Анна Герман. «Вернись в Сорренто?.». 9 глава

Она засмеялась и вдруг спохватилась:

– Но мы все говорим, говорим, а нам скоро и на концерт ехать. Я даже на часы не смотрю, а чувствую это по какому-то внутреннему волнению. Надо и помолчать немного. Я оставлю Вам свою книжечку, я ее написала, когда никуда не надо было спешить, и там, конечно, больше рассуждений о фестивалях и обо всем. Если что-нибудь Вас интересует, возьмите оттуда.

Так я впервые получила в руки только что прочитанную вами книгу Анны Герман «Вернись в Сорренто?».

Интервью четвертое. 31 декабря 1979 года.

Несмотря на две телеграммы, которые Анна дала мне еще из Польши, одну за другой: «…буду в Ленинграде январе», «все будет хорошо», когда она приехала 26 декабря, на первый же мой звонок в гостиницу «Европейская» я услышала: «Анна очень просит ее извинить, но говорить она не может».

То же самое повторялось и все последующие пять дней. Оказалось, что Анне стало плохо уже на первом гастрольном концерте в Прибалтике, то же случилось и в Ленинграде. Вставал вопрос о прекращении гастролей, но каким-то сверхчеловеческим усилием Анна заставляла себя подниматься, более того – между концертами она встречалась с композиторами и разучивала новые песни.

Казалось, она знает, что в Советском Союзе ей больше не бывать, что эти гастроли – последние.

Внезапно вечером 31 декабря раздался телефонный звонок, и голос Анны произнес: «Лия, приезжайте в гостиницу к одиннадцати часам, может быть, сегодня что-нибудь получится». Звонила она с концерта.

Когда я приехала, Анна ходила по огромному номеру, потирая виски и повторяя: «Голова болит, голова… Простудилась, наверно», а во взгляде было другое – застывший, недоуменный вопрос.

На часах было 23 часа 10 минут 31 декабря 1979 года. Думая только о том, чтобы скорее ее освободить, я принялась за дело…

– Анна, если Вы не против, сначала несколько вопросов радиослушателей, а потом я только буду называть песни, которые в какой-то мере кажутся мне этапными, а Вы, если согласитесь с моим выбором, расскажете все, связанное с их появлением в Вашем репертуаре.

Помните, Вы как-то сказали: «Песни как люди, у каждой своя история». Сейчас, под Новый год, хочется оглянуться назад, подвести какие-то итоги, правда?

– Да, действительно, я впервые встречаю Новый год не дома, не с близкими. Но это тоже очень интересное событие, оно принесло мне новые впечатления… я увидела людей, которые нашли время прийти на наш концерт под самый Новый год. Вы хотите, чтобы я рассказала о своих главных песнях. Ну что ж, Вы правы, ведь 80-й год – круглая дата, и можно было бы подвести некоторые итоги. Я это сделаю с радостью, потому что песни, которые я когда-то полюбила, у меня в памяти до сих пор. Я охотно повторяю их на своих концертах, да и сама слушаю…

– Евгений Птичкин, слова Роберта Рождественского. «Эхо».

– Два года назад я была на записи в Москве и познакомилась с этим замечательным композитором. Он показал мне тогда еще никому не известную песню «Эхо любви». Кинорежиссер Евгений Матвеев тоже был на записи и предложил записать эту песню именно для фильма.

Я была очень польщена – спеть эту песню с Большим симфоническим оркестром было для меня большой честью.

Очень приятно отметить, что, когда песня хороша, ей не нужна ни реклама, ни пластинки. Она одинаково нравилась публике и когда я просто выходила и без объявлений пела «Эхо любви», и потом, когда я объявляла, что это песня из кинофильма «Судьба». Ну правда, тогда сразу раздавались аплодисменты.

– «Песня». Музыка Анны Герман, слова Риммы Казаковой.

– Конечно, я прежде всего пою песни, которые пишут настоящие композиторы, но иногда я осмеливаюсь написать музыку на стихи, которые меня особенно волнуют. Одной из первых я написала песню на слова Риммы Казаковой. Этот текст мне подарил в Варшаве корреспондент, он показал мне стихотворение на клочке бумаги и сказал: «Подумайте, Анна, это очень трогательные, правдивые и красивые стихи».

Мне не пришлось долго думать. У меня сразу возникла мелодия, такая же простая, идущая от сердца, как и сами слова. В этой песне нельзя блеснуть голосом, надо просто петь с душой. Так возникла песня, которую я люблю исполнять, иногда я просто жду момента, чтобы спеть ее. Зрителям она запомнилась как «Небо голубое», и, когда просят, говорят: «Спойте нам про небо голубое».

– «Танго любви», Доменико Модуньо.

– А-а, это воспоминание об Италии, о моей первой поездке, когда я выступала и записывала программу на телевидении с Доменико Модуньо.

– Арии из оперы Доменико Скарлатти «Фемида на острове Скирос».

– Это единственная классическая пластинка в моей жизни. Я ее записала благодаря профессору Тадеушу Охлевскому. Это был очень умный, очень добрый человек, который, посетив один из моих эстрадных концертов, потом зашел ко мне и сказал: «Вы знаете, у Вас голос поставлен от природы, и именно такая постановка голосов была у тех, кто исполнял камерную музыку».

Я побаивалась, поскольку я никогда такой музыки не пела. Думала, что это возможно только после пяти-шести лет учебы, но профессор пригласил меня к себе домой, и мы стали разучивать эти трудные для меня арии. Мелодическая линия мне показалась сложной, но, оказывается, все это можно преодолеть. Потом я стала репетировать с ансамблем и вскоре записала пластинку. Профессор остался мною доволен. Я очень счастлива, что у меня есть пластинка на память об этой интересной работе.

– А теперь немножко из почты радио. Слушатели спрашивают, почему Вы так часто обновляете свой репертуар, в каждый приезд почти полностью новая программа. Ведь таким образом множество песен, исполненных Вами, остается «за кадром», так как число посетителей концертов ограниченно?

– Я заметила, что на наши концерты часто ходят одни и те же люди. Некоторые почти на каждом концерте бывают, а иногда даже и в другой город за нами приезжают. Это очень приятно, но это обязывает меня привозить всегда новую программу, хотя некоторые песни повторяются. Они нравятся публике, и их надо петь.

– Тут два несколько перекликающихся вопроса, но первый я предельно сокращу. Слушатели отмечают, как Вы «расцветаете», оставаясь с залом один на один, без партнеров, без музыкантов, ну, с одним аккомпаниатором в крайнем случае…

– Раньше, до выступлений с сольными концертами, я участвовала в больших программах, где было много солистов и каждый пел 10–15 минут. И каждый из нас надеялся дождаться такого момента, когда сможет остаться со слушателями один на один. Поэтому я стараюсь, чтобы эти два часа были приятны, разнообразны, чтобы зрителям было интересно со мной.

Я просто делаю свое дело, которое считаю самым важным в жизни… И хочу делать его как можно лучше, а о результате может судить каждый человек в зале.

– О том, как дорого Вам прямое общение с Вашими слушателями, мы как-то уже говорили, но ведь, наверное, так непомерно перегружая голосовые связки, Вы хотите донести до людей что-то очень важное для Вас, дать им что-то такое, чего часто не может дать в силу своей аллегоричности песня?

– Да, я рассказываю о некоторых встречах, событиях в надежде, что, может быть, кто-нибудь в этом что-то для себя откроет. Каждый хочет быть счастливым, каждый ищет свое большое или маленькое счастье, и очень интересной в этом плане была для меня встреча с нашим известным мореплавателем Леонидом Телигой.

В свой первый приезд я вам уже рассказывала о нем, но потом в трудные минуты жизни на собственном опыте много раз убеждалась в том, что его жизнеутверждающая философия может принести облегчение. Поэтому и теперь я снова вспоминаю о нем.

Потом мы еще встречались, совсем незадолго до того, как его не стало, в санатории под Варшавой, и он снова сказал, что каждый человек хочет счастья, это естественно, но можно быть постоянно счастливым, если научиться замечать в наших буднях мгновенья счастья…

Птица знакомая прилетит на подоконник – мы ее приучили, и она знает, что здесь живет друг, что сюда можно прилететь за помощью.

Или если мы суетимся, бежим куда-то, и вдруг нам кто-то совсем незнакомый улыбнется, или у нас сегодня просто ничего не болит – это тоже большое счастье. Сказал, что у счастья нет ни прошлого, ни будущего, а есть только настоящее, которое длится лишь мгновение. Конечно, очень трудно следовать этому, но можно попробовать. И вообще, можно просто радоваться тому, что мы живем на нашей прекрасной земле…

– Романс «Гори, гори, моя звезда».

– Я считаю, что у каждого человека есть своя звезда. Может быть, любовь, работа, материнство… И нужно делать все, чтобы свет ее не мерк. Моя звезда – песня…

– А на прощание снова название песни: «В солнечный день».

– «В солнечный день» – одна из песен, записанных на моей первой пластинке. Я любила эту песню исполнять, потому что она ритмичная, веселая. В Польше она была очень популярна. Мне хотелось бы, чтобы Вы услышали на прощание что-нибудь веселое – про любовь, про мальчика, который шел к своей Анне, да так и не дошел, потому что Анна ушла совсем по другой дороге.

Было без четверти двенадцать. Наперекор своему обычаю провожать посетителей только до двери, Анна вышла за порог и долго махала мне вслед, пока я чуть ли не бегом одолевала длинный коридор.

Наконец поворот, я оглядываюсь, и так и вижу ее до сих пор с приветственно поднятой рукой в глубине сужающегося коридора, в дверях, за которыми она вот-вот скроется навсегда…

Л. Спадони

Анна Герман: «В Москве я как дома…»

С Анной Герман я встретилась в концертном зале «Россия», где только что закончилось ее выступление.

– В Москве я как дома, – улыбается Анна Герман. – Дружба наших народов вечна, и вечно влечение наших народов к искусству друг друга и, конечно же, к песне.

– Вас называют певицей одной темы?

– Да. И эта тема – любовь. Мы ведь все любим, или ждем любви, или ищем ее. И в своих песнях я пою о любви человека к своей земле, о любви женщины к мужчине, ребенку. Я знаю, что у вас в стране популярна в моем исполнении песня, которую Александра Пахмутова и поэт Николай Добронравов написали специально для меня. Эта песня – «Нежность». Она о любви. Но вот, будучи в Звездном городке среди космонавтов, я обнаружила, что это самая «космическая» песня. Так что видите, какие широкие просторы у моих песен!

– Говорят, что когда-то Вы собирались стать оперной певицей?

– Но профессор музыки, бывшая оперная примадонна, сказала: «Доченька, ничего у тебя не выйдет. Запомни, что самые чувствительные существа на свете – мужчины. И при твоем росте почти в 190 сантиметров ни один тенор не захочет стоять рядом».

И вот с тех пор, чтобы не смущать мужчин, я пою на эстраде одна, хотя дома мне трудно обойтись без моего мужа и моего маленького сына, которых зовут одинаково – Збышек.

– Что Вы цените в искусстве эстрадного певца более всего?

– Мне кажется, что эстрадный певец – самая популярная, самая демократическая фигура в современном искусстве. Поэтому он должен быть личностью. Личностью, которой есть что сказать людям, а если ему нечего сказать, то тогда, вероятно, и не стоит выходить на сцену. Мне нравятся советские певицы Алла Пугачева, София Ротару именно за то, что они знают, что волнует современного человека.

Быть на эстраде сегодня очень сложно. На ней остаются долгие годы только те, кто действительно может выразить чувства и мысли нашего современника. Это главное. А манера, стиль исполнения могут быть самыми разными…

– Ваш стиль можно назвать очень сдержанным.

– Я веду себя на эстраде так, как, мне кажется, я должна себя вести. Я певица лирическая. А вот Алла Пугачева, скорее, мой антипод, которым я искренне восхищаюсь. Она не скованна и, кажется, ничего не боится на эстраде. Я, пожалуй, никогда бы не сумела смеяться так, как она смеется в «Арлекино»…

– Вероятно, Вам известно, что в нашей стране Вы пользуетесь большой популярностью. Трудно ли нести на себе это бремя?

– Это непросто. Думаю, главное при этом – сохранить свое человеческое достоинство.

«Поет Анна Герман», – объявляет ведущий концерта. И на эстраду поднимается голубоглазая, золотоволосая женщина, и, будто ручеек, льется ее светлый, чистый голос. Она словно размышляет – о себе, о такой непростой жизни вокруг нас, о любви, и столько в этой интонации чистоты и доброго, мягкого юмора, доверительной улыбки, что каждому в зале кажется, что она обращается только к нему. В этом нетрудно найти истоки огромной популярности певицы у наших слушателей.

М. Истюшина

Слово об Анне Герман

Умерла Анна Герман… Еще долго, слушая чарующие звуки ее голоса, мы будем спрашивать себя: неужели это правда? До чего же жестоко и несправедливо – уйти из жизни так рано, не допев стольких песен, оставив самого любимого своего слушателя – сынишку совсем маленьким.

Анна Герман прожила жизнь короткую, трудную и блистательную. Кто видел прославленную певицу только на телевизионном экране или в свете эстрадной рампы, покупал пластинки или читал восторженные рецензии о ее выступлениях, у того может создаться представление о «сладкой жизни» звезды, которой чужды обычные житейские заботы, тревоги, радости. Нет ничего более далекого от Анны Герман, чем такое о ней представление.

Помню, как в Варшаве поначалу долго не мог разыскать прославленную певицу: дома у нее в скромной кооперативной квартире на далекой окраине не было телефона. Праздниками для друзей Анны становились генеральные репетиции ее концертов перед гастролями за границей. Им сопутствовала какая-то особая, радостная и приподнятая, атмосфера ожидания встречи с прекрасным. Вела эти концерты обычно сама Анна, остроумно и весело. И только посвященные знали, чего ей стоили эта легкость и непринужденность. Занята она бывала безмерно. Достать репетиционный зал, сколотить инструментальный ансамбль – своего у Герман не было, отобрать репертуар, договориться с друзьями-режиссерами о постановочных делах – свете и тому подобном, написать конферанс – для одного человека совсем не мало. А еще дом, семья… Кстати, в первый свой приход к Герман я застал ее только что закончившей стирку. На балконе трепетали разноцветные концертные наряды – к слову, пошитые самой певицей.

– Сама придумываю, крою, сама шью, – просто сообщает певица. – А что делать? Жизнь заставила. Естественно желание публики видеть артистку всегда хорошо одетой. До остального ей – и она, разумеется, права – дела нет. Знаете, что значит зависеть от модных портних? Нет, лучше рассчитывать на себя.

Артистка жаловалась, что конферанс писался трудно – явно не хватало драматургического стержня, как, к примеру, в прошлой программе, где был рассказ о ее жизни. Но по тем отрывкам, которые мне довелось услышать, можно судить, что это очень остроумный и веселый текст, пронизанный яркой индивидуальностью певицы. Кстати, она впервые сама будет вести программу.

С «Танцующих Эвридик» – песни, которую меломаны не могут забыть и по сей день, – началось ее бурное восхождение на эстрадный Олимп, полоса непрерывных триумфов. Награды на фестивалях в Ополе и Сопоте, зарубежные гастроли в ГДР, Советском Союзе, США, Канаде…

Три года триумфов – и вдруг, как гром среди ясного неба, страшная весть об автомобильной катастрофе в Италии. Три бесконечно долгих года врачи сначала боролись за жизнь Анны, потом за ее здоровье, учили снова сидеть, стоять, ходить… Есть потрясающий фильм о возвращении Герман к жизни, на сцену.

Все приходилось начинать заново, в том числе и пробовать голос, чего Анна в первый раз не смогла сделать – так разволновалась. Ее мужество и терпение, упорство и веру иначе как подвигом не назовешь.

Анну Герман и в искусстве, и в жизни – впрочем, для нее они были слиты воедино – отличали стойкие нравственные и эстетические позиции, неподвластные крикливой моде и конъюнктурным спекуляциям. Она всегда и во всем оставалась верна своим убеждениям и друзьям.

К своей профессии Герман относилась очень серьезно, подчиняя ей все прочие занятия и интересы. Гастроли для нее были не только отрадой, но и тяжелейшей работой. В день концерта она уже не выходила из гостиничного номера: сосредоточивалась, повторяла тексты, словом, входила в атмосферу вечернего представления. Но она же могла быть и заразительно веселой.

Всю жизнь Анна Герман занималась главным и любимым делом – пела. Природа подарила ей идеально поставленный, красивый, сильный голос необыкновенного тембра. Услышав раз, его уже невозможно забыть.

Меньше известна композиторская деятельность Герман. Сама Анна Евгеньевна, как я ее называл на привычный лад, обычно прекращала разговор на эту тему.

– Что о ней говорить, – возражала она, – если у меня нет музыкального образования. Моя музыка только сопровождает хорошие стихи. Так стали песней строки Риммы Казаковой о юных солдатах, героях минувшей войны.

И все-таки, думается, Анна Евгеньевна была излишне строга к себе. В числе ее произведений музыка к «Освенцимской оратории», посвященной роковой судьбе детей Освенцима, появившихся на свет в концлагере, трагедии их матерей.

Анна Герман внесла большой вклад в пропаганду советской песни в ПНР, в развитие польско-советской дружбы. Ее очень любили в нашей стране. Это была взаимная любовь. Она приезжала к нам, никогда не забывала, что в Москве вышла ее первая пластинка. Герман получала массу писем, дружила со многими из своих корреспондентов. Среди них профессор сибирского Академгородка и продавец московского магазина грампластинок, редактор фирмы «Мелодия» и школьница из Северодонецка… В одном из писем, с ним меня познакомила Анна Евгеньевна, говорилось: «Ваши песни не оставляют никого равнодушными. Они сразу же находят дорогу к сердцам людей, они трогают своей искренностью, мелодичностью, доверчивостью. Чувствуется, что Вы не только влюблены в песню, но жизни себе не представляете без нее». Уверен, это мнение разделяют множество почитателей солнечного таланта польской певицы.

Нет Анны Герман. Но осталась светлая память о чудесном человеке и замечательной певице. Эта память прежде всего в ее песнях, которым еще звучать и звучать…

Н. Ермолович

«Мое сокровище – симпатии советских слушателей»

В один из январских дней 1983 года брел я по заснеженным улицам старой Москвы с небольшим свертком в руках: в свертке было несколько банок сгущенки, масло облепихи и письмо Анне Герман. Эту скромную посылку еще летом должен был завезти в Варшаву мой знакомый. Но из Польши пришло известие о смерти Анны. И вот спустя несколько месяцев я возвращал непереданную посылку ее отправительнице Анне Николаевне Качалиной.

Они познакомились в середине шестидесятых: восходящая «звезда» польской эстрады Анна Герман и редактор студии грамзаписи фирмы «Мелодия» Анна Качалина. Обе высокие, худощавые, стройные, даже чуточку похожие внешне друг на друга. Позже я часто думал: что так поразительно сблизило эту удивительную польку, уже привыкшую к аплодисментам, к славе, свету юпитеров, огням рампы, вспышкам фотоаппаратов, и эту энергичную русскую женщину, тоже активно работающую в искусстве, но всегда остающуюся за кадром, вдали от шумной славы кумиров? Просто взаимное притяжение? Вряд ли… Скорее всего, отношение к жизни, к искусству, свое видение мира, свое понятие о чести, долге, человеческой красоте. Для подавляющего числа слушателей и зрителей, воспринимающих спектакль или концерт как праздник, естественно, за занавесом остается черновая работа – творческие и нетворческие споры, муки переживаний, неудачи, сомнения… А само слово «музыкальный редактор» звучит как-то туманно, расплывчато, иногда просто непонятно. Меж тем от музыкального редактора, от его вкуса, образованности, бескорыстия зависит очень многое: и репертуар, и манера исполнения, и оркестровка той или иной песни, и звучание оркестра… Одним словом, чему суждено родиться – пустой однодневке, не трогающей душу и сердце, или настоящему произведению, остающемуся в памяти поколений, заставляющему размышлять, сопереживать, грустить или радоваться…

Итак, они подружились в середине шестидесятых, когда Анна Герман потрясла весь музыкальный мир своим исполнением «Танцующих Эвридик» и приехала в нашу страну, чтобы выступить в сборном концерте, вовсе не подозревая о том, как много ей эта поездка даст. Советский Союз Анна считала своей второй родиной. В узбекском городе Ургенче прошли ее детские годы, трудные годы, опаленные войной, когда и дети понимали, что такое настоящее мужество, доблесть, человеческое участие и доброта. Она любила нашу страну самозабвенно, преданно, стойко и убежденно.

А. Качалина оказалась тем музыкальным редактором, который очень точно сумел распознать сущность огромного музыкального дарования Анны Герман, соразмерить ее творческий поиск, ее неутолимую жажду петь… Она как бы подсмотрела, а потом и помогла раскрыть огромный запас интеллигентности, задушевности, обаяния, мудрости и благородства в совершенно новом и необычном для Анны Герман того времени репертуаре – цикле советских песен… В них есть и любовь к нашим людям, к нашей земле, и мягкость, и глубина, и такт, и душевный порыв.

…Я сижу в гостях у Анны Николаевны, перебираю уже тронутые временем фотографии, читаю трогательные до слез письма Анны Герман, написанные в разное время, в разном настроении. И тогда, когда ей светила звезда удачи, и тогда, когда судьба оказывалась к ней беспощадной. Вот строки письма из Италии, написанные незадолго до автомобильной катастрофы, вычеркнувшей из ее жизни три обещавших быть счастливыми года: «Знаешь, милая, до чего мне здесь грустно. Никто не поймет и не поверит. Люди другие и сердца – тоже. А чаще их совсем нет. Очень бы хотелось приехать к вам, к тебе, погреться. Уж совсем я замерзла от их улыбок». А Италия принимала ее в то жаркое лето 1967 года так, как умеют принимать итальянцы зарубежных «звезд» первой величины. Газеты пестрели фотографиями Анны Герман, журналисты подстерегали каждый ее шаг, восторженные поклонники белокурой польки днями и ночами простаивали у билетных касс… А она писала в далекую Москву: «Мне жизнь „звезды“ совершенно не по сердцу». И никто не мог упрекнуть ее в ханжестве, позерстве, самолюбовании. Ее душа была далеко от красот Италии, от вздорных и самолюбивых кумиров эстрады, выступавших вместе с ней в концертах и ревниво посматривающих на восхитительную иностранку. И Анна писала в Москву: «Москва – это уже не чужой, далекий город, с тех пор как мы подружились. В Москве живет Анечка Качалина, думаю про себя, не просто подруга, а почти сестра, родной человек».

Беда пришла 27 августа 1967 года. Водитель не справился с рулем. И машину на скорости сто шестьдесят километров в час вынесло в кювет. И без того не отличавшаяся крепким здоровьем, Анна оказалась в трагической ситуации. Врачи ставили безнадежные диагнозы. И поражались ее выносливости, умению переносить жесточайшие физические страдания. И восхищались ее мужеством.

Я перечитываю письма Анны Герман, написанные два года спустя после катастрофы, письма ее матери, близких друзей и именно теперь, как никогда раньше, отдаю себе отчет в силе ее духа, ее жизнелюбии и отваге. Анна Герман не мыслила своего физического существования без песен, без служения искусству. Да и боролась за свое выздоровление она не только потому, что просто хотела жить, двигаться, гулять, дышать. Прежде всего и больше всего она мечтала снова петь.

И был еще один человек, который свято верил в исцеление Анны Герман, в ее возвращение. Это была А. Качалина, которая в те суровые и мучительные дни и месяцы готовила для польской певицы новый репертуар, которая нашла для нее одну из самых любимых и дорогих и всем нам, и Анне Герман песен – «Надежду» А. Пахмутовой и Н. Добронравова…

Вот одно из писем, адресованных А. Качалиной, когда кризис уже миновал: «Милая Анечка, не присылай мне больше пантокрин. Знакомый доктор сказал, что нельзя пить его как компот, надо иногда и перерыв делать. Я себя все лучше чувствую, только вот колено и руки заупрямились. Но пою, пою уже почти как прежде. Правда сил не хватает, и после двух-трех песен я устаю, как будто пол мыла. А ведь прежде я могла день и ночь петь. Старею, что ли?» А вот еще письмо: «Куда ты собираешься на Новый год? Где ты будешь его встречать? В каком платье, Анечка? Теперь, когда я еще не могу даже думать о том, чтобы куда-нибудь „пойти“, мне вдруг очень интересно, как мои друзья будут веселиться».

Да, самой ей было не до веселья, будущее выглядело туманным. До концертов, если им только суждено состояться, еще далеко. К тому же ко вчерашней «звезде», потрясшей музыкальную Италию, пришли бедность и нужда. Небольшие сбережения быстро истощились, муж зарабатывал немного, помогала мама. Пришлось ограничивать себя во многом. Но Анна от природы была оптимисткой. Подлинное счастье она видела в труде, в песнях, в любви к близким людям, в искренней и бескорыстной дружбе. «Я очень много работаю, – писала она А. Качалиной, – работаю, песни сочиняю, пластинки записываю, варю, убираю, полы мою».

Записывать пластинки – это, конечно, здорово, но это еще не выступления в концертах. А Анна боялась встречи со зрителями, боялась, что вдруг собьется, забудет слова или, еще хуже, закружится голова и она упадет. И все это: и травмы физические, и не менее тяжкие травмы нравственные, психические – надо было преодолевать. «Анечка, самое плохое позади. И теперь меня уже ждут в 1970 году самые хорошие „дела“ – моя любимая работа. А знаешь, люди даже говорят, что, мол, „она поет лучше, чем прежде“. Это, конечно, не так. Но слава богу, что не хуже. Правда, моя милая?»

«Раньше это были только мечты, а теперь уже все совсем реально. На репетициях атмосфера хорошая – это для меня страшно важно. Вот теперь я как раз собираюсь на репетицию».

И подпись «Аня – рабочий человек». Иногда она подписывалась по-другому: «Композитор, писатель, ежедневный повар». И первое, и второе, и третье было правдой. Она написала книжку о своей итальянской трагедии, она сочинила цикл песен «Человеческая судьба», в котором как бы отразилось многое из ее личного, пережитого, она вела хозяйство, мечтала стать матерью. И очень хотела приехать на гастроли к нам в страну.

Анна не очень любила разговаривать с журналистами. Она искренне считала, что самое убедительное интервью – это песни, которые требуют напряженного, кропотливого труда. Несмотря на усталость и старые травмы, она могла работать с композиторами, дирижерами, музыкальными редакторами день и ночь. Она обожала работать. И я не зря так часто подчеркиваю это. Как сейчас вижу ее у микрофона. В глазах – радость. Нет, пожалуй, «радость» не слишком удачное слово. Счастье. Жизнь или продление жизни.

Композиторы, и умудренные, и молодые, восторгались ее музыкальностью, ее высшим профессионализмом, ее умением как бы «выудить» из песни самое главное, самое значимое, ее даром сгладить несовершенство иных песенных текстов, ярко раскрыть сущность подлинной поэзии. Четыре диска-гиганта записала с Анной Герман редактор фирмы грамзаписи «Мелодия» А. Качалина, множество пластинок-миньонов – 85 музыкальных произведений. Анна Герман стала первой исполнительницей лучших песен М. Блантера, А. Пахмутовой, В. Шаинского, Я. Френкеля, А. Бабаджаняна, Е. Птичкина, В. Левашова, Р. Майорова, Э. Ханка. Специально с расчетом на ее исполнение писали стихи Р. Рождественский, Л. Ошанин, Н. Добронравов, И. Шаферан, С. Островой, А. Дементьев, М. Рябинин.

Отчасти благодаря «чудесам» телевидения у наших зрителей создалось впечатление, что Анна Герман чуть ли не жила в Советском Союзе – во всяком случае, приезжала сюда очень часто. Увы, это не так. С концертами она приезжала к нам редко. Все время возникали сложности в организации гастролей – у Анны не было постоянного оркестра, с музыкантами приходилось договариваться самой. Часто они подводили. Тогда приходилось «изворачиваться» – в наше время акустических гитар и синтезаторов петь под рояль. Зрители, очарованные голосом певицы, ее актерским дарованием, не замечали этого. Но самой ей приходилось нелегко, она, по природе легкоранимый, незащищенный человек, болезненно воспринимала все шероховатости и подводные камни эстрадного мира, где, увы, еще есть место зависти и недоброжелательности. Все это ей от природы было чуждо. Помню, как Анна рассказывала мне, что некоторые импресарио предлагали ей по три-четыре концерта в день. «Знаешь, как заманчиво, – говорила она. – Деньги очень нужны. Но что поделаешь, по-настоящему я могу петь только один концерт в день. А петь вполсилы, обманывать людей, которые придут на мой концерт, я не могу, не имею права».

…Вот уже прошло почти три года с тех пор, как мы с Анной Николаевной Качалиной пришли на последнее выступление Анны Герман в Лужниках. Разумеется, мы и не предполагали этого. Думали, что недомогание – опять последствие автомобильной катастрофы, старые травмы. Перетерпится, пройдет. Увы, другой жестокий неизлечимый недуг уже поразил ее организм. Потом были телефонные разговоры, письма и, главное, была надежда, даже уверенность, что Анна справится и с этой коварной болезнью. «Эх, Анечка, милая, – писала Анна А. Качалиной. – Ты даже сама не знаешь, как много здоровья и хорошего настроения мне дала твоя дружба. Анечка, так мы уже до самого „финала“ будем дружить, правда?»

…Накануне операции Анне Герман принесли кассету с написанными специально для нее песнями А. Пахмутовой и Е. Птичкина. И вот одно из последних писем, адресованных А. Качалиной: «Сегодня пятый день после операции. Я не могу еще читать, все сливается. Но писать могу. Только тебе. Збышек принес мне кассету, и я слушала такие добрые, сердечные слова и песни. Знаешь, что это значит для меня в такое время и в такой час. Я так ждала, что и твой голос услышу, но я только чувствовала, что ты там находишься рядом. И все это благодаря твоей любви и знанию искусства. Это благодаря твоим заботам у меня такое сокровище, как симпатии советских слушателей».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: