Разрушенный караван-сарай 7 глава

– Увлекательная история. Ну что же, мы ожидали странной ситуации. Но эта даже чуднее, чем ты думаешь.

– В смысле?

Он спросил прямо:

– Тебе показалось, что она в своем уме?

Я часто читала о «моментах истины». Они должны происходить неожиданно, я в них особенно не верила, относила к чудесам, почти Библейским, которые в обычной жизни не происходят. Но в очень личном смысле со мной именно это и произошло.

Вот сидит мой кузен, мальчик, которого я знаю двадцать два года, всю жизнь, задает вопросы. Я мылась с ним в одной ванне, видела, как его шлепают по попе, смеялась над ним, когда он упал с забора и плакал, обсуждала с ним сексуальные проблемы, когда у нас не было друг от друга физических секретов. Позже я относилась к нему с подчеркнутым безразличием. Когда я встретила его на улице Прямой, мне было приятно, но вовсе меня не захлестнул восторг. А сейчас неожиданно, когда он повернул голову, посмотрел на меня и задал вопрос, я будто впервые в жизни увидела серые глаза с длинными ресницами, аккуратно подстриженные темные густые прямые волосы, тень на щеке, капризные восхитительно вырезанные ноздри и верхнюю губу, ум и чувство юмора в выражении его лица…

– Что случилось? – спросил он нетерпеливо.

– Ничего. Что ты сказал?

– Спросил, в своем ли уме бабушка Ха.

– А… – Я взяла себя в руки. – Да, конечно. Она чудная, осипшая, сказала, что все забывает, вообще довольно вредная и противная, но… Не могу объяснить, но выглядела она очень даже разумной. Как бы она ни чудила, ни одевалась и вообще… Глаза у нее умные.

– Именно об этом я и говорю. Нет, подожди, выслушай теперь мою половину истории.

– Твою половину? Ты имеешь в виду, что что-то узнал со времени нашей встречи?

– Так и еще раз так. Позвонил нашим в пятницу вечером сказать, что скоро уеду из Дамаска в Бейрут. Сообщил, что встретил тебя, мы собираемся провести два-три дня вместе и увидеть бабушку. Спросил, хотят ли они что-нибудь передать или что-то в этом роде. Мама сказала, что они получили от нее письмо.

Я удивленно на него уставилась.

– Письмо? Еще одно завещание?

– Нет, письмо. Оно пришло недели три назад, когда я был в Северной Африке. Наверное, сразу после твоего отъезда. Мама вообще-то написала об этом подробно, а когда я позвонил, сказала, что письмо ждет меня в конторе Кука в Бейруте. Более того, она переслала и бабушкино письмо. – Он засунул руку в карман.

– Оно у тебя?

– Взял сегодня утром. Подожди, прочтешь и скажешь, есть ли для тебя в этом какой-то смысл. – Он вручил мне манускрипт на грубой бумаге, может быть упаковочной, почерк раскорячистый и неаккуратный, будто писали испорченной ручкой. Но разобрать можно.

Дорогой племянник, в прошлом месяце я получила письмо от друга и коллеги моего дорогого Мужа Хамфри Форда, который, помнишь, был с нами в 1949, а потом 53 и 54-годах. Он сказал, что недавно получил новости от друга, что мальчик Генри, Чарльз, твой приемный сын, сейчас изучает языки Востока, чтобы потом (он думает) заняться профессией моего дорогого Мужа. Бедный Хамфри не понял ясно и печально бестолков, но он проинформировал меня, что молодой Чез будет путешествовать в этом году в Cupuu. Если он захочет видеть меня, я настаиваю на том, чтобы его принять. Как тебе известно, я не одобряю свободу, с которой сейчас воспитывают молодых людей, а твоего сына моя дорогая Мама назвала бы шалопаем, но он умный мальчик и было бы приятно принять его. Здесь много для него интересного в изучении Восточной жизни и манер.

Я хорошо здесь устроилась с маленьким персоналом, который очень внимателен, и мужчиной из деревни, который присматривает за собаками. Самсон надеется, что молодой Чез его помнит.

Привет твоей жене и моим другим племяннику и жене. Девочка, должно быть, уже выросла, странная маленькая штучка, но достаточно похожа на мальчика, чтобы быть красивой.

Твоя любящая тетя Харриет Бойд.

Post Scriptum – «Таймс» ничуть не улучшился, так что сомневаюсь, что ты хорошо выполнил мое поручение.

Post Post Scriptum – Я купила замечательный могильный камень.

Я прочитала письмо один раз, потом еще раз, медленнее, и мой рот, наверное, все это время был широко открыт. Потом я посмотрела на кузена. Он привалился к колонне, голова откинута, глаза прищурены под длинными ресницами, смотрит на меня.

– Ну?

– Но Чарльз… А когда она это написала? Там есть закорючка наверху, но я не могу разобрать.

– По-арабски. Написано в феврале. Судя по почтовой марке, сразу его отправила, но не авиапочтой, поэтому оно шло почти три недели. Но дело не в этом. Оно точно было написано после Рождественского завещания. Можешь придумать что-то, более похожее на прямое приглашение?

– Два месяца назад? Значит, что-то случилось, и она передумала.

– Джон Летман?

– Думаешь, это возможно?

– Не знаю, поскольку не видел. Какой он?

– Высокий, довольно худой, немного сутулится. Светлые глаза…

– Девочка дорогая. Он меня не интересует физически. Можешь сказать, что он честный?

– Откуда я знаю?

– Искусства нет, чтоб разглядеть души конструкцию в лице? Согласен, конечно, но какое впечатление?

– Неплохое. Я сказала, что сначала он немножко обескураживал, но если Хамид прав, он просто был не в себе. В любом случае, очевидно, он выполняет повеления бабушки Ха. Потом он с ней повидался и стал нормальным. Она, наверное, сказала, что не нужно бояться этой странной маленькой штучки, как бы она ни напоминала симпатичного мальчика.

– Значит, ты подумала, что у него там корыстные интересы?

– Мысль залетела мне в голову с помощью Хамида. Мы согласились, что у нас противные характеры. Это важно?

– Да нет, если только ее и его желания совпадают.

– Не думаю, что об этом стоит беспокоиться. У меня создалось впечатление, что все происходит в соответствии с ее желаниями сто процентов времени. Сомневаюсь, что Летман способен помешать ей сделать что-то, к чему ее сердце лежит.

– Пока это правда…

– Готова поспорить. Знаешь, нет никакого смысла сооружать что-то безо всяких оснований. Она просто передумала после того, как написала письмо. Очень даже могла забыть, какой ты. Это случается.

– Ты мне про это потом обязательно расскажешь. Боже мой, да мне плевать, что она придумала, и как он это устроил, если это соответствует ее желаниям. Просто она старая, как семь холмов, и совсем одна с этим парнем, про которого ничего не известно. А рассказ про курение гашиша не добавляет веселья. Сейчас он, может, и в порядке, но движется по дороге в никуда, наверняка понимаешь. Она так долго здесь прожила, что несомненно знает, что к чему, и у тебя создалось впечатление, что она может с ним справиться…

– С шестью такими.

– Да. Хотел бы увидеть сам, вот и все. Ты должна признать, что прошлая ночь плохо сочетается с этим письмом.

– Думаешь, должна была? По-моему, постоянство никогда не было ей именем.

– Нет, но… Она не дала никаких причин для ее эмбарго на меня?

– Абсолютно никаких. У меня честно создалось впечатление, что она меня увидела, удовлетворила любопытство, а теперь хочет вернуться к собственной жизни, какой бы она ни была. Она подолгу казалась совершенно нормальной, а потом вдруг выглядела, будто улетела куда-то вдаль, и говорила очень странные вещи. Я до сих пор с сумасшедшими не общалась и не могу судить, но сказала бы, что она просто старая и рассеянная. И мне понравился Джон Летман, а бабушка казалась вполне счастливой, только немного брюзжала. Но если ты думаешь, что я могу угадать ее мысли… Не забывай, я ее почти не знаю и к тому же чувствовала себя не очень хорошо из-за ужасного табака, жуткой комнаты и отвратительного бульканья ее трубки. Ой Чарльз, и я совершенно забыла, в комнате была кошка, а я не знала. Она, должно быть, была за занавесками кровати. Я чувствовала себя очень странно и думала, что это из-за запахов или еще чего-то, но это, наверное, из-за нее.

– Кошка? – Он так дернулся, что стукнулся головой о колонну. – Правда была?

Мне даже стало приятно, что Чарльз не забыл, как я отношусь к этим безобидным домашним животным, и какой ужас они у меня вызывают.

Фобии объяснять невозможно. Панически бояться кошек настолько странно, что поверить трудно. Я их обожаю, они очень красивые, на картинках просто доставляют мне удовольствие. Но не могу находиться с ними в одной комнате, а в редких случаях, когда пыталась побороть страх и потрогать кошку, почти заболевала. Эти животные – мой ночной кошмар. Когда я училась в школе, дорогие маленькие друзья узнали об этой странности моего характера и для эксперимента заперли в комнате с котенком. Меня освободили в полураспавшемся от истерического припадка состоянии через двадцать минут. Это единственный способ, которым Чарльз, даже в самом отвратительном возрасте, меня не пытал. Он не разделяет со мной эту фобию, но достаточно близок ко мне, чтобы ее понимать.

Я ему улыбнулась.

– Нет, я этого не переросла. Думаю, это невозможно. Я увидела кошку, когда выходила из комнаты, она выскочила из-за занавески и прыгнула на кровать рядом с бабушкой Ха, а та начала ее гладить. Зверюга, наверное, там была не все время, а то бы я раньше плохо себя почувствовала. Там, очевидно, есть еще незаметная дверь. Вполне разумно для помещения такого размера. – Чарльз промолчал. Я вернулась к изучению письма. – А кто такой Хамфри Форд?

– Кто? А, в письме. Профессор, исследователь Востока. Старый, как эти горы. Был другом моего дедушки, настоящего дедушки, не твоего. Печально бестолков – это mot juste, можно сказать. Обычно читал первую в семестре лекцию, потом отправлялся в Саудовскую Аравию. Благословение Аллаха, это было еще до меня, но я с ним общался, даже завтракал раза два, и он меня узнавал иногда на улице. Симпатичный старичок.

– Почему ты ей не сообщил, что едешь?

– Не знал, когда сюда попаду, и думал, что лучше действовать по обстановке, играть по слуху.

– А Самсон? Кто такой Самсон, кошка?

– Собака. Тибетский терьер. Она его купила, когда была последний раз дома. Он принадлежал умершему кузену Бойда, она его подобрала и привезла сюда, как друга для Делии. Его от природы звали By или Пу или как-то еще очень по-тибетски, но она поменяла имя на Самсон[3], угадай почему.

– Слишком тонко для меня. – Я вернула письмо. – Собак я не видела, они заперты, выпускаются только ночью. Джон Летман сказал, что они опасны.

– Если Самсон испытывает к нему антипатию, то Летман защищал себя, а не тебя. – Он сложил письмо и засунул обратно в конверт. Мне показалось, что говорит он несколько рассеянно. – Самсон был, насколько я помню, со всеми посторонними яростен и жесток, хоть и маленький. С тобой было бы все в порядке, говорят, у членов одной семьи есть что-то общее в голосе или запахе, что собаки узнают даже при первой встрече.

– Правда? – Я обвила пальцами колено и откинулась назад. – Знаешь, письмо можно рассматривать двояко. Если она запамятовала, что нацарапала, очень может быть, что уже забыла и о своем нежелании тебя видеть. Понимаешь? В любом случае, Джон Летман обещал с ней поговорить, и если с его bona fide все в порядке, то и поговорит. А если у него оно… Или они?.. Ну то есть, если он нечестный, то все равно не сможет тебя просто проигнорировать. Да он вроде и не собирался, хотел вступить с тобой в контакт. В этом случае можешь достать письмо и заставить тебя впустить.

– Полагаю.

Но голос у Чарльза стал уж совсем отрешенным, он сосредоточенно прикуривал новую сигарету.

– Послушай, а почему бы просто сейчас не вернуться вместе со мной, потому что я действительно здесь застряла, и мне надо возвращаться. Можем сейчас показать Джону Летману письмо, и попробуешь вломиться к бабушке Ха сегодня. Он вряд ли сможет тебя остановить, если ты будешь прямо на пороге… Чарльз, ты меня слышишь?

По-моему, не слышал совсем. Отвернулся, смотрел в долину в сторону дворца.

– Посмотри туда.

Сначала я ничего не разглядела. Сонные руины, скалы с четкими тенями, деревья, посеревшие от жары. Ни облаков, ни ветра, ни звука. Потом я увидела, за чем он наблюдает. Между скал и кустов какое-то движение. Мужчина в арабской одежде пешком идет ко дворцу. Почти неразличим от окружающего, одежда пыльного цвета, а на голове что-то коричневое. Если бы мы с Чарльзом не отличались редкостной дальнозоркостью, мы бы его вообще не разглядели. Странник двигался очень медленно, временами исчезал, когда тропа поворачивала за камни или кусты, но постепенно выбрался на открытую поверхность плато за дворцом. В одной руке он держал палку, а через плечо, кажется, был перекинут какой-то мешок.

– Похож на пилигрима, – сказала я. – Ну и разочаруется же он, если идет во дворец, а непонятно, куда он может направляться еще. Фавн, должно быть, прав. Дорога есть.

– Должна быть. Тебе никогда не приходило в голову задуматься о том, как Летман вчера попал во дворец раньше тебя?

– Очень глупо с моей стороны, не подумала. Да, помню, говорили, что дворец расположен на старой караванной тропе из верхнего Ливана к морю. Значит, должна быть и дорога. – Я улыбнулась ему. – Но не для меня, Чарльз, любовь моя, не для меня.

– Наоборот. Я начинаю думать… Подожди, следи пока за этим человеком.

– «Пилигрим» добрался до задней стены дворца, но вместо того, чтобы повернуть и обогнуть стену сераля, пошел в другую сторону, к углу, где стены поднимались прямо-таки из скал. Чуть пониже росли деревья, в них он и исчез.

– Но он не может там пройти! – воскликнула я. – В ту сторону выходили окна моей спальни. Там обрыв к реке.

– У него свидание.

Я прищурила глаза и увидела араба и другого человека в европейском платье. Они медленно прошли между деревьями, очевидно увлеченно разговаривая, и остановились, маленькие фигурки на краю густой тени.

– Джон Летман? – спросил Чарльз.

– Должно быть. Посмотри, там еще кто-то есть. Я точно видела кого-то за ветками, в белом на этот раз.

– Да, еще один араб. Наверное привратник, Яссим.

– Или Насирулла. Нет, забыла, он не мог перейти. Значит, Яссим. Не понимаю, они все это время его там ждали? Я не следила, но если бы они прошли от главных ворот, мы бы их наверняка заметили.

– А там есть проход?

– Да, вдоль северной стороны ниже аркады сераля. Тропинка идет в зарослях выше Нар-Эль-Салька и огибает стену дворца.

– Если бы они там шли, мы бы их точно увидели. Нет, очевидно существует задняя дверь. Разумно, она должна там быть, спрятанная где-то между деревьев.

– Вход для торговцев? Возможно, ты и прав. Смотри, он отдал то, что принес, и уходит. Следи за остальными. Спорим, мы не увидим, как они исчезнут?

На таком расстоянии эта сцена казалась молчаливым сном. Только что три миниатюрных человека стояли под игрушечными деревьями у стены сказочного дворца, в следующий момент араб-путешественник повернул и медленно двинулся среди скал, а остальные двое исчезли в тени. Мы молча ждали. Араб исчез, остальные двое тоже не появлялись. Действительно, должно быть, во дворец есть другой вход. Все было видно четко и ярко, но казалось очень далеким. Я с тоской подумала о длинном пути вниз и неожиданно сказала:

– А если честно, я совсем не хочу туда возвращаться. Мы не можем этого избежать?

– Решила по следам пилигрима пройти в верхний Ливан?

– Нет, но ты не мог бы меня как-нибудь переправить? Выглядело это совсем несложным.

– Правда?

Он усмехнулся. Других комментариев не последовало.

– Не можешь?

– Нет, любовь моя, не могу. Более того, не стал бы, даже если бы мог. Ясно, что Аллах желает, чтобы ты вернулась в Дар Ибрагим, причем желание Аллаха пришлось на очень подходящее время. Так я выражаю тот факт, что оно совпало с моим. Ты возвращаешься, и я иду с тобой.

– Правда? Покажешь Джону Летману письмо и заставишь себя впустить?

– Нет. Летман не имеет к этому никакого отношения. Ты меня впустишь сама.

– Если я тебя правильно понимаю…

– Вероятно. Есть задняя дверь, ворота.

– Ну и что?

– Я думал. Место, где мы встретились утром, скрыто от дворца?

– Да, но, Чарльз…

– И ты сказала, что сначала приняла меня за своего водителя.

– Да, но, Чарльз…

– Они видели Хамида, но никогда не видели твоего кузена и в любом случае не имеют оснований ожидать моего появления, как и ты. Если они следили за тобой утром, то увидели бы, что ты пошла вдоль потока встретиться с водителем, который двигался от деревни. Правильно?

Да, но, Чарльз, ты не можешь! Ты правда думаешь…

– Конечно. Заткнись и слушай. Хочу попасть туда сам и увидеть точно, что происходит. И сделать это нужно именно сейчас, не дожидаться доброй воли Летмана. Этот разлившийся поток, – посланный Богом шанс. Твоя задача очень проста. Возвращаешься ко дворцу, звонишь старому Яссиму и говоришь более-менее правду. Не смогла переправиться, шофер тоже не может, но поднялась вдоль реки и поискала брод. Добралась прямо до истока и нигде переправиться не смогла, даже с помощью шофера. Пока правдивее быть трудно. Итак, ты велела шоферу возвращаться в Бейрут и приехать за тобой завтра, когда река, возможно, опадет. Ты также передала с ним своему кузену Чарльзу, что остаешься здесь еще на ночь и присоединишься к нему завтра в гостинице.

– Но, Чарльз…

– Они вряд ли могут отказаться тебя впустить. Мне даже показалось, что этот мистер Летман доволен твоей компанией. Кто может его обвинять? Живи ты в таком месте, ты была бы рада самому жуткому снежному человеку.

– Спасибо.

– Не за что. Поэтому возвращайся во дворец. Ты сказала, что можешь ходить куда угодно, только не в комнаты принца. Так и поступай. На этот раз в твоем распоряжении целый день. Попробуй найти заднюю дверь, ты сказала, она идет из твоей части дворца.

– Должна бы. Я говорила про человека, который ночью брел по саду сераля? Кто бы он ни был, он не проходил мимо моей комнаты к главному входу, поэтому должен был появиться другим способом. Но ты серьезно? Правда собираешься вломиться?

– Почему нет? Если найдешь дверь, то проверишь, чтобы она была открыта вечером, и Магомет придет к горе.

– А если не найду?

– Тогда придется искать другой путь. Я и отсюда вижу, что на плато окна не выходят. Но ты сказала, что с севера есть аркада в сторону деревни и тропа внизу.

– Да, но все окна зарешечены. Не забывай, это гарем.

– Ты сказала, что все разваливается на части, неужели ни одна решетка не сломалась? Или не может быть сломана?

– Да, наверно. Но они высоко в стене и…

– Залезу. Если дворец давно не ремонтировали, там есть на что опереться. Всю жизнь мечтал залезть в гарем.

– Верю. Но почему бы сначала не попробовать войти прямо? Я имею в виду со мной, в главные ворота.

– Потому что если не получится, ты тоже останешься снаружи, а тогда не будет возможности даже вломиться. И не хочу встречаться с Летманом.

Я собралась спросить, почему, но увидела лицо кузена, и решила сэкономить время и энергию. Знаю Чарльза. Вместо этого я спросила:

– Ну а когда войдешь, то что? А если поймают?

– Произойдет скандал, а возможно и драка с Джоном Летманом, но я готов рискнуть. Это меня не волнует. Обязательно увижу бабушку Ха, даже если она при этом разорвет меня в клочья.

– Вот этого я и не понимаю. Одно дело любопытство, но этот взрыв привязанности… Так просто не бывает. Это все великолепно, но ты просто не можешь такого сделать.

– Нет? А посмотри на это с другой стороны. Ты должна туда вернуться, хотя и не хочешь. Неужели тебе не было бы приятно, если бы я оказался рядом?

– В таких обстоятельствах я была бы рада самому жуткому снежному человеку.

– Спасибо. Итак, сладкая Кристабель…

Конечно, я еще протестовала, но в конце концов он победил, как всегда. Кроме того, последний аргумент оказался самым убедительным. Хоть ночь в Дар Ибрагиме была крайне романтичной, очень не хотелось повторять ее в одиночестве.

– Значит, договорились. – Он решительно встал. – Сейчас перелезу обратно и, если им интересно, они увидят, как я возвращаюсь в деревню. Ты сказала, что ужин там в десять, а бабушка Ха приняла тебя примерно в двенадцать. Просто на случай, если она опять захочет с тобой пообщаться, лучше договоримся, что я буду с задней стороны дворца после десяти тридцати. Если не сможешь открыть ворота, я полаю по-лисьи под стеной. Если можно будет влезать, высуни в окно полотенце или просто что-нибудь светлое, чтобы я увидел. Понимаю, мыльная опера, но простые идеи обычно работают лучше всего. На самом деле, я предпочитаю залезть в окно, поскольку гончие там бегают всю ночь.

– Господи, я и забыла… Не знаю, смогу ли я с ними что-нибудь сделать. Если меня снова позовут к бабушке, то их, может быть, запрут, но в другом случае…

– Рискнем, не волнуйся. Дом большой. Вернемся к нашим планам.

– А фавн?

– Мне кажется, его тишину можно купить, а тебе?

– Ты, наверное, сможешь.

– К тому же никто не может из деревни перейти через Нар-Эль-Сальк и доложить, что на улице целый день стоит белый «Порш». Немного подожду, чтобы увериться, что тебя впустили во дворец. Если не впустят, спускайся опять к реке, и опять подумаем. Но уверен, что ты войдешь.

– Тебе-то хорошо. Но я не хочу проводить еще одну ночь даже без ночной рубашки.

– Я не виноват, это воля Аллаха. Принесу тебе зубную щетку, но будь я проклят, если полезу через водопад, держа в руках ночную рубашку. Можешь одолжить у бабушки Ха.

На этой ноте закончился наш разговор, и Чарльз отправился обратно к водопаду.

Ночной визит

But who shall teach thee what the night comer is?

The Koran: Sura LXXXVI

Все пошло именно как хотел Чарльз. Даже немного слишком легко. Яссим, должно быть, подумал, что внутрь просится Насирулла, и немедленно открыл ворота. Увидел меня, забормотал непонятно что, и через секунду или две я объяснялась с Джоном Летманом.

Если он и растерялся, то скрыл это очень хорошо.

– Глупо, что я не подумал про реку, особенно, когда не появился Насирулла. Это уже случалось после сильного дождя, когда снега еще не растаяли. Конечно, вы должны остаться. И вы правда поднимались так далеко вдоль реки, чтобы найти переход?

– Да, прямо до истока, по крайней мере я так думаю. Это что-то вроде водопада со скалы. Шофер думал, что можно перебраться на тот берег, если он мне поможет, но я вовсе не скалолаз и не собиралась рисковать. Поэтому мы сдались, и я вернулась.

– Он уехал в Бейрут?

Я кивнула.

– Сказал, нет никакого шанса, что вода спадет до завтра. Поэтому я попросила его передать моему кузену Чарльзу, чтобы он не приезжал, потому что тетя Харриет плохо себя чувствует и не может его видеть. Во всяком случае, я так сказала. Подробнее я ему объясню при встрече. Вы собираетесь ей сказать, что я вернулась?

Он задумался, потом махнул рукой и улыбнулся.

– Не уверен. Отложим решение, пока она не проснулась, ладно?

– Играете на слух, да?

– Именно так. Возвращайтесь в ваш сад, мисс Мэнсел. Вы как раз успели к полднику.

Или Яссим уже сообщил новости Халиде, или обычно она завтракала с Джоном Летманом. Через несколько минут после моего прибытия в сераль девушка появилась с подносом, накрытым на двоих. Она поставила его на стол, а потом, глядя на меня, обрушила на Джона Летмана поток арабского, напоминавший шипение рассерженной кошки. Он воспринимал неожиданный шквал спокойно, только один раз возразил. В конце концов, глядя на часы, Летман сделал какое-то удовлетворившее ее заявление. То есть она замолчала и ушла, еще раз недовольно взглянув на меня и так резко повернувшись, что черная юбка завилась водоворотом.

Этим утром она не оделась в красивый шелк и не накрасилась. Просто черное рабочее и не слишком чистое платье. Я подумала весело-раздраженно, что, если она боится конкуренции с моей стороны, то зря. Я не видела горячей воды и расчески больше двадцати четырех часов, а жаркое путешествие вдоль Нар-Эль-Салька и обратно вряд ли мне пошло на пользу. Но еще труднее было бы объяснить восточной красавице, что я вообще с ней в конкуренцию не вступаю.

Летман выглядел смущенным.

– Извините за сцену. Хотите выпить?

Он принес стакан вина и вручил его мне. Наши руки соприкоснулись. Его – красно-коричневые, мои – бледно-коричневые, но и те и другие называют белыми. Может, у него и была причина смущаться.

– Бедная Халида, – сказала я, отпивая глоток вина. Это был тот же прохладный золотой напиток, что и вчера. – Нечестно, что девушке приходится так много работать. Ее не оскорбит, если я ей что-нибудь оставлю? Я не сделала этого сегодня утром, потому что не была уверена.

– Оскорбит? Невозможно оскорбить араба деньгами.

– Очень разумно, – сказала я и положила себе с блюда кефры – сочных мясных шариков, лежащих на горе риса. – Водопад, который я видела у истоков Нар-Эль-Салька, имеет какое-нибудь отношение к культу Адониса, о котором вы рассказывали?

– Не прямое. Хотя поблизости есть второстепенный храм Венеры Афки, но его невозможно увидеть, пока не вылезешь из ущелья. Но вряд ли он достоин специального путешествия…

Остаток трапезы прошел приятно, к моему облегчению было достаточно легко поддерживать беседу на отвлеченные темы. Я не хотела слишком сильно эксплуатировать свой талант к вранью, а встреча с Чарльзом еще была слишком живой в моем сознании. Любого обсуждения семейных проблем лучше было избежать, и я вовсе не собиралась настаивать на новой встрече с бабушкой Ха. И очень походило на то, что интересы Джона Летмана совпадали с моими.

Как только мы поели, он встал. Если я не возражаю… Он кое-что должен сделать… Если я его извиню… Я быстро его успокоила, почти с явным удовольствием. Сказала, что собираюсь сидеть в саду, он такой сонный от полуденной жары. Почитаю книжку, а потом, если можно, похожу, посмотрю. Не во двор принца, конечно, а в других местах. Так интересно… Такого шанса у меня не будет никогда… И конечно мне и в голову не взбредет беспокоить бабушку Харриет… Нет никакой необходимости, чтобы она даже знала…

Мы расстались с чувством облегчения. Когда он удалился и забрал с собой поднос, я взяла несколько подушек с сиденья у окна, отнесла их в сад и устроилась на краю озера в тени тамариска.

Очень тихо. Оцепеневшие деревья, гладкое зеркало воды, цветы склонили головы от жары. Рядом со мной на камне спала неподвижная ящерица, даже не шевельнулась, когда мимо пролетел перепел и опустился в пыль, расправив крылья. На сломанном мосту павлин вяло кокетничал с подругой, которая не обращала на него никакого внимания. Где-то в цветах бугенвиллии, покрывавших аркаду, пела птица, и я узнала короля прошлой ночи, соловья. Без шторма и звездного света он звучал совсем по-другому. Несколько зябликов и горлица попытались его заглушить, соловей издал трель, похожую на зевок, и замолк. Я его не обвиняла, тоже заснула.

Примерно через час я пробудилась. Сонная жара, казалось, заполнила весь дворец. Теперь не раздавалось вообще ни звука. Когда я поднялась с подушек, ящерица убежала, но перепел даже не вытащил голову из-под крыла. Я отправилась на разведку.

Ни к чему подробно описывать мои блуждания. Нельзя было предположить, что какие-нибудь ворота открываются прямо в помещения для женщин. Но они находились с задней стороны, а огромный сад и многочисленные комнаты сераля занимали всю эту сторону, значит начинать искать нужно было тут. Ворота, очевидно, скрывались среди деревьев в юго-западном углу. Выглянув из окна спальни, я увидела верхушки этих деревьев, они доходили прямо до подоконника. Сераль, в общем-то, находился полутора этажами выше плато. Оставалось предположить, что под ним есть какой-то коридор или лестница, куда и выходят ворота.

Поиски в западной аркаде и ванных комнатах убедили меня, что там нет ни лестницы, ни двери, которая могла бы к ней вести. Поэтому скоро я покинула сераль и отправилась исследовать неприбранные развалины дворца. Уверена, что он был не таким огромным, как мне показалось. Но там имелось безумное количество извивающихся лестниц, узких темных коридоров, анфилад маленьких комнат, многие из них были темными, а пыль в них копилась годами. Я очень скоро полностью потеряла чувство направления и просто блуждала наугад. Каждый раз, как в стене обнаруживалось окно, я в него выглядывала, чтобы определить, где нахожусь, но многие комнаты освещались сверху или узкие окна выходили из них в коридоры. Периодически окна открывались и наружу. В одном маленьком дворе открытая аркада выходила прямо на реку Адонис, восхитительные снежные пики за ней и обрыв. Одно окно на первом этаже в конце темного коридора выходило на север к деревне, но оно было зарешечено, а рядом я обнаружила две тяжелые двери с зарешеченными окошками, но они вели, как я поняла, в темницы.

Пробродив часа два, испачкав руки и туфли, я не обнаружила ни одной двери, хоть отдаленно напоминающей выход к воротам, или лестницы, ведущей к ним. Во время блужданий я, конечно, натыкалась на запертые двери. Самая многообещающая находилась в западной части мидана – высокая дверь с зарешеченным вентиляционным окошком. Казалось, что дворец покинут из-за жары, поэтому я позволила себе подтянуться и заглянуть, но увидела только дворы с грязными полами, уходящие в темноту, причем в неподходящем направлении. Никаких признаков лестницы, да и в любом случае дверь была накрепко закрыта. Огромное количество лестниц по безумному капризу создателя вело с одного уровня на другой, но я не обнаружила ничего подходящего. Самый длинный пролет насчитывал всего двенадцать ступеней. Он вел в галерею вокруг заполненной эхом комнаты, большой как бальный зал, где под потолком жили ласточки, а бугенвиллия проросла через разбитые стекла. Окна расположились с двух сторон комнаты на высоте колен, одни выходили на юг, другие – в темный коридор. Внизу, очень далеко, бормотала вода.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: