К чему призывают нас святые? 5 глава

С тревогой ожидал командир отряда ответа из Петербурга. Получив долгожданный пакет, вскрыл его с нескрываемым волнением, но опасения оказались напрасными: его действия были одобрены. При этом повелевалось немедленно возвращаться в Россию. Капитан 2 ранга Козлянинов принял решение следовать к Гибралтару в надежде встретиться по пути с фрегатами, отправленными в Африку.

Оставив порт Ливорно, 6 августа отряд русских фрегатов направился к Гибралтару и через десять дней попутным ветром дошел до места. Но «Павла» и «Констанцы» там не застал. За несколько дней до прихода отряда они ушли обратно в Ливорно. Зато, к своему немалому удивлению, русские моряки встретили в Гибралтаре небольшую голландскую эскадру под командованием вице-адмирала И. Г. Кинсбергена, отличившегося на русской службе в первую русско-турецкую войну. Голландскому адмиралу не пришлось объяснять, почему на фрегатах оказались коммерческие флаги: он хорошо знал обстановку на Черном море. Большим сюрпризом была для него лишь встреча со своим недавним подчиненным Федором Ушаковым.

В Гибралтаре русским офицерам был оказан теплый прием. Они были непременными гостями на всех приемах у местного губернатора – генерал-лейтенанта инженерной службы Джорджа Эллиота. В свою очередь и губернатор не преминул побывать на русских фрегатах, где его встречали с надлежащими почестями: артиллерийским салютом и музыкой. По его распоряжению к русским морякам были приставлены британские офицеры для объяснения всего ими увиденного и показа того, чего они пожелают.

Меж тем, военно-политическая обстановка вокруг Гибралтара накалялась день ото дня. Полуостров соединялся узким перешейком с Испанией, с которой Англия находилась в состоянии войны. Не оставалась в стороне и Франция, для которой Гибралтар служил своеобразными воротами в Атлантический океан и Средиземное море. Однако французов явно не устраивало, что ключ от этих ворот находился в руках англичан.

На протяжении всей своей многовековой истории Гибралтар, отделяющий Европу от Африки, имел важное стратегическое значение, а поэтому всегда был яблоком раздора. Впервые Гибралтар завоевали мавры, переправившиеся из Африки в 700 году. Они укрепили его и владели им почти шесть веков. В 1309 году он перешел в руки кастильянцев. В продолжение последующих полутораста столетий Гибралтар переходил из рук в руки, пока в 1461 году окончательно не попал под власть испанцев. В 1607 году его пытались осаждать голландцы, а в 1693 году – знаменитый французский адмирал А.-И. де Турвиль. Однако ни одна из экспедиций не имела успеха.

Борьба за Гибралтар продолжилась и в XVIII веке. В 1704 году, во время войны за испанское наследство, англо-голландский флот в составе 22 линейных кораблей со 3 100 орудиями и 19 000 матросов и солдат внезапно напал на крепость и овладел ею. С тех пор англичане прочно удерживали в своих руках «ключи» от Средиземного моря[58]. По условиям Утрехтского мирного договора, заключенного 13 июля 1713 года, Гибралтар окончательно был закреплен за Англией.

После каждой очередной осады крепостные сооружения Гибралтара еще более усиливались, в результате крепость, прикрываемая со стороны гавани флотом, стала неприступной.

При осмотре галерей крепости англичане оказывали русским офицерам знаки почтения. Офицеры и прислуга становились во фронт и отдавали воинскую честь. Удивлению русских офицеров не было предела. Перед их глазами престали картины воистину поражающие воображение. Они стояли на месте, которое в древности Геркулес принял за край света. С высоких скал, как на ладони, им были одновременно видны Атлантический океан и Средиземное море.

К 10 сентября в Гибралтар вернулись «Павел» и «Констанца». Однако выйти в Атлантический океан Козлянинов не решился по причине «худого состояния» вверенных ему фрегатов. 12-го числа он собрал всех капитанов и, посоветовавшись, принял решение зимовать в Средиземном море. На следующий же день отряд русских фрегатов, отошел от причалов и взял курс в Ливорно, где простоял до 11 марта следующего года.

Получив указ о возвращении на Балтику, фрегаты наполнили паруса и попутным ветром, точно на крыльях, понеслись к дому. Уже 20 марта они были в Гибралтаре. Пополнив запасы, через три дня русские моряки вышли в Атлантический океан. Еще через две недели они подошли к Английскому каналу (Ламаншу). 21 апреля, оставив Дильский рейд, фрегаты продолжили свой путь. 4 мая на горизонте показался Копенгаген, а там до дома осталось рукой подать. Через два дня вступили в родную Балтику и 14 мая были уже на Кронштадтском рейде. Выдержав положенный десятидневный карантин, фрегаты вошли в гавань. Закончилась эта беспрецедентная по времени экспедиция, продолжавшаяся без малого три года. Фрегаты вернулись домой.

За кормой остались более 20 тысяч миль. И хотя экспедиция, как она задумывалась, оказалась неудачной, был приобретен богатейший опыт длительного плавания, более детально изучен морской театр, проведена демонстрация российского флага на Средиземном море и налажено взаимодействие с флотами других держав. Осталась и масса незабываемых впечатлений и воспоминаний о не виданных дотоле землях и странах.

По возвращении отряда в Кронштадт Федор Федорович Ушаков был назначен командиром 66-пушечного корабля «Георгий Победоносец». Случай по тем временам был достаточно редким, так как командирами больших кораблей назначались, как правило, старшие офицеры – капитаны второго и первого ранга. Но период командования им оказался не долгим: через несколько месяцев он переведен в Санкт-Петербургскую корабельную команду.

В Петербурге Федор Федорович узнал, что никакого решения по поводу имений, причитавшихся его матери, не принято, и в июне он повторно обратился к императрице. Однако и на этот раз возникли препоны. Из высочайшей канцелярии капитан-лейтенанту ответили, что он неправомочен обращаться с подобным прошением, не имея при этом доверенности от всех остальных наследников. Пришлось срочно отправлять письмо к отцу в Бурнаково.

Ответ не заставил себя долго ждать. Доверенность («Верящее письмо») от отца, подписанное и двумя его братьями, Иваном и Степаном, были получены, и Федор Ушаков вновь обратился к императрице. Его настойчивость и здесь дала положительный результат. Императрица взамен взятых в казну имений вознаградила просителей тремя тысячами рублей. Взамен капитан-лейтенант Ушаков отказался от всяких претензий на упомянутые имения[59].

2. В РЫБИНСК ЗА ЛЕСОМ

В декабре 1779 года Федор Федорович Ушаков по поручению Адмиралтейств-коллегии был направлен в Рыбинск вместо тяжело заболевшего и вскоре умершего там капитан-лейтенанта А. П. Милюкова. Ушакову надлежало принять командование над караваном корабельного леса, еще летом приведенного с низовьев Волги в Рыбинск, и в предстоящую навигацию доставить его по Вышневолоцкой водной системе в Санкт-Петербург.

Рыбинск, получивший статус города в 1777 году, являлся важным перевалочным пунктом на Верхней Волге. Прибывающие из Ярославля суда с хлебом, мануфактурой и другими припасами перегружались на плоскодонные барки и двигались далее вверх при помощи бурлаков и конной тяги. Уездная газета того времени «Уединенный пошехонец» так писала о «столице бурлаков»: «Город Рыбинск лежит под 57-м градусом северной широты при реке Волге, по течению ея на правой стороне, называемой нагорной. Расстоянием от губернского города Ярославля 79, от ближайшего уездного города Романова 49 верст»[60]. Следует лишь добавить, что Рыбинск являлся одним из главных узлов, соединяющих Волжско-Каспийский бассейн с Санкт-Петербургом.

Федор Федорович не был здесь четыре с половиной года. Без малого тридцать верст отделяли его от отчего дома. И по скованной льдом Волге на санях он вскорости добрался до Бурнакова. Как и весной 1775 года встретил сына престарелый отец. На следующее утро приехали и братья. Иван, у которого недавно родилась дочь, перебрался с семейством в сельцо Дергалово. Степан, приехавший домой в отпуск, жил с женой и сыном Алексеем в сельце Петрово.

Побыв немного дома, Федор Федорович уехал в Рыбинск. Караван с дубовым корабельным и сосновым мачтовым лесом надлежало отправить через Тверь и Вышний Волчок до Санкт-Петербурга, для чего еще 24 июля прошлого 1779 года тогдашним начальником каравана Милюковым был заключен подряд с рыбинскими и мологскими купцами и мещанами на проводку каравана до Вышнего Волочка.

34 барки с мачтовым лесом под командованием лейтенанта К. Е. Обольянинова в том же году перевели в Тверь, где они и зимовали на реке Тверце. А суда с дубовым лесом, оставшиеся в Рыбинске, сковал лед на Шексне. Оставалось ждать, когда река освободится ото льда и откроется навигация, или, как говорили в здешних краях, «водоходство».

Может показаться странным, что флотские офицеры занимались, на первый взгляд, совершенно несвойственным им делом – заготовкой и доставкой леса на строительство кораблей. Но в том был глубокий смысл. Строительство флота являлось важнейшим пунктом морской политики России. Создание флота требовало значительных материальных и, прежде всего, лесных ресурсов. Поэтому еще Петр I смотрел на леса, как на хранилища строительных материалов, необходимых для строительства флота. При нем была создана жесткая система контроля за лесными ресурсами.

Леса, включая частные владения, были поставлены на строгий государственный учет. В 50 верстах от больших рек и в 20-ти от малых создавались заповедники для выращивания корабельного леса. Присматривать за ними назначались специальные надзиратели из «добрых людей», которым для учета и клеймения деревьев выдавались «пятны» с губернским гербом. Рубить клейменый лес, «к корабельному и хоромному строению годный», без специального на то разрешения Адмиралтейств-коллегии под страхом штрафа и телесных наказаний категорически запрещалось.

Красноречивым в этом отношении являлся указ Петра I от 31 января 1718 года, который гласил: «Преслушников указу, которые дубовый лес рубили и впредь рубить будут, также кто рубить прикажет помещик или прикащик, и тех самых, вырезав ноздри и учиня наказание, посылать в каторжную работу (За умышленный поджег леса предусматривалась смертная казнь. – Авт.). А для рубки на полозье, на оси, на колеса и на обручи и на другие нужды велеть рубить из негодного дуба, который к корабельному строению негоден»[61].

К концу его царствования строгость в использовании лесов дошла до того, что усопших запрещалось хоронить в дубовых гробах, а священникам их отпевать.

Более чем двадцатилетний опыт кораблестроения позволил сформировать в России стройную систему, при которой весь процесс строительства флота, включая заготовку леса, находился под контролем одного ведомства – Адмиралтейств-коллегии. Именно благодаря строительству флота в Российской империи было организационно завершено устройство лесной части, закрепленное указом от 3 декабря 1723 года. Этим указом была утверждена инструкция обер-вальдмейстеру (управляющему лесами) и определен порядок выращивания, сохранения и заготовки корабельного леса[62].

В 1724 году экспедицией под руководством унтер-лейтенанта С. И. Мордвинова (впоследствии известного адмирала и отца адмирала Н. С. Мордвинова) было установлено, что наиболее пригодными для строительства кораблей являются леса, растущие по берегам Волги и Камы[63]. И когда в первое описание лесов, проводившееся в 1730–1732 годах, обнаружилось, что по всей России в больших объемах производится самовольная вырубка заповедных лесов, то указано было из волжских лесов строить корабли только первого ранга, а прочие, 60-пушечные и менее, у города Архангельска из леса, росшего по Двине и впадающим в нее рекам[64].

По результатам описи лесов императрицей Анной Иоанновной были изданы два указа. Первый – от 11 мая 1732 года, которым еще раз было подтверждено, что вся лесная часть оставалась в подчинении Адмиралтейств-коллегии. И второй – от 21 августа, которым при Адмиралтейств-коллегии вместо Валдейстерской конторы дела по лесной части были переданы в Обер-сарваерскую контору, заведующую до этого только верфями и кораблестроением[65]. Кроме того, последним указом надзор за лесами возлагался на воевод, губернаторов и адмиралтейских командиров.

Государственная политика относительно сохранности и применения лесов практически не претерпела изменений до царствования Екатерины II. В 1767 году ее указом в ведении Адмиралтейств-коллегии были оставлены лишь корабельные леса. При этом надзор за корабельным лесом как растущим, так и заготовленным, осуществлялся Экспедицией генерал-интенданта. Она же отвечала и за доставку леса в адмиралтейства. Остальные казенные леса были обращены в заведование директоров Государственной экономии или Государственного домоводства[66].

Не случайно поэтому для доставления лесов ежегодно отправлялись флотские офицеры. В такую экспедицию и попал Ф. Ф. Ушаков. А направление его в Рыбинск, конечно же, состоялось потому, что сам он был родом из этих мест и лучше других мог знать и людей, и водный путь.

По прибытии в Рыбинск Федор Федорович встретился в городском магистрате с рыбинскими и мологскими купцами, заключившими подряд с капитан-лейтенантом Милюковым на проводку означенного каравана от Рыбинска до Вышнего Волочка своими лоцманами и коноводами.

– Господа купцы и почтеннейшие мещане, – обратился к собравшимся Ушаков, – по поручению Государственной Адмиралтейской коллегии прибыл я, чтоб заменить покойного капитан-лейтенанта Милюкова, чтоб с Божией и вашей помощью благополучно привесть означенный караван с лесом до Санкт-Петербурга сообразно с подрядом, подписанному вами. Ныне же ознакомился я со всеми бумагами капитан-лейтенанта Милюкова и направил их копии в Адмиралтейств-коллегию.

В зале началось оживление. Купцы испытующе смотрели на нового начальника каравана, догадываясь, что этот на расходы лишней государственной копейки не даст. Тем не менее, один из них все же попытался поднять цену за предлагаемые услуги, на что Ушаков резонно заметил:

– Я почитаю, господа купцы, что сто двадцать рублев за барку цена весьма сходная и подвергать оную сумлению не считаю возможным. Теперь же уповаю я, что при проводке каравана будете иметь за оным крепкое смотрение, дабы не понести урону и закончить дело надлежащим образом и полюбовно.

На том и расстались.

В ожидании ответа из Адмиралтейств-коллегии Федор Федорович продолжал заниматься бумагами, ежедневно бывал на барках, нагруженных лесом, непременно посещал службы в церкви Казанской иконы Божьей Матери, с удовольствием общался с земляками.

20 марта 1780 года резолюцией на отправленные в Адмиралтейств-коллегию бумаги Ф. Ф. Ушаков получил новый указ о препровождении рыбинского каравана до Санкт-Петербурга по контракту, заключенному капитан-лейтенантом Милюковым, ответственность за который должны нести рыбинские купцы Афанасий и Федор Ильины вместе с Никитой Роговиковским. Ушакову надлежало обязать подпискою купцов довести караван с лесом, находившийся в Твери до Вышнего Волочка, что и было им неукоснительно исполнено 6 апреля.

Сборы были недолгими, и в середине апреля 1780 года рыбинский караван тронулся в путь. Но он не дошел и до Твери, как к Ушакову прибыл лейтенант Обольянинов и, едва перескочив через борт своей ладьи на палубу барки начальника, с негодованием на рыбинских купцов стал рапортовать о том, что подрядчики не явились для доставления лесов до Вышнего Волочка, а вместо себя прислали своего поверенного, который заявил, что за неимением на то доставление денег, лоцманов и коноводов поставить он не в состоянии, что лишь вмешательство тверского губернатора спасло положение. Он распорядился доставить те леса до Вышнего Волочка за казенный счет с тем, чтобы взыскать означенную сумму 1 734 рубля за вычетом выплаченных им 1 020 рублей с тех подрядчиков. Но подрядчики и туда не явились.

– Подводят земляки, – заметил Федор Федорович и сел писать срочное сообщение в Рыбинский городской магистрат, в котором после обстоятельного изложения сути вопроса заявил: «Требую, дабы соблаговолено было оных рыбинских купцов и мещан для зделания с ними надлежащего расчета и для внесения в казну денег в самое скорейшее время прислать их ко мне в Тверь или в Вышний Волчок или где я находиться буду при доставлении реками тех лесов; а о не исполнении по тому данному оным договору и обязательству и о причинении ими в упущении времени казне убытка и замешательств имею представить в государственную Адмиралтейскую коллегию. А в указе Коллегии предписано мне, чтоб оба сии каравана непременно в нынешнее лето, в настоящее время к санкт-петербургскому адмиралтейству стараться доставить. А как в проезде моем ныне рекою усмотрено мною, что последняго каравана барки, состоящие на подряде у купцов Афанасия и Федора Ильиных и Никиты Роговиковскаго, следуют без всякаго у них присмотра и старания, весьма непоспешно и припасами неисправны, в чем имеет великие остановки. Вода же в реках уже весьма убыла, посему предвижу, быть в доставлении нынешним летом остановке. К отвращению сего, предупреждая, требую, чтоб благоволено было им купцам Афанасия и Федора Ильиных в самое скорейшее время выслать к тому доставлению лесов и велеть явиться ко мне или, в случае моего убытия, к определенному у меня при том афицеру. В случае же какого-либо в оном замедлении предвижу непременную в том доставлении остановку и леса в свое время доставлены быть не могут.

Мая 3 дня 1780 года.

Капитан-лейтенант Федор Ушаков»[67].

24 мая Ушаков вторично потребовал явки купцов. Но окончательный расчет был произведен лишь в конце августа. А караван с лесом благополучно прибыл в столицу в середине июня.

После доставки в Петербург крупной партии леса Адмиралтейств-коллегия назначила ревизию скопившейся на складах древесины. Для этого была организована комиссия, в которую попал и командир императорских яхт П. И. Шишкин. На его же место временно определили капитан-лейтенанта Федора Ушакова». 12 августа Ф. Ф. Ушаков вступил в должность. В это время императрица находились в Царском Селе, поэтому флотилия стояла без употребления.

В сентябре Ушаков получил предписание Адмиралтейств-коллегии: «Яхты ввесть в галерную гавань и разоружить, и как командиров, так и прочих офицеров и нижних чинов служителей определить в прежние команды». По сдаче придворных судов, Федора Ушакова вновь хотели отправить на заготовку корабельного леса, но тот обратился непосредственно к вице-президенту Адмиралтейств-коллегии графу И. Г. Чернышеву с просьбой об отмене этого распоряжения и назначении на боевой корабль. В ответном письме от 11 ноября 1780 года вице-президент писал Ф. Ф. Ушакову: «Коллегия, найдя просьбу вашу справедливою, сделать так и определила»[68]. Капитан-лейтенант Федор Ушаков был переведен в Кронштадт, в корабельную эскадру.

В начале следующего года Федор Федорович получил печальное известие из дома: 22 января 1781 года на 71-м году жизни скончался отец. «Перед кончиною исповедан и святого причастия сподобен» и погребен при церкви Богоявления-на-Острову[69].

За раздел имений после смерти Федора Игнатьевича взялся младший из братьев – Иван. А для подписания раздельной записи позднее приехали Степан и Федор. Гаврила же, находившийся «в службе Ея Императорскаго Величества в заграничной армии», прибыть не смог.

Споров между ними никаких не возникло. Раздел произошел «полюбовно» и каждому досталась равная часть «с такими в раздельных записях кондициями, естьли из доставшихся на части какой-нибудь от кого выбудет, то учинить на то выбыль на равнение»[70].

Федору Федоровичу, хотя он и не являлся старшим сыном, достались родовое имение сельцо Бурнаково, сельцо Дымовское и деревня Кузино[71]. Очевидно, на то была последняя воля отца. И, поклонившись его праху, Федор Федорович вернулся в Петербург. Его вновь ждал океан.

3. «ВООРУЖЕННЫЙ НЕЙТРАЛИТЕТ»

С давних времен европейские дворы пытались оградить свою торговлю на море от покушений воюющих между собою держав. Существовавшие торговые трактаты, определявшие, что считать контрабандным грузом, нарушались при первом удобном случае и, в таких делах, были мало эффективными. Торговые же суда без поддержки военных кораблей все чаще становились добычей той или иной противоборствующей стороны, которая, захватывая незадачливого негоцианта, объявляла груз контрабандным и, естественно, конфисковывала, зачастую, вместе с судном.

Особенно острой, в этом отношении, стала обстановка во время войны североамериканских колоний за свою независимость. Так в 1778 году американские корсары, появившиеся в северных морях, значительно повредили российской торговле через Архангельский порт. Екатерина II, совместно с нейтральными северными странами, Данией и Швецией, наметили тогда ряд мер для ограждения своих торговых судов от нападения корсаров. В кампанию 1779 года ими решено было направить в Северное море для защиты судоходства равное количество боевых кораблей, предупредив о том воюющие державы.

В соответствующем указе русской императрицы своей Адмиралтейств-коллегии от 26 января 1779 года по этому поводу отмечалось: «Сим повелеваем из находящихся в Архангельском порте судов как можно скорее снарядить, вооружиь и снабдить всем потребным два военных корабля и два фрегата к выступлению в море, предписывая определяемому на них командиру: 1-е, чтоб он, по открытии весною навигации, вышел в Северное море и чрез все лето крейсировал там от Белого моря до Кап Норда и в окружности оного, составляя из эскадры своей такую цель, дабы без ведома его ни одно судно прокрасться не могло. 2-е, чтоб он, таким образом, стережа и карауля, доколе время дозволять будет, безопасность общей навигации, если встретит какой либо иностранный капер с патентом своего Правительства, пристойно объявя офицерам и экипажу оного, что пребывание их в тамошних водах ни дозволяемо, ни терпимо быть не может, чтоб они поэтому ехали назад, куда им угодно... в случае безрассудного их упорства, а наипаче действительного в ремесле своем покушения, не возможет он обойтиться без употребления противу их самой силы, оставляя уже на их собственный счет все из того неприятные последствия»[72].

Тогда же было высказано соображение о заключении по этому поводу специальной конвенции. Но события стали разворачиваться гораздо быстрее, чем решались дела на переговорах.

В начале 1780 года испанскими военными кораблями были захвачены два российских торговых судна, на что Россия «в сильных выражениях» сделала представление мадридскому двору, требуя «строжайшего запрещения прикасаться торговли и навигации российской на Средиземном море».

Вскоре, 27 февраля 1780 года, Россия выступила со знаменитой Декларацией воюющим державам, в которой объявила Англии, Франции и Испании о защите свободы судоходства и торговли на море как для своих судов, так и для судов других нейтральных государств. Поддержавшие Россию Дания, Швеция, Голландия, Португалия, Пруссия, Австрия и Королевство обеих Сицилий создали своеобразный союз, вошедший в историю под названием «Вооруженного нейтралитета»[73].

В Декларации воюющим державам было предъявлено пять пунктов, признания которых требовала русская императрица:

«1. нейтральные корабли могут свободно ходить из порта в порт и приставать к берегам даже воюющих стран, кроме мест, состоящих в блокаде;

2. товары воюющих народов, находящиеся на нейтральных кораблях, должны быть неприкасаемые, т.е. флаг прикрывает груз, за исключением военной контрабанды;

3. контрабандою признаются одни военные снаряды и оружие;

4. гавань считается в блокаде только в том случае, когда вход в нее действительно заперт неприятельскими кораблями;

5. из предъявленных положений уже очевидно, что законным призом должно признавать одну контрабанду»[74].

Таким образом, соблюдая нейтралитет в войне, Екатерина II почла «за обязательство, с достоинством Ея сходствующее, защищать от кого бы то ни было из воюющих держав честь флага своего и безопасность торга и плавания Ея подданных» [75].

Еще до объявления Декларации, 8 февраля последовал императорский указ Адмиралтейств-коллегии, в котором говорилось: «Сверх отправленных и в нынешнем году по примеру прошедшего двух кораблей и двух фрегатов в Северное море для ограждения свободного мореплавания и торговли к портам Нашим, признали Мы за благо вооружить из флота Нашего при Кронштадте пятнадцать кораблей, приуготовя для них все потребные припасы, провиант и морскую провизию на полгода, повелеваем вследствие того Нашей Адмиралтейской Коллегии стараться исполнить сие так, чтоб помянутое количество кораблей со всем для них потребным, по совершенном вскрытии вод здешних, в крайней готовности было и по первым Нашим повелениям тотчас в плавание пуститься могло» [76].

На основании этого указа, Адмиралтейств-коллегия приступила к подготовке трех эскадр для отправки их в Средиземное море[77]. Командирами эскадр были назначены контр-адмирал Борисов, контр-адмирал Круз и капитан бригадирского ранга Палибин. В качестве руководства Адмиралтейств-коллегией для них была разработана специальная инструкция, которой предусматривалось: «В случае нападения на препровождаемое купеческое судно или суда... под каким бы флагом ни было, защищать оныя всеми силами, исполняя должность храброго и искусного мореплавателя и сохраняя честь флага до последней крайности... поступать в защищении сего, себя и флага, как долг, честь и присяга велит»[78].

Появление на Средиземном море российских военных кораблей значительно укрепило авторитет России. Первые лица Коллегии иностранных дел – Н. И. Панин и И. А. Остерман еще до выхода эскадры писали императрице: «Сие обстоятельство послужит без сомнения... к приобретению доверенности нашему торговому флагу, а по оной и к вящему его употреблению, от чего натурально последовать долженствует размножение у нас мореходных судов и мореходцев»[79].

Исполнив долг по защите морского судоходства и торговли на Средиземном море в кампанию 1780 года, эскадры Борисова и Палибина вернулись в Кронштадт. А в мае 1781 года для этих же целей туда отправилась эскадра из пяти кораблей и двух фрегатов под командованием контр-адмирала Я. Ф. Сухотина, в состав которой входил и 66-пушечный линейный корабль «Виктор», которым командовал капитан-лейтенант Ф. Ф. Ушаков.

Назначение Федора Федоровича состоялось в самый последний момент. Случилось так, что заболел прежний командира «Виктора», и должность неожиданно для всех оказалась вакантной. Выбор пал на капитан-лейтенанта, стоявшего первым в списке получения чина старшего офицера – Федора Ушакова. Несомненную роль в назначении сыграло его участие в Средиземноморском походе 1776–1779 годов, и, конечно же, личное желание. Он принял корабль 11 мая, когда уже вся эскадра сутки стояла на Кронштадтском рейде, готовясь к депутатскому смотру. Времени до отхода оставалось совсем немного, и Ушакову потребовалось больших усилий, чтобы подготовить корабль к выходу в море.

20 мая императрице доложили, что назначенная в поход эскадра стоит в готовности, и «не повелено ли будет оную отправить в путь». На поднесенной бумаге Екатерина II изящно начертала: «Отправить». 25 мая по высочайшему поведению эскадра снялись с якоря и взяла курс на Зунд. Ее командующий – контр-адмирал Я. Ф. Сухотин – поднял свой флаг на «Пантелеймоне», которым командовал капитан 1 ранга Амандус Берх. Остальными кораблями эскадры командовали штаб-офицеры (старшие офицеры): «Не тронь меня» – Михаил Мельников, «Европой» – товарищ Федора Ушакова по прошлому Средиземноморскому походу – Николай Скуратов, «Памятью Евстафия» – Илларион Повалишин. Фрегатами: «Воином» – капитан-лейтенант Василий Шубин, «Марией» – капитан-лейтенант Андрей Крусанов.

11 и 12 июня, следуя в проливе к Копенгагену, флагманский корабль «Пантелеймон», по бестолковости лоцманов, трижды садился на мель, что вызвало нервозность на всей эскадре. Ситуация и без того была достаточно сложной: началась цинга. В столице Дании капитан-лейтенант Ушаков приказал снести на берег первого умершего матроса. А на выходе из Зунда эпидемия начала уже ежедневно уносить жизни моряков. 29 июля при проходе Гибралтара на корабле Ушакова умер судовой лекарь К. Миленберн, так что пришлось Федору Федоровичу быть и командиром, и лекарем одновременно.

Основным пунктом пребывания русских кораблей на Средиземном море стал порт Ливорно, куда15 августа, наконец, пришла эскадра Сухотина. Несмотря на все трудности похода, во время которого на корабле «Виктор» скончалось 47 человек, Ф. Ф. Ушаков с волнением заводил свой корабль в знакомый ему порт[80]. С разрешения и с помощью местных властей на берегу оборудовали временный лазарет, куда свезли с кораблей большую часть больных. В донесении Сухотина от 3 сентября отмечалось, что в лазарете находилось до 800 человек больных. «По сей причине, – сообщал Сухотин в Петербург, – не имею надежды, чтоб мог от Ливорны отправиться»[81]. Поэтому, командующий принял решение остаться на зимовку. К середине декабря в лазарете находилось 111 больных, и 28 человек похоронили.

Для Ушакова это была уже вторая зима в этом порту. Прибывший в начале следующего 1782 года курьер из Петербурга доставил указ от 1 января о производстве в чины. Как и ожидалось, он получил штаб-офицерский чин капитана 2 ранга. Для него это событие было достаточно значимым. Повышение обеспечивало Федору Федоровичу, живущему практически только на казенный счет, существенную прибавку к жалованью и выводило его на качественно новый уровень в военной иерархии.

В последний день января Адмиралтейств-коллегия отправила в Италию указ контр-адмиралу Сухотину о возвращении эскадры в Кронштадт. Во исполнении высочайший воли 2 мая эскадра вышла в обратный путь. По хорошо знакомому маршруту русские корабли шли домой.

16 мая на подходе к Гибралтару эскадра была приведена в полную боевую готовность: предстояло не просто проходить пролив, а, по существу, форсировать район военных действий. По этому поводу волнение не покидало командиров и команды русских кораблей. Причины этого волнения заключались в том, что почти три года назад, 21 июня 1779 года, Франция и Испания, заключив между собою союз, осадили Гибралтар, занятый английскими войсками. Началась так называемая «Великая осада». Весной 1782 года правительства Испании и Франции после безуспешной длительной блокады крепости решили предпринять самые энергичные меры к ее захвату. Поэтому в момент прохода русской эскадры вокруг Гибралтара шли интенсивные военные приготовления.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: