Сделай Сам Свою Работу на 5

ПРОЕКТИРОВАНИЕ ИНФОРМАЦИИ





Одной из причин «увеличения оборота» внутренних об­разов реальности может быть увеличение потока имидж-содержащих информационных сообщений, воздействующих на сенсорные системы человека. Это явление недостаточно исследовано, но существуют явные свидетельства того, что частота воздействия имиджсодержащих стимулов на инди­видуума возрастает.

Чтобы понять, почему это происходит, необходимо сна­чала изучить основные источники системы внутренних об­разов. Откуда берутся тысячи образов, составляющих нашу мысленную модель мира? Окружающая среда обрушивает на нас поток стимулов. На наши органы чувств воздейству­ют сигналы, имеющие внешнее происхождение, — звуко­вые волны, свет и т. п. Воспринятые, эти сигналы в ходе пока еще загадочного для нас процесса трансформируются в символы реальности, то есть в образы.

Поступающие извне сигналы бывают нескольких видов. Некоторые можно назвать некодированными. Например, предположим, человек идет по улице и замечает лист, кото­рый ветер несет по тротуару. Человек воспринимает это событие посредством органов чувств. Он слышит шелест, он видит движение и зеленый цвет, он ощущает ветер. На основе этой сенсорной информации создается мысленный образ. Мы можем рассматривать эти сенсорные стимулы



как информационное сообщение. Но это сообщение никто специально не создавал, чтобы что-то кому-то передать, а его понимание человеком не зависит от того или иного со­циального кода — набора специально оговоренных знаков и определений. Каждый из нас участвует в такого рода со­бытиях, мы извлекаем из них некодированную информа­цию и преобразуем ее в мысленные образы.

Однако из внешнего мира мы получаем и кодирован­ные информационные сообщения. Кодированная инфор­мация — это информация, смысл которой известен только знающим код. Все языки, на чем бы они ни были построе­ны — язык слов, жестов, барабанов, иероглифическое, пик­тографическое или узелковое письмо, — являются кодами. И вся информация, которая передается посредством язы­ков, тоже кодирована.

Мы можем с известной долей надежности предполагать, что по мере того как общество растет и усложняется, увели­чивается число кодов для передачи образов от одного чело­века к другому и соответственно относительное количество некодированной информации, получаемой обычным чело­веком, уменьшается. Другими словами, сегодня большая часть нашей системы образов строится на основе информа­ционных сообщений, созданных человеком, а не на основе личных наблюдений «некодированных» явлений.



Далее мы можем отметить имеющие важное значение изменения в самой кодированной информации. Неграмот­ный крестьянин аграрного общества получал в основном «самодельные» сообщения. Он участвовал в обычном раз­говоре о хозяйстве, обменивался шутками с друзьями за кружкой пива, выслушивал ворчание, жалобы, хвастовство, детский лепет (и речь животных) и т. п. В силу своей при­роды эта информация имела следующие особенности: она была расплывчата, растянута, неструктурирована и неотре­дактирована.

Сравните эту информацию с кодированными сообще­ниями, которые регулярно получает горожанин современ­ного индустриального общества. В дополнение ко всему вышеупомянутому он получает также — в основном через

средства массовой информации — сообщения, искусно составленные специалистами по коммуникации. Он слу­шает новости, он смотрит тщательно срежиссированные пьесы, передачи и фильмы, слышит подготовленные речи, музыку (которая является весьма жестко организованной формой коммуникации). Кроме всего прочего, в отличие от своего предка-крестьянина он читает по нескольку ты­сяч слов ежедневно, слов, подвергшихся предварительной редакции.

Индустриальная революция, способствуя небывалому развитию средств массовой информации, вносит коренные изменения в природу информации, получаемой обычным человеком. В дополнение к некодированным сообщениям, получаемым из окружающей среды, и кодированным, но «самодельным» сообщениям от окружающих, индивидуум получает всевозрастающее количество кодированных и пред­варительно спроектированных сообщений.



Эти спроектированные сообщения коренным образом от­личаются от «самодельных»: они более сжаты, жестко органи­зованны и менее расплывчаты. Они подчинены определенной цели, в них отсутствуют ненужные повторы, они сознательно созданы для того, чтобы содержать максимальное количество информации (теоретики коммуникации называют подобные сообщения «информационно обогащенными»).

С этим очень важным, но часто недооцениваемым фак­том может столкнуться всякий, кто даст себе труд сравнить записанные на пленку 500 слов обычного домашнего разго­вора (т. е. кодированного, но неспроектированного сооб­щения) с 500 словами газетного текста (т. е. кодированного и спроектированного). Обычный разговор, как правило, изобилует повторами и паузами, идеи повторяются по не­скольку раз, часто одними и теми же или почти одними и теми же словами.

500 слов газетного текста или кинодиалога тщательно отредактированы и сформированы. Идеи в них практичес­ки не повторяются. Грамматические правила, а в случае устного выражения артикуляция, в них соблюдаются четче, чем в обычном разговоре. Все лишнее отбрасывается. Ре-

дактор,писатель, режиссер — все, участвующие в констру­ировании сообщения, заинтересованы в том, чтобы «сюжет не стоял на месте», «действие развивалось». Не случайно в рекламе книг, фильмов, телеспектаклей звучит: «читается наодном дыхании» или «захватывающий приключенчес­кий сюжет» и т. п. Ни один издатель или продюсер не ста­нет представлять свое произведение как «монотонное» или «изобилующее повторами».

Итак, когда общество находится под непрерывным воз­действием радио, телевидения, газет и журналов, когда доля спроектированных сообщений, получаемых индивидуумом, увеличивается (и соответственно уменьшается доля неко­дированных и неспроектированных), мы наблюдаем неук­лонное увеличение скорости представления индивидууму имиджсодержащей информации. Поток кодированной ин­формации с небывалой силой воздействует на его органы чувств.

И это можно считать одной из причин постоянной спешки современного человека. Но если для индустри­ального общества характерно ускорение обмена инфор­мацией, то в супериндустриальном обществе этот процесс развивается дальше. Волны кодированной информации вздымаются все выше и выше и обрушиваются на нервную систему человека.

УСКОРЕННЫЙ МОЦАРТ

Ныне в Соединенных Штатах среднее время, уделяемое взрослым человеком чтению газет, составляет 52 минуты в день. Этот же человек, тратящий почти час на чтение газет, читает также журналы, книги, объявления, рецепты, инст­рукции, этикетки на упаковках и т. п. Окруженный печат­ной информацией, он «усваивает» из великого множества бомбардирующих его печатных слов около десяти — двад­цати тысяч. Тот же человек, вероятно, около часа с четвер-

тью в день слушает радио (или больше, если у него есть приемник, настраивающийся на разные станции). Если это новости, реклама, политические комментарии или другие подобные программы, он слышит около 11 000 прошедших предварительную обработку слов. Он также смотрит теле­визор — добавим еще около 10 000 слов плюс целенаправ­ленно сформированные визуальные образы.

Ничто, однако, не носит такого целенаправленного ха­рактера, как реклама, и сегодня средний американец под­вергается воздействию около 560 рекламных сообщений ежедневно8. Из этих 560 он обращает внимание на 76, т. е. он «пропускает мимо ушей», чтобы сохранить запас внима­ния для другой информации.

Все это отражает пресс спроектированных информаци­онных сообщений на воспринимающие системы человека. И этот пресс непрерывно усиливается. Стараясь передавать все более насыщенные имиджнесущей информацией сооб­щения со всевозрастающей скоростью, специалисты по ком­муникации, художники и т. п. сознательно прилагают усилия к тому, чтобы каждое мгновение работы средств массовой информации несло возможно большую информационную и эмоциональную нагрузку.

Например, мы видим широкое использование символов для концентрации информации. Сегодняшний специалист по рекламе в стремлении вложить как можно больше ин­формации в сознание потребителя в каждый данный мо­мент времени усиленно пользуется приемами искусства, в частности образной символикой. Вспомним так часто ис­пользуемого «тигра». В данном случае одно-единственное слово передает отчетливый визуальный образ, который в нашем сознании с детства связывается с мощью, силой и скоростью. Специальные журналы по промышленной рек­ламе (такие, например, как «Принтерз Инк») полны изощ­ренных методических разработок по использованию вербальной и визуальной символики для увеличения образ­ного потока. Пожалуй, в наше время многим художникам следовало бы поучиться новым приемам создания образов у рекламщиков.

Если специалисты по рекламе, которым приходится платить за каждую секунду рекламного времени на радио или телевидении и сражаться за внимание читателя на страницах газет и журналов, стараются вложить макси­мум образной информации в минимум времени, то есть свидетельства и того, что сама публика хотела бы увели­чить скорость восприятия информации и преобразования ее в образы. Именно этим объясняется феноменальный успех курсов быстрого чтения у студентов колледжей, бизнесменов и политиков. Одна из ведущих школ быст­рого чтения обещает увеличить исходную скорость чтения почти любого человека в три раза, а некоторые читатели заявляют, что умеют читать со скоростью буквально десят­ков тысяч слов в минуту (что, однако, оспаривается многи­ми специалистами). Возможно это или нет, но ясно одно: общая скорость коммуникации возрастает. Занятые люди совершают героические усилия, ежедневно стараясь «пере­пахать» как можно больше информации. Предполагается, что в этом им может помочь быстрое чтение.

Увеличение скорости коммуникации ни в коей мере не ограничено лишь рекламой или печатью. Тем же желанием вложить максимальное количество информации в минимум времени объясняются эксперименты, проводимые психо­логами Американского исследовательского института. Они проигрывали запись лекции студентам со скоростью, пре­вышающей нормальную, а потом проводили тестирование слушателей. Целью эксперимента было установить, усвоят ли студенты больше, если лектор будет говорить быстрее.

То же намерение увеличить поток информации связано с недавним увлечением мультиэкранными фильмами. На Всемирной выставке в Монреале почти в каждом павильо­не зрители видели не традиционный экран с последовательно сменяющими друг друга визуальными образами, а два, три, пять экранов, функционировавших одновременно. В этом случае демонстрируется несколько сюжетов одновременно, что требует от зрителя либо способности воспринимать в каждый момент значительно больше информации, чем вос­принимал любой заядлый любитель кино в прошлом, либо

производить отбор, блокировать восприятие определенных сообщений, чтобы поток стимулов оставался в разумных пределах.

Автор статьи в журнале «Лайф» под названием «Револю­ция в кино для человека с блицумом» описывает мультиэкранное кино следующим образом: «Видеть одновременно шесть образов, а за двадцать минут увидеть эквивалент полномет­ражного фильма — это возбуждает и стимулирует разум». Да­лее он высказывается по поводу другого мультиэкранного фильма, утверждая, что, «вкладывая больше в каждый момент, мы сжимаем время».

Та же тенденция к ускорению заметна даже в музыке. На конференции композиторов и специалистов по компью­терной технике, не так давно состоявшейся в Сан-Фран­циско, говорилось о том, что в течение последних веков в музыке происходит «увеличение количества акустической информации, передаваемой за данный отрезок времени»9. Известно, что современные музыканты исполняют Моцар­та, Баха и Гайдна в более быстром темпе, чем в те времена, когда они были созданы10. Итак, мы занимаемся ускорени­ем Моцарта.

ПОЛУГРАМОТНЫЙ ШЕКСПИР

Если наши образы реальности меняются все быстрее, а процесс передачи образов ускоряется, то параллельные из­менения должны затрагивать и системы кодов, которыми мы пользуемся. Язык тоже преобразуется. Согласно утверж­дению лингвиста Стюарта Берга Флекснера, главного ре­дактора «Словаря английского языка» (Random House), «слова, которые мы употребляем, в наше время меняются быстрее и не только на уровне сленга, но на всех уровнях. Скорость, с которой слова входят в употребление и выходят из употребления, быстро растет. И это справедливо, по-ви­димому, не только для английского языка, но и для фран­цузского, русского или японского».

Флекснер иллюстрирует свою мысль интригующим пред­положением, что из 450 000 английских слов, употребляю­щихся сегодня, только около 250 000 были бы понятны Уильяму Шекспиру. Если бы Шекспир вдруг появился в современном Лондоне или Нью-Йорке, он смог бы пони­мать в среднем пять из девяти произносимых слов нашего словаря. Великий поэт оказался бы полуграмотным.

Это означает, что если во времена Шекспира в англий­ском было столько же слов, сколько сейчас, то за четыре прошедших века по крайней мере 200 000 слов (а возмож­но, во много раз больше) вышли из употребления и были заменены. Более того, Флекснер считает, что около трети всего этого количества сменилось за последние пятьдесят лет11. Если это так, то, значит, сейчас словарь обновляется в три раза быстрее, чем в период 1564-1914 гг.

Это явление отражает изменения объектов, процессов и окружающего мира. Некоторые новые слова приходят пря­миком из мира товаров широкого потребления и техноло­гии. Так, например, такие слова, как fast-back, wash-and-wear, flashcube (кубик-обойма из четырех ламп-вспышек) пришли в массовый язык из рекламы. Другие появились благодаря газетным заголовкам. Sit-in (демонстрация против расовой дискриминации путем занятия мест в кафе и других местах, куда не пускают негров) и swim-in — продукт движений за гражданские права, teach-in (собрание) — кампании против войны во Вьетнаме, abe-in (дружеская встреча) и love-in (секс в общественных местах) — из субкультуры хиппи. Культ ЛСД привнес в язык такие новые слова, как acid-head(че­ловек, регулярно пользующийся ЛСД) и psychedelic (психо­делический).

На уровне сленга этот «словооборот» идет так быстро, что составители словарей вынуждены пересматривать свои критерии. «В 1954 году, — говорит Флекснер, — когда я начал работу над словарем американского сленга, я не вклю­чал слово в словарь, если не находил свидетельств его трое­кратного употребления в течение пяти лет. Сегодня такой критерий неприменим. Язык, как и искусство, становится все более подвержен быстротечным влияниям. Сленговые

термины fab (классный, сказочный) и gear (великолепный, отличный) не продержались и года. Они вошли в словарь подростков в 1966 г., а в конце 1967 г. их уже никто не употреблял. Пользоваться временным критерием для слен­га больше нельзя».

Слова так быстро приходят в язык и уходят из него, потому что в современных условиях любое новое слово мож­но с необычайной скоростью ввести в общее употребление. В конце 50-х — начале 60-х годов можно было детально проследить путь некоторых слов. Например, слова из науч­ного жаргона, такие как rubrick (рубрика, заголовок) и subsumed (отнесенный к какой-либо категории), были взя­ты из академических научных журналов и появились вна­чале в малотиражных периодических изданиях вроде «New York Review of Books» или «Commentary». Потом их принял «Эсквайр» с его тиражом 800 000 — 1 000 000 и, наконец, эти слова вошли в широкое употребление с помощью «Тайм», «Ньюсвик» и других крупных массовых журналов Сегодня этот процесс не имеет промежуточных стадий. Из­датели массовых журналов больше не пополняют свой сло­варь за счет промежуточных интеллектуальных изданий. Они в своем стремлении «не отстать» выуживают новые словеч­ки непосредственно из научной литературы.

Когда Сьюзан Зонтаг в конце 1964 г. выкопала из забве­ния слово camp (лагерь) и построила на его основе очерк для «Партизан ревью», «Тайм» уже через несколько недель посвятил статью этому слову и давшей ему вторую жизнь писательнице, а еще через несколько недель это слово упо­треблялось всеми средствами массовой информации12. Се­годня оно уже снова вышло из употребления. Другое слово, промелькнувшее с поразительной скоростью, —teenybopper (девчонка-хиппи).

Более значительным примером постоянного обновления словаря является внезапное изменение значения слова «чер­ный» (black). Многие годы чернокожие американцы счита­ли употребление этого слова признаком расистских убеждений. Либерально настроенные белые добросовестно учили детей употреблять слово Negro (негр) и писать его с

заглавной буквы. Однако вскоре после того как Стокли Кармайкл в июне 1966 г. в Гринвуде, Миссисипи, провоз­гласил доктрину «власть черным», слово «черный» стало предметом особой гордости как среди чернокожих, так и среди белых сторонников движения за расовую справедли­вость. Белые либералы тогда пережили период некоторого смятения, не зная толком, как же теперь следует говорить — «черный» или «негр». Когда средства массовой информа­ции приняли новый термин, слово «черный» было быстро узаконено. За несколько месяцев в язык вошло слово «чер­ный», полностью вытеснив слово «негр».

Отмечены случаи еще более быстрого проникновения в повседневную речь новых слов. «Битлз», — говорит Флекснер, — когда находились на вершине славы, могли приду­мать любое слово, записать его на пластинку, и через месяц оно входило в язык. Какое-то время во всем НАСА от силы пятьдесят человек употребляли слово «А-ОК» (в наилучшем состоянии). Но когда американский астронавт произнес его во время полета, который показывали по телевизору, оно за один день стало общеупотребительным. То же самое спра­ведливо в отношении других терминов, связанных с космо­сом, например «sputnik» (спутник) или all systems go (все в порядке)».

По мере того как новые слова входят в употребление, старые забываются. Сегодня картинка с обнаженной девуш­кой уже не называется «pin-up» или «cheesecake shot», она носит название «playmate». «Hep» (знающий, информиро­ванный) уступило место «hip» (то же значение), «hipster» — «hippie» (хиппи). «Go-go» (относящийся к танцовщицам в ночных клубах) вошло в обиход с ошеломляющей скоро­стью, но столь же быстро исчезло.

Быстрое обновление затрагивает и невербальные фор­мы коммуникации. У нас есть не только сленговые слова, но и сленговые жесты: большой палец, выставленный вверх Или вниз, большой палец, приставленный к носу, детский жест «как тебе не стыдно», жест, имитирующий перереза­ние горла и т. п. Специалисты, занимающиеся изучением

языка жестов, отмечают, что он также стал изменяться бы­стрее.

С изменением отношения к сексу некоторые жесты, ранее считавшиеся неприличными, стали более приняты­ми. Другие жесты получили более широкое распростране­ние, чем в прошлом. В качестве примера Флекснер приводит жест презрения и вызова, когда человек размахивает под­нятым кулаком. Возможно, это связано с появлением на американских экранах итальянских фильмов в начале 60-х. Многие жесты выходят из употребления или приобретают новое значение. Кружок, образованный большим и указа­тельным пальцем, — знак того, что все идет хорошо, по-видимому постепенно выходит из моды, а изобретение Черчилля — два пальца в форме буквы V, — когда-то озна­чавшее победу, теперь используется как знак протеста про­тив войны.

В прошлом человек овладевал языком своего общества и пользовался им на протяжении всей жизни, его «отноше­ния» с каждым словом или жестом оставались неизменны­ми. Сегодня эти отношения непрерывно меняются.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.