты покинули крымские берега. Однако реакция реиз-эфенди была на редкость бурной и негодующей. Нервно расхаживая по комнате, он разразился длинной тирадой. А драгоман (переводчик) Порты язвительно заметил:



– Надобно думать, что посланник или почитает министров Порты глупыми, или же насмехаться хочет через возвещение таких непристойностей. А что касается до присланного от Шагин-Гирея пакета, то Порта никогда не признавала, да и не будет признавать его ханом[106].

26 апреля турецкая эскадра, состоящая из 11 линейных кораблей, четырех галер, 14 весельных полугалер и 20 дульциньотских шлюпок под командованием самого капудан-паши начала выдвигаться из Босфора в Черное море. Выйдя из канала, суда вынуждены были встать на якорь из-за наступившего безветрия[107].

На турецких кораблях оказалось много греческих матросов, которые были весьма недовольны своим жребием. Меж собою они говорили о том, что если бы наперед знали о цели экспедиции, то вместе с семьями ушли бы на Мальту. Теперь же, оказавшись в руках «своих варваров», принуждены были им повиноваться для спасения оставшейся дома родни. В таких удручающих обстоятельствах один из греков, Франческо, тайно прибыл к титулярному советнику Сиверину с прошением от своих товарищей, чтобы в случае военных предприятий в Крыму российские войска отличали греков от турок и не трогали их. А греки будут искать случая к побегу на российскую сторону[108].

А. С. Стахиев по своим тайным каналам выяснил, что весь флот, вместе с уже вышедшими в Черное море судами, будет состоять из 33 линейных кораблей и фрегатов, шести галер и 40 полугалер. Он должен разделиться на три эскадры, первая из которых пойдет к Очакову, вторая – к Козлову (Гезлеву; совр. Евпатория), а третья – к Кубанским берегам. Первой эскадре под командованием капудан-паши надлежало атаковать Кинбурнскую крепость, высадив на берег десант сухопутного войска под предводительством измаильского сераскира Абдулаг-паши, которому было послано повеление выдвинуться со своим войском к границам[109].

Добытые Стахиевым сведения подтверждались и тем, что на Константинопольской верфи интенсивно велось приготовление к походу построенного французским мастером Дюсеном (Тусеном) и спущенного 28 апреля на воду 22-пушечного бомбардирского корабля.

Бывший тогда в Константинополе командир бота «Хопер» лейтенант Андрей Пустошкин умудрился побывать на этом корабле, сделать его подробное описание и поговорить с арнаутом, которого лично капудан-паша признал самым «знающим в искусстве действовать из мортир и бросать бомбы». Из разговора Пустошкин узнал, что недавно в присутствии капудан-паши и строителя корабля производилась пробная стрельба из мортир, причем не совсем удачно, и что «оной арнаут нашелся не более знающим, как зарядить мортиру, и то без пропорции и без всяких регул, а выстрелы производить на щастие»[110].

В ожидании прибытия флота в Синоп Джаныклы Али-паша отправил в Крым часть своего войска. Но высадившийся на таврическом берегу в районе Кафы десант был встречен Шагин-Гиреем. 300 человек были убиты, а остальные бежали к находившимся у берега сайкам. От большой скученности турки давили друг друга. Уцелевшие сумели переправиться в азиатский порт Платона[111].

В это же время в Ахтиарской бухте находились семь турецких фрегатов, пришедших туда еще в начале апреля. Шагин-Гирей направил капудан-паше письмо, которым просил турецкого адмирала увести фрегаты от Крымского берега «как для успокоения тамошних жителей, так и для отвлечения подозрения со стороны командующих там российских войск, оставя только один фрегат для установления доброго порядка в его областях»[112].

Гассан-паша проигнорировал прошение крымского хана. Но, со своей стороны, не предпринял никаких мер к снабжению этого отряда. Сложилась парадоксальная ситуация, при которой командиры турецких фрегатов не знали, что им делать и чем кормить команды. Не прошло и месяца, как на фрегатах начался голодный бунт. Командовавший отрядом Арнаут-Сулеймен-Мерли и капитан Гиганеирли-Али были убиты, а 500 янычар сошли на берег, запросив покровительства у Шагин-Гирея[113]. При этом они заявили, что лучше им умереть здесь, нежели на родине, ибо Порта никогда не простит их. Впоследствии Шагин-Гирею с трудом удалось отправить турок в Очаков. Многим же оставшимся на кораблях для своего пропитания пришлось продавать даже личное оружие[114].

Голод был и в самой Турции, а скудость казны увеличивала дороговизну. Внутренняя ситуация значительно осложнилась еще и начавшейся в столице эпидемией «моровой заразы» (чумы). Однако Порта и не собиралась отказываться от своих приготовлений. Зная это, Шагин-Гирей и командующий русскими войсками в Крыму генерал-поручик А. В. Суворов начали приведение побережья к надлежащей обороне. Для контроля за побережьем, его разделили на четыре сектора, в каждый из которых направили по бригаде войск. Внутри самих секторов Суворов лично выбрал участки, по его мнению, наиболее удобные для высадки войск противника, где оборудовали специальные укрепленные пункты. При этом главным пунктом обороны был определен Ахтиар, где должна была сосредоточиться 2-я бригада, состоящая из трех полков, трех гренадерских батальонов, егерского батальона и двух казачьих полков. В целях обороны побережья со стороны моря осуществлялось крейсерство силами Азовской флотилии[115].

Генерал-фельдмаршал П. А. Румянцев-Задунайский 8 мая направил решительное письмо к верховному визирю, на которое 23 мая последовал ультимативный ответ Мегмет-визиря. В приложенном к нему переводу говорилось: «Порта за нужно сочла назначить к отправлению в Крым с флотом своим и армию регулярных войск славного визиря Гази Гассан-пашу, теперешнего великого адмирала, в качестве генералиссимуса на море, щедрого Гаджи Али пашу эрзерумского и требизондского губернатора в качестве генералиссимуса над сухопутными войсками. Они имеют совершенную полную мочь утвердить постановленный уже мир и привести дела в твердое положение, если российский двор из любви к миру освободит Крым от своих войск, приложит старание изобрести средство, которое бы выводило татар из опасности, и покажет таким образом доброе и искреннее свое расположение к сохранению мирной тишины... Если российский двор искренно желает покоя, то не может найти лучше сего случая к утверждению того...

Блистательная Порта ни на шаг не уступала Черного моря ни России, ни татарам, будучи оною ее область и собственность, почему и в трактате постановлено, что, кроме купеческих судов, никакой военной корабль, какого бы он качества ни был, не может по оному морю плавать, почему и поручено обоим помянутым визирям, если они усмотрят на оном море, кроме купеческих суден, какое другое военное вопреки капитуляции, не почитая оное российским, но просто иностранным, сперва дружеским образом принуждать из того моря выйти, и в случае упрямства старалися бы всеми своими силами оное выгнать и удалить, постановляя то наблюдением наисущественнейшего артикула»[116].

Не осталось сомнений, что теперь только силой можно было отстоять Крым, не допуская высадки турецких войск на полуостров. При этом, кажется, сама природа защищала Таврию: уже месяц на море стоял полный штиль. Наступил июнь, а турецкий флот так и не смог сдвинуться с места. Взятые на шесть месяцев продукты на треть были съедены, а пополнить провиант не было возможности, так как Порта собрала наперед со своих подданных трехгодовой оброк.

На торговом судне, прибывшем из Синопа, адмиралтейский чауш (чиновник) привез донесение Джаныклы Али-паши о том, что и там настает крайняя нужда в хлебных припасах и что если капудан-паша еще месяц промедлит с выходом в море, то его войско или с голоду вымрет, или разбежится.

Длительное бездеятельное стояние и эпидемия чумы, перекинувшаяся из Константинополя на корабли, угнетающе действовали на экипажи и десантные войска, находившиеся на кораблях. Начались брожения, участились случаи неповиновения командирам. На одном из кораблей во время очередного бунта капитану пришлось для своего спасения даже выпрыгнуть из окна каюты и прибегнуть к защите самого капудан-паши. Но и офицеры с ужасом говорили о предстоящем походе, ругая свое министерство за то, что довело дела до такой крайности. Янычары при наряде их в поход старались от него укрыться, заявляя, что не собираются жертвовать собой за таких непостоянных единоверцев, как татары. По свидетельству очевидца, деморализованное турецкое войско более походило на нищих и изнуренных скитальцев, нежели на доблестных воинов Аллаха[117].

Наконец 9 июня 1778 года, пользуясь малым благоприятным ветром, капудан-паша с флотом, состоявшим из семи линейных кораблей (один корабль через 30 миль пути из-за поломки пришлось вернуть обратно) и вновь построенного бомбардирского корабля при помощи завозов (буксиров) вытянулся из канала в Черное море[118]. В руках капудан-паши, таким образом, оказалась судьба мира, заключенного в Кючук-Кайнарджи.

Крым стал местом пересечения не только российских и турецких, но и европейских интересов. А позиция, которую занимали европейские державы, как лакмусовая бумага, высвечивала их подлинные политические цели.

Франции, во что бы то ни стало, необходимо было заиметь свободный проход ее кораблей в Черное море. А потому не удивительно, что французский двор не признал избрание Шагин-Гирея. Более того, французский посланник в Турции Леба в приватной беседе со Стахиевым заметил, что завершение распрей в Крыму невозможно без предварительного вывода оттуда российских войск.

Австрия же более осторожно относилась к происходящему, имея к туркам свои претензии. Венский посол Тассара уверял российского посланника, что «все теперешние вооружения чинятся более для закрытия слабости турок и возбуждения у всевысочайшего двора податливости к здешним (турецким. – Авт.) требованиям, нежели для какого существительного предприятия»[119]. С этим можно было согласиться, если бы капудан-паша с флотом и многочисленными десантными судами не вышел бы в море, имея повеление топить российские военные корабли.

Узнав о выходе турецкого флота, Шагин-Гирей предъявил стоящим в Ахтиарской бухте турецким фрегатам требование немедленно удалиться от крымского берега. Но это требование не возымело действия. Тогда в сопровождении А. В. Суворова Шагин-Гирей прибыл к бухте, где за ночь по обеим сторонам были устроены батареи.

На рассвете, увидев себя под дулами русских пушек, капитаны фрегатов срочно собрались на совет, на котором решили немедленно удалиться в Константинополь, предварительно испросив на то разрешения у находившегося здесь же Селим-Гирея.

Селим-Гирей также не собирался испытывать судьбу, тем более, что во всех письмах от Порты ему не было позволения «вступать с россиянами в драку». В результате 17 июня при «противной погоде» туркам пришлось буксировать свои суда из Ахтиарской бухты, увозя с собой несостоявшегося крымского хана Селим-Гирея.

Русский резидент в Крыму Андрей Константинов доносил графу Румянцеву-Задунайскому об уходе из Ахтиара турецких судов: «С отбытием их исчезли и все интриги, в которых, толь долго упражняясь, не могли они более успеть в своих мстительных к татарской нации зложеланиях»[120].

«За вытеснение турецкого флота из Ахтиарской гавани и от крымских берегов» императрица пожаловала А. В. Суворову золотую табакерку, богато украшенную бриллиантами, со своим портретом.

Но основная угроза Крыму только надвигалась со стороны Синопа, куда 18 июня прибыл флот капудан-паши. Взяв на борт десантное войско Джаныклы Али-паши, он направился в Самсон, где в начале июля к нему присоединились фрегаты, покинувшие Ахтиарскую бухту. А далее его курс лежал через Суджук прямо на Крым.

Капудан-паша с нарочным направил письмо А. В. Суворову с жестким требованием прекратить плавание русских военных судов в Черном море, угрожая в противном случае обстреливать и топить их. Отвечая на столь суровый ультиматум, Суворов и крымское правительство твердо предупредили турецкого адмирала о его ответственности за нарушение мирного договора и последующие за этим действия, а равно и о своей готовности защищать полуостров[121].

Божиим провидением 15 августа на пути к Крымским берегам турецкий флот попал в жесточайший шторм, разметавший все суда. Хранитель капудан-пашинской печати Мегмет-ага в своем письме к Селахору Гассан-аге так описывал происходящее: «Превеликий шторм жестокостию своею весь флот разметал по морю. У иного корабля якоря совсем оторваны, у иного не удержались на грунте и волочились за оным. Многие расшатались от ударов волн и пустили в себя воду, однако остались безвредны. Но попущением Божиим корабль Гассан-паши, называемый Морской змей, сорвясь с якорей, несколько саженей тянул их за собою. Потом открылись внизу превеликие щели; все севшие на том корабле старались выливать натекшую воду, но не успевали за умножением от часу на час. По сигналу съехались со всего флота капитаны и одиннадцатью машинами тянули воду, но и то ничего не пособило; посылали нырцов, чтоб снизу законопатить щели, – бесполезно. Семь дней и восемь ночей сряду сие продолжали без всякого успеху. Пороховые снаряды все превратились в грязь. Паша держал консилиум со всеми капитанами морскими и, не найдя способу к спасению оного корабля, паша с превеликим сожалением вышел с него вон, потом пушки и все припасы свезли на другие корабли, а пустое судно предали волнам на волю. Капитан-паша пересел на корабль, называемой «Капитания»[122]. Уцелевшие же корабли были сильно повреждены: у кого вдребезги разбило руль, у кого сломаны мачты и поврежден такелаж. Почти все имели течь*.

Флот с трудом смог собраться опять в Суджуке. После бури он представлял собой жалкое зрелище, Гассан-реиз уведомлял своего хозяина Хаджи Мустафу, что «судно его, нагруженное пушками и лафетами, беспрестанно натекает водой. Притом не осталось из людей ни одного живого человека. Припасы растеряны, разобраны и провианта нет». На кораблях вспыхнула эпидемия дизентерии. Один из капитанов писал: «Смертным поносом многие страдают и ...весьма много померло. Кто с вечера заболел, то до утра умирает... Войск много, провианта нет. При Суджуке одной водой питаются. Войско голодное и нагое денно и нощно помышляет о побеге, притом болезнь весьма усилилась, мертвых тел выносить уже некуда»[123].

Турки стали сомневаться в благополучном окончании вояжа и просили Аллаха о скорейшей возможности вернуться в Константинополь. Однако Порте удалось укрепить свой флот. К тому же у турок появился еще один предлог вторгнуться в крымские пределы: князь Потемкин, под прикрытием российских войск начал переселение из Крыма христиан.

7 сентября турецкий флот из 170 больших и малых судов окружил крымские берега. Основная его часть вошла в Кафинский порт, откуда капудан-паша направил генерал-поручику Суворову письмо с требованием указать ему место высадки войск и заправки пресной водой[124]. Суворов под предлогом соблюдения карантина не разрешил высадку и отдал войскам приказ занять места, удобные для десантирования неприятеля. Капудан-паша, не желая открытого вооруженного конфликта с российскими войсками, 10 сентября увел свой флот в море[125]. А к концу сентября была снята и блокада Крыма.

А. Д. Константинов, подытоживая события, писал: «Ту­рец­кие демонстрации... своим вояжем ясно показали публике свое бессилие... По возвращении флота к берегам анадольским войски распущены тотчас по домам, коих, однако, не больше третьей доли остались в живых. Гассан-паша сказался больным, лежа на якоре, не выходя с корабля»[126].

Тогда спор за Крым был решен в пользу России. 10 марта 1779 года была заключена Изъяснительная конвенция, подтверждавшая и уточнявшая основные положения Кючук-Кайнарджийского мирного договора 1774 года, что способствовало утверждению России на берегах Черного моря.

В 1782 году Турция вновь вознамерились разыграть крымскую карту, введя свои войска в Тамань, чтобы затем переправить их в Крым, где снова вспыхнул мятеж. По этому поводу граф А. А. Безбородко в своем письме от 25 августа к вице-канцлеру графу И. А. Остерману отмечал: «Поведение Порты Оттоманской от самого заключения мира доказывает ее худую веру и желание препятствовать нам в выгодах, приобретенных трактатом в Кайнарджи 10 июля 1774 года заключенным...»[127].

Обострение противоречий по крымскому вопросу заставило российский кабинет искать пути и способы их разрешения. В Зимнем дворце зрел план присоединения Крыма к России, явившийся составной частью куда более грандиозного плана.

Еще в 1777–1778 годах Г. А. Потемкиным был разработан так называемый «Греческий прожект», суть которого заключалась в том, чтобы вытеснить турок из Европы и на территории дунайских княжеств (Молдавии, Валахии и Бесарабии) в качестве своеобразного буфера между Европой и Азией создать государство Дакия во главе с христианским государем (в дальнейшем на это место прочили самого Г. А. Потемкина), независимое ни от России, ни от Австрии[128].

«Греческий прожект» был поддержан Екатериной II, решившей для его реализации войти в союз с Австрией. В секретной переписке с австрийским императором Иосифом II она изложила основные его положения. Именно он лег в основу оборонительного союзного договора, заключенного между Россией и Австрией 9 октября 1781 года[129].

Однако идея создания Дакии была для Екатерины II лишь прелюдией к более глобальному проекту – ликвидации Османской империи и возрождение великого греческого государства, во главе которого она решила поставить своего внука Константина. В письме к Иосифу II от 10 сентября 1782 года она писала: «...если бы успехи наши в предстоящей войне дали возможность освободить Европу от врага Христова имени, выгнав его из Константинополя, Ваше Императорское Величество не откажете мне в Вашем содействии для восстановления древней Греческой империи на развалинах ныне господствующего, на прежнем месте оного варварского владычества»[130].

В результате претворения в жизнь этого проекта Россия получала бы значительные преимущества:

1) уязвимая южная граница была бы надежно прикрыта союзным христианским государством;

2) благодаря обладанию проливной зоной Россия становилась в полной мере великой морской державой;

3) образование греческого государства во главе с Романовыми позволило бы в значительной мере усилить влияние России в Европе;

4) обладание центром православия – Константинополем – давало бы России большие преимущества в «нравственном» отношении.

8 сентября 1782 года российскому посланнику в Вене Д. М. Голицыну был отправлен секретный рескрипт, в котором сообщалось: «Вам уже небезынтересно, что в Крыму произошли новые замешательства... что сие замешательство произведено ухищрением и игрою Порты. Такое новое ею содеянное зло преисполняет меру терпения Нашего, ибо до того разные с ее стороны поступки... довольно уже Нас оскорбляли и обращали на себя внимание Наше. При таковом неприятном положении дел не остается к исправлению и вящей на будущие времена беспечности лучшего и надежнейшего способа, как поставить тамошний край совсем в другое состояние и тем единожды навсегда пресечь все оттуда рождающиеся хлопоты. Со всем тем, прежде дойти до такой развязки, а по ней иногда и до совершеннейшего разрыва с Портой, восхотели Мы испытать еще путь миролюбия и умеренности и употребить на сей конец последнее средство...»[131].

Рескриптом Д. М. Голицыну повелевалось начать переговоры с австрийской стороной о совместном решительном «представлении» Порте. Аналогичный рескрипт 15 сентября был послан и А. С. Стахиеву в Константинополь. В результате в начале ноября российским посланником в Константинополе и римско-императорским интернунцием бароном Гербертом Блистательной Порте было сделано представление:

«1. Чтоб не препятствуемо было в провозе через ее земли съестных, морских и других припасов и чтоб относительно свободы торгового плавания сделаны были распоряжения, согласные с правилами нейтральной системы, от обеих императорских дворов и от всех почти европейских народов признанной и утвержденной...

2. Чтоб Порта Оттоманская ни тайно, ни явно не вступала в дела татарские и хана не инако почитала, как государем самовластным и ни под каким видом не подлежащим ее суду и ответу, не приемля на него жалоб...

3. Что касается до Молдавии и Валахии; со стороны здешней не требуется более, как только дабы оные содержаны были на основании трактата 1774 года; и вследствие того для изъятия всякого сомнения учинено было изъяснение относительно их дани и освобождения от других тягостей, злоупотреблением и насилием введенных»[132].

Наряду с дипломатическими ходами были предприняты и военные меры. В октябре 1782 года в Крым вступили российские войска под командованием генерал-поручика А. Б. де Бальмена, который распределил их по полуострову и занял Ахтиарскую бухту. А. В. Суворов укрепил Кинбурн, прикрывающий Днепровский лиман, и заставил ретироваться в море турецкий флот под предводительством самого капудан-паши.

Принятые меры сдержали агрессивные устремления турок и усмирили крымских татар. Но стало совершенно ясно, что независимость Крыма долго не просуществует. Рано или поздно Крым станет или турецким, или российским. Выбора для Екатерины II не оставалось, о чем беспрестанно внушал ей Г. А. Потемкин. «По сим обстоятельствам польза Вашего Императорского Величества, – писал он, – требует занимать то, чего никакая сила из рук Ваших отнять не в состоянии и чего требует необходимость, то есть взять навсегда полуостров Крымской... Порта не упустит, выждав свободное время, захватить сей полуостров в свои руки. Тогда тяжелее он будет России, нежели теперь... Я уверен, что они не осмелются высадить в Крым войска, когда он будет назван русским, ибо сие было бы начать прямо войну» [133].

По его мнению, присоединение Крыма решило бы целый ряд проблем. Это привело бы к созданию непрерывной границы между Черным и Азовским морями, что коренным образом изменило бы саму оборону южных рубежей; усилило бы влияние России на Черном море, в руках которой оказались бы контрольные функции за устьями Дуная и Днепра.

Не менее важным аргументом в пользу присоединения Крыма было то, что там находилась превосходная Ахтиарская бухта, не имеющая ограничений по вместительности судов любого класса, с прекрасными климатическими и метеорологическими условиями, что делало ее первоклассной базой для создаваемого Черноморского флота. В отличие от Днепровского лимана, где российские корабли в любое время могли быть заблокированы турецким флотом, из Ахтиарской бухты всегда имелся свободный выход в море.

Взвесив все «за» и «против», Екатерина II начала интенсивную дипломатическую и военную подготовку к присоединению Крыма к Российской империи.

8 декабря 1782 года секретным указом она повелела Коллегии иностранных дел рассмотреть вопрос о присоединении Крыма и завершении дел с Портою, а также «начертать генеральную систему в рассуждении поведения нашего со всеми другими державами»[134].

Проанализировав военно-политическую ситуацию в Европе и учитывая возможную реакцию каждой из европейских держав, Коллегия иностранных дел пришла к обоснованному выводу о настоятельной необходимости присоединения Крыма, указав на благоприятные к тому обстоятельства. При этом оговаривалось, что уступка Турцией Крыма будет мера вынужденная и, следовательно, необходимо предпринять все усилия, чтобы Порта постоянно чувствовала угрозу возмездия. На этом основании был сделан вывод, что «содержание на Черном море почтительного флота долженствует для нас быть лучшим залогом оттоманской доброй веры в наблюдении обетов ее. Действительное на Черном море появление из оного 12 линейных кораблей и многих фрегатов, кои пред Константинополем лучшими стряпчими тяжбы нашей служить могут». Но здесь же было замечено: «Однако нельзя нам не чувствовать, что для всегдашнего обуздания турков нужно иметь другой военный порт, откуда бы во всякое время свободный выход иметь было можно... Настоящее занятие Ахтиарского порта представляет собой и лучший случай к утверждению там твердой ноги и к приведению его в образ и оборону военной пристани».

Подытоживая выводы, Коллегия отметила: «Таковое поведение наше, основываясь в первой части на точном разуме Кайнарджийского трактата и Изъяснительной конвенции, а с другой – на здравом рассудке, на праве собственности от независимого владетеля приобретенном и на сущей необходимости содержания в узде турок и татар, дабы во времена будущие тишина и покой Отечества нашего с той стороны не зависели более от их произвола, не встретит, конечно, пред светом осуждения нашей доброй вере и не возбудит излишней зависти в других народах, потому что они сами собственною своею пользою обязаны желать и способствовать в их земли активной торговли из черноморских наших пристаней» [135].

В результате напряженной дипломатической работы и всестороннего обоснования, подкрепленного решительными передвижениями российских войск, 8 апреля 1783 года Екатерина II издала Манифест о присоединении Крыма к Российской империи[136]. Шагин-Гирей отрекся от престола. 25 мая крымские мурзы и духовенство передали генерал-поручику А. Б. де Бальмену акт о признании себя российскими подданными, получив в ответ контракт о праве пользования всеми преимуществами российских подданных и об освобождении их от всяких податей[137].

Российский посланник в Константинополе Я. И. Булгаков, получив официальное сообщение Потемкина о произведенной перемене правления в Крыму, с восторгом писал ему: «Поздравляю с благополучным окончанием покорения Крыма. Сие знаменитое происшествие... учинит имя Ваше бессмертным в истории веков и человечества»[138].

Впоследствии, в жалованной грамоте «На права, вольности и преимущества российского дворянства» от 21 апреля 1785 года, Екатерина II, оценивая важность манифеста о присоединении Крыма, писала: «Кроме выгод от ветвей торговли, мореплавания в Черном море и той прибыли, что приносит земля, сама по себе всяким плодородием изобилующая, всеконечно почувствует всяк россиянин сугубое утешение в душе своей, представя страну сию во времена Владимира, когда князь сей просветившийся в оной сам крещением святым, принес оттуда спасительную христианскую веру во всю Россию; и воспоминая при том от древности до НАШИХ времен, колико царство и народ сей учинившийся ныне в России подвластным, бедоносными нашествиями раздирали Отечество, опустошениями нарушая покой его; но теперь подвергнутый во область НАШУ, обратился с помощию Божиею тот край вместо прежнего вреда в источник пользы»[139].

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.