Сделай Сам Свою Работу на 5

Как я стерла этот мир, а затем придумала заново 3 глава





- Рин, не сердись, я знаю, что виновата, только очень тебя прошу! Хочешь, буду за тебя уборку в комнате делать или половину карманных денег отдавать – только убери его куда-нибудь! Он такой скучный, такой зануда – сил моих больше нет!

Выпалив это, я улыбнулась как можно умильнее.

- Моя тень – зануда? – грозно переспросил брат. – Ответишь за оскорбление!

Я непритворно задрожала.

- Не сердись, Рин, я не хотела тебя обидеть! Он совсем-совсем на тебя не похож!

Тут я заметила, что гнев наигранный. Брат расхохотался.

– Странно, если бы было не так! Если б он предложил тебе убежать в Южную Америку или разобрать по винтикам часы в гостиной. Значит, он оказался жутко скучным?

Я закивала, да так, что зазвенело в ушах.

- Да-да-да! Ты не сердишься? Ты его куда-нибудь сплавишь?

- Сплавь сама. Не маленькая.

- А как?

- Проше простого: положи руку ему на плечо и скажи, чтобы он возвращался, откуда пришел. Только построже!

- И все?

- И все.

- Спасибо! – Я расплылась в широчайшей улыбке.

- Не за что. Кстати: в этом доме не у меня одного есть тень! – Рин подмигнул, а затем нахмурился. – И не испытывай больше моего терпения, поняла? Насчет карманных денег – неплохая идея. Обсудим ее попозже.



 

Сплавить мистера Зануду удалось без труда. Вылизанный ангелочек не выразил протеста – ни звуком, ни словом, когда я шлепнула ладошку на его плечо и, строго глядя в зрачки, потребовала:

- Возвращайся к своему хозяину! Быстро!

Он вежливо попрощался, бесшумно упал на пол, поерзал какое-то время, превращаясь в тень, и выполз из комнаты сквозь щель под дверью. А я, ликуя, изобразила индейский боевой танец.

И в тот же день приступила к экспериментам.

Тень моей гувернантки, которую я присвоила, прощаясь с ней после урока французского, оказалась разбитной леди в джинсовых шортах и ярком топике. Она начала с того, что соорудила на моей прилично-прилизанной голове сногсшибательную прическу из сорока косичек, а потом учила играть в покер и танцевать джигу. С ней было здорово.

А вот тень кухарки, выцарапанная тайком за шумом соковыжималки, оказалась на редкость желчной и злобной худющей каргой, и я прогнала ее спустя несколько минут.

 

В первые же дни я заметила несколько особенностей, связанных с этими существами. Во-первых, напрасно я поначалу боялась, что кто-то из домашних наткнется на моих гостей и возникнут проблемы. Их никто не замечал! И родители, и прислуга проходили мимо, а тени, в свою очередь, воспринимали это как должное. За исключением Рина – он кривил иронично рот, сталкиваясь с кем-либо из этой публики в холле или коридоре.



Кожа у теней была прохладной – не холодной и противной, как у лягушек, и не теплой, как у людей – а где-то посередине, и касаться ее было приятно. Они совсем не походили на своих хозяев, больше того, резко от них отличались – и внешне, и характером.

Но был и огорчительный момент: если я засыпала, не прогоняя тень, за ночь она исчезала сама и больше не возвращалась. Как я ни звала, как ни наступала на силуэты тех, кто особенно пришелся по душе, тени оставались плоскими и темными, покорно повторяющими движения хозяев и не реагирующими на мои страстные призывы.

 

Однажды мне удалось подкараулить маму. Как я уже говорила, мы редко видели родителей – обычно они возвращались домой (из театра, клуба, презентации), когда нам с братом полагалось лежать в кроватях. Я подловила ее на пороге гардеробной, где мама прихорашивалась перед визитом в гости. Нарядная, вся в скрипучем шелке и искрящихся драгоценностях, она рассеянно коснулась моего лба губами и бегло поинтересовалась успехами во французском. А я опустила глаза (ступни были точно в нужном месте) и прошептала волшебные слова. И тут же на паркете затанцевала рябь, и заветная тень, огромная и ценная, как золотая рыба, оказалась в моем полном распоряжении…



Она получилась красивая. Очень. Светло-русые волосы и рыжие смеющиеся глаза. Моя мама – настоящая, тоже была красивой, но не так: черты лица мелкие и правильные, почти нет мимики – чтобы не образовывались морщинки. У мамы-тени правильного в лице было мало, но вся она была такая милая, что хотелось любоваться и любоваться. Ни косметики, ни украшений, простая льняная рубашка с синей вышивкой в виде васильков и джинсы с заплатками и бахромой – но глаз не отвести...

- Здравствуй!..

Выкрикнув это, она со смехом увлекла меня в мою комнату. А там подхватила подмышки и закружила. Легко, играючи, хотя девятилетняя девочка, пусть и вполне стройненькая, это вам не пушинка. Лишь когда я зацепилась ногой за книжную полку, и она с грохотом рухнула на пол, меня отпустили.

Мельком взглянув на рассыпанные книги, тень мамы бесшабашно махнула рукой.

- Пусть! Им так веселее.

- Книжкам? – уточнила я.

Она кивнула.

- Книжкам-мартышкам! А также девчонкам Иришкам. Спасибо тебе!

- За что?

- За то, что позвала, и мне теперь не придется идти на эту скучнющую вечеринку! – Она поцеловала меня в макушку, и поцелуй, живой и щекочущий, совсем не был похож на дежурный мамин. И еще от нее восхитительно пахло, но не духами или туалетной водой, а медом и сосновыми иголками, и еще пылинками, кружащимися в лучах солнца. – У Изабелки всегда на редкость уныло и чопорно. Все такие важные, надутые – ни одного живого или умного лица! Только и развлечений, что представлять этих лощеных леди и джентльменов внезапно попавшими в густые джунгли, или превратившимися в тех зверей, на которых они похожи.

У меня кружилась голова – но больше от радости, чем от долгого верчения в воздухе.

- А что мы будем делать?

- Мы возьмем папу и пойдем все вместе гулять!

- Папу?.. – Перед глазами встал мой родитель, столь же далекий от меня, как гора Килиманджаро. В данный момент, он, верно, сидит в своем кабинете и читает газету или раскладывает пасьянс на мониторе, ожидая, пока мама наложит последние штрихи перед выходом в свет. – Он не пойдет с нами! – Я твердо покачала головой.

- Глупенькая, мы возьмем не того папу. А такого, как я!

Она подмигнула мне, да так задорно, что я расхохоталась и подмигнула в ответ целых три раза.

- Ну да, какая же я дурочка! Конечно же, мы возьмем не того папу, а твоего!

 

С семьей и домом, как я уже рассказывала, у меня было далеко не прекрасно. Нет, на посторонний взгляд все отлично: мы с братом одеты-обуты, учимся в лучшей школе плюс репетиторы-гувернантки, игрушки самые новые и дорогие, каникулы то на Канарах, то в Альпах. Но то было глянцевой обложкой на книжке, где преобладали пустые страницы, изредка заполненные дежурными фразами.

В раннем детстве я особенно остро ощущала эту пустоту и собственную ненужность двум людям, подарившим мне жизнь. В три года у меня появилась привычка подбирать вещи родителей, которые они забывали то тут, то там, и прятать в свой шкафчик. Я даже выделила для них полку. Помню, в этой коллекции были мамины помада и шарфик, папины солнечные очки и запонка. Няня знала о моем тайнике, но воспитательных мер не предпринимала: догадывалась, что невинное воровство проистекает из одиночества. Когда становилось совсем грустно, я доставала какую-нибудь вещичку и разговаривала с ней, словно с живой мамой или живым папой.

Потом я подросла и оставила эту глупую привычку, но сосущее чувство одиночества не проходило. Я страстно завидовала Тинки-Винки: после занятий в школьном вестибюле ее ждала мама, толстая и заботливая, в чьи объятия она неслась с радостным воплем. Меня же встречал неразговорчивый шофер на мерсе цвета мокрого асфальта.

Поэтому несложно представить, что я испытывала рядом с женщиной, которая смотрелась как самая смелая и заветная мечта о маме. От счастья у меня вибрировали кончики волос и ресницы. Переполняла, выросшая на дрожжах ликования, столь мощная и бурливая энергия, что, казалось, могу взлететь и макушкой пробить потолок.

Когда мы проходили мимо комнаты брата – вприпрыжку, держась за руки, как задушевные подружки, – дверь открылась, и Рин выскочил в коридор. Думаю, так получилось не случайно – мой заливистый смех разносился по всему дому. Столкнувшись с нашей парочкой нос к носу, брат пару мгновений рассматривал мою гостью, затем перевел взгляд на меня и выразительно повертел пальцем у виска.

- Совсем сбрендила!..

Ответить я не успела – развернувшись, он понесся в противоположную от нас сторону.

- А он редкостная бука! – заметила мама в удалявшуюся спину и скорчила забавную рожицу.

Я в ответ фыркнула, но негромко, чтобы Рин, не дай бог, не услышал.

- Но при этом – совершенно необыкновенный! – Она возвела глаза к потолку. – Фантастика! Просто супер. Уродится же такое!..

- Раз в миллион лет! - радостно согласилась я.

 

Тень папы (я раздобыла ее в прихожей, когда настоящий папа неторопливо облачался в пальто перед зеркалом) оказалась не менее классной: великан под два метра ростом с золотым кольцом в ухе и громоподобным смехом. Он весь зарос курчавой светло-рыжей бородой и смахивал на пирата. Я даже струхнула в первый момент. Но мандраж быстро улетучился: такой он был веселый и добродушный. Облачением служили широчайшие атласные штаны алого цвета и безрукавка, расшитая серебром.

- Ну что, мои любимые и золотые, - он обхватил нас с мамой огромными лапищами и плотно прижал к себе и друг к другу, - куда вы хотите, чтобы я повел вас?

- В зоопарк! – Я выпалила, не колеблясь ни секунды. – Я там ни разу еще не была! За все мои девять лет.

- Кошмар! - Мама сочувственно присвистнула. – И я знаю, чем это мотивировалось.

- Мне говорили, что там антисанитария и микробы, и я очень хочу на них посмотреть.

- На микробов?! – Она рассмеялась. – Глупыш, они такие маленькие, что их не видно.

Хотя папа разжал свои медвежьи объятия, она по-прежнему прижималась к нему, уткнувшись щекой в безрукавку, а он, с очень довольной физиономией, тихонько дул ей на макушку со светло-русым хохолком.

- Я знаю, я пошутила. Я начитанная девочка.

- Тогда лучше в цирк, - пробасил папа. – Там их тоже предостаточно. А еще, специально для начитанных девочек, там клоуны и воздушные гимнасты. А главное – зверюшки не такие несчастные, как в клетках зоопарка. Они там бегают, прыгают и кувыркаются.

- В цирке звери тоже несчастные, - возразила мама, тряхнув головой. Хохолок мазнул папу по носу, и он чихнул. – Не по своей воле они прыгают и кувыркаются! Смотреть на счастливых зверей надо в Африке. Махнуть в заповедник или национальный парк.

- Ух, ты! – Я повисла на папином локте, заболтав ногами. – Пожалуйста, махни нас в Африку! Ты ведь сможешь!

Папа поднял локоть до уровня своей головы, и я оказалась высоко от пола. Ноги раскачивались, как качели.

- Нет, малышка-Иришка.

- Сможешь, сможешь, сможешь!..

Папа осторожно поставил меня на пол. А мама погладила по голове, словно утешая.

- Они, пожалуй, смогли бы. Вместо того чтобы в третий раз на Кипр или в Париж, свозили бы детей разок в Африку. Но не мы, нет.

Пронесся сквознячок грусти, но я не позволила себе поддаться ему. Нет так нет! И без того замечательного – через край.

 

В конечном итоге в цирк мы не пошли: я вспомнила, что другие люди не смогут их увидеть, и потому кассирша не продаст билетов. И что же, все представление стоять? Или усядемся втроем на одно место? Мои доводы признали разумными, и мы отправились просто гулять.

Был хмурый ноябрьский день - из тех, когда небо серое и деревья тоже, а грязи под ногами еще далеко до льда и снега. Но мне казалось, что светит солнце и вовсю заливаются птицы.

Мы играли в города и в животных. И в смешную игру «кто на что похож». Мама загадала Рина, а мы с папой должны были отгадать, задавая вопросы: на какое животное он похож? На какой напиток? На какого сказочного героя?.. Я отгадала первая, завопив: «Ри-и-ин! Братик!», когда мама сказала, что из сказочных героев он смахивает на Конька-горбунка.

Потом папа пересказывал в лицах мифы Древней Греции и Скандинавии. Когда он рычал за Циклопа, лаял за Цербера и клацал зубами за волка Фернира, мы с мамой сгибались и катались от хохота. У меня даже разнылся живот и заболели челюсти. А вот прохожие посматривали на нас с ужасом и старались держаться подальше.

Утомившись, мы плюхнулись на лавочку у пруда. Я сидела посередине и кидала куски булки плавающим уткам и селезням. Мама и папа переглядывались над моей головой. Они так смотрели друг на друга! Старались коснуться невзначай то рукава, то щеки. Настоящие папа и мама никогда так не делали. Они разговаривали между собой негромко и вежливо – если рядом были мы, дети, или прислуга, или гости, но порой из их комнат доносились слова на повышенных тонах. Мамин голос становился похожим на визг кофемолки, а папин – на рычание машинки для стрижки газона. Но главное: никогда обращенные друг на друга глаза не светилась…

Меня так поразил этот момент, что я решилась задать взрослый вопрос.

- Понимаешь, Иришка-мартышка… - Мама убрала прядь, выбившуюся у меня из-под шапочки. Она немного нервничала. Папа кашлянул, приготовившись заговорить, но она предупреждающе подняла руку. – Мы всего лишь тени, и не можем влиять на решения и поступки своих хозяев. Хотя порой хочется. Думаю, Ларисе и Константину не следовало жениться, связывать свои судьбы и, тем более, заводить детей. Нет, в самом начале у них было что-то вроде взаимной симпатии и даже влюбленности. Но это быстро прошло: даже ты не успела родиться. Они живут вместе, потому что так удобнее: не надо делить имущество, втягиваться в судебные процессы. Но они давно чужие люди, хотя и скрывают это, изображая на людях счастливый брак.

- А у нас наоборот, Иришка-симпатишка, славная малышка. Мы очень любим друг друга. Хотя поначалу не питали сильных чувств. Присматривались, привыкали, узнавали, - папа говорил со мной доверительно, как со взрослой, и это очень подкупало. – А как узнали – поняли, что жить друг без дружки уже не сможем.

- Но мы зависим от своих хозяев, - вздохнула мама. - А они редко теперь бывают вместе наедине. Поэтому и мы с папой видимся очень редко. И так радуемся этим встречам!..

Они снова переглянулись. Глаза мамы были полны грусти и нежности.

- Бедные вы, бедные!.. – Я взяла ее тонкие прохладные пальцы и скрестила с папиными, большими и жестковатыми – на своих коленях.

Мы молчали, все трое. Папа напевал под нос что-то пиратское. Мне было немыслимо хорошо.

- Я хочу, чтобы так было всегда.

Мама поцеловала меня в висок, а папа горячо и крепко пожал ладошку.

Они ничего не ответили на мои слова, и тревога закралась в сердце. С каждой минутой она усиливалась, и я уже не могла беспечно отвечать на их шутки, смеяться и озорничать.

Почувствовав перемену в моем настроении, они тоже притихли. В сгустившихся сумерках мы вернулись домой.

 

Переступив порог своей комнаты, я уже не могла сдерживаться.

- Вы никак-никак не сможете со мной остаться?..

- Нет, родная, - папа поднял меня на руки и стал тихонько покачивать, как маленькую. – Нам бы очень хотелось этого, но не мы придумали законы нашего мира, и не нам их нарушать. Мы уйдем, когда ты заснешь.

- Значит, сегодня я не буду спать, и завтра тоже, и послезавтра. Никогда больше не буду!

- Маленькие девочки должны спать, - мама смотрела на меня так любяще и так грустно, что разрывалось сердце. – Если долго не спать, можно сойти с ума.

Лицо ее туманилось и расплывалось: глаза в линзах слез видели все хуже

- Пусть я сойду с ума, пусть, пусть! Зачем мне ум, если вас у меня не будет?..

Папа осторожно опустил меня на кровать.

- Ум тебе еще пригодится. Маленькие девочки вырастают…

Он не договорил, потому что в комнату без стука вошел Рин.

- Почему самое твое любимое занятие – сидеть и реветь?!

Он даже не повернулся в сторону мамы и папы.

- Ты можешь сделать так, чтобы они остались?

- Он не может, - ответила за брата мама. – Это даже ему не под силу.

- А вас не спрашивают! – Рин говорил очень зло, и я опешила. Нет, он никогда не отличался вежливостью, но хамить просто так людям, которые не сделали ему ничего плохого? Да еще таким родным, таким замечательным… - Зачем вы показали ей, как бывает в нормальных семьях, где родители любят детей? Неужели не могли притвориться – сыграть равнодушных или злых? Ведь она теперь зачахнет с тоски.

- И правильно сделали! – ринулась я на защиту самых любимых людей. – Лучше прожить так один день, чем вообще никогда. А ты злишься, потому что понял, какой ты дурак! Ведь ты мог пойти гулять вместе с нами. Было так здорово!..

- Это ты дура. С завтрашнего дня запрещаю тебе играть с тенями. Так и быть, придумаю что-нибудь новенькое, чтобы не проела мне плешь своими приставаниями.

- Не надо мне от тебя ничего!

Но выкрикнула я это уже в захлопнувшуюся дверь. И разрыдалась в голос.

Мама гладила мою вздрагивавшую спину (лицо я уткнула в подушку), а папа мерил рассерженными шагами параллели и меридианы комнаты.

- Не стоило им вообще детей заводить!..

- Тише! Не при ней же, - шепнула мама укоризненно.

Но папа продолжал бушевать:

- Мальчишке-то что, он и в семье бомжей чувствовал бы себя комфортно, а вот Иришку жалко! Как жалко!..

- Не надо об этом, прошу! Хочешь, во что-нибудь поиграем или почитаем? – это уже ко мне.

- Да, пожалуйста, - успокаиваясь, я затихла и теперь только вздрагивала. – Только можно, я долго-долго сегодня не буду засыпать?

- Конечно! Ведь маленьким принцессам можно веселиться допоздна. Петь, играть, слушать волшебные сказки. И этим мы сейчас и займемся!

И мы играли, пока мои глаза не стали слипаться. Но я таращила их изо всех сил.

- Что если лечь в кровать? - предложил папа. – Не спать, не спать! – поспешно замотал он головой на мой негодующий взгляд. – Слушать сказку. Ты только закрой глаза и слушай. А спать необязательно.

- Да и в кровать необязательно, - заметила мама. – Это так скучно – каждую ночь кровать и кровать. Ты можешь побыть летучей мышкой! Знаешь, как спят – то есть слушают сказки – летучие мышки?

- Вверх ногами? – предположила я.

- Именно. Вот так!

Она подскочила к гимнастическим кольцам, свисавшим с потолка, и принялась раскачиваться вниз головой, уцепившись за них коленями. Светлые волосы подметали палас.

- Попробуй сама! – Она спрыгнула. – Не хочешь летучей, можно простой мышкой. Или енотом! Они спят и слушают сказки в норке.

Мама соорудила из толстого одеяла округлую норку и жестом пригласила ее испробовать.

- Можно, как рыбка, - внес свой вклад папа. – Залечь в ванну с теплой водой…

Я даже растерялась от обилия заманчивых вариантов. Вариант с летучей мышкой не очень понравился – звенело в ушах, и голова наполнялась тяжестью. В норке было тепло и уютно, но душновато. Оставалась рыбка…

Мама наполнила ванну теплой водой и накапала эфирного масла. Папа выключил свет и зажег свечку.

- В некотором царстве, в некотором государстве жил-был принц… - Мамин голос был таинственным и убаюкивающим. Пахнущая эвкалиптом вода ласкала и обволакивала. Я и не заметила, как погрузилась в дрему. – И вот однажды он поехал со свитой на охоту… - Столь же незаметно дрема перешла в крепкий сон.

 

Проснулась я не в ванной – в кровати. Уже не рыбкой – девочкой.

И, конечно, совсем одна.

Тосковала долго. И с Рином не разговаривала целых десять дней.

Помирилась, только когда он научил меня выдувать мыльные пузыри размером с половину комнаты, входить в них и обитать, словно в круглом, прозрачно-переливчатом домике, отделенном от всего света.

Стало немного легче, как только я заметила одну вещь. Когда родители разговаривали между собой (как обычно, холодно и вежливо), их тени на полу или стене тянулись друг к другу – даже из разных концов комнаты, и старались, будто невзначай, коснуться руки или щеки.

В такие моменты я нагибалась – словно развязался шнурок, и легонько гладила кудри мамы или папино плечо…

 

Как я стерла этот мир, а затем придумала заново

 

В тринадцать лет мир кажется абсолютно несправедливым по отношению к твоей персоне. А жизнь – безвкусной и пошлой шуткой. Взрослые – инопланетяне, настолько иные и не похожие, что невольно думаешь: «Неужели и я когда-нибудь превращусь в такое же скучное и строго запрограммированное существо?» Сверстники, за малыми исключениями – безликая и жестокая масса. А исключениям – ярким индивидуальностям, как правило, не до тебя.

Подростковый период проходил у меня на редкость тяжело. Не для окружающих (я по-прежнему не грубила старшим и старалась учиться на одни пятерки), но для себя самой. Внешность не радовала: к мышиной невзрачности добавились прыщи и полнота – следствие гормональных перестроек. Внутри тоже было далеко до гармонии. Юность – это детство, беременное взрослостью. Под неумолимо меняющейся оболочкой зреет новое и чужеродное существо, и приятного в этом мало.

А тут еще любимый братик, с завидной регулярностью и явным удовольствием взращивавший во мне все новые комплексы. В отличие от меня, у него отношения с социумом были яркими и бурными. Из «дичка», которым определила его когда-то деревенская баба-тетя, к шестнадцати годам он неожиданно преобразился в популярного парня, «крутого перца». При том, что внешностью Рин не блистал: ассиметричное худое лицо, светло-рыжие патлы, левое ухо оттопырено и выше правого. Вдобавок он крайне небрежно относился к упаковке – одежде и обуви, и не пользовался парфюмом.

Сверстники его либо обожали, либо ненавидели. (Последние - от зависти.) Учителя то злились, когда он срывал уроки или задавал вопросы, на которые у них не хватало ума ответить, то превозносили – когда завоевывал первые места на конкурсах и олимпиадах. В нем нуждались, его окружали, ему звонили и засыпали смс-ками.

Меня же не замечал никто.

Одно время, правда, со мной пытались подружиться одноклассницы Рина – чтобы стать ближе к нему, войти в дом. Я простодушно верила, что старшие девочки искренне мне симпатизируют, приглашала в гости, делилась фильмами и дисками и лишь удивлялась немного, что все разговоры так или иначе крутились вокруг особы моего брата. Даже поссорилась на этой почве с Тинки-Винки, справедливо возревновавшей к новым подругам.

Старания девиц пропадали втуне: дружба со мной никак не приближала их к Рину. Он словно чуял заранее их приход и сваливал из дома, прежде чем появлялась пара-тройка его поклонниц. Потом это, видимо, ему надоело, и он устроил мне прилюдный разнос.

В тот день брат ввалился в мою комнату при девицах, радостно встрепенувшихся при виде своего кумира. Их было трое. Уже почти не скрывая незаинтересованности в моей персоне, они играли на моем копме (в то время как я безуспешно пыталась к нему прорваться, чтобы успеть до завтра написать реферат по биологии).

- И вас не задолбало просиживать здесь дни напролет, выслеживая меня, как крупную дичь? – выдал он вместо приветствия. Старшеклассницы кокетливо рассмеялись, а я встревожилась, почуяв по тону, что ничего хорошего его внезапный приход мне не принесет. – Я сам выбираю, с кем и как мне общаться, и моя сестра – последний человек, который мог бы повлиять на мои предпочтения. Должен сказать, у вас туго с воображением, девушки – дефект, мешающий более близкому знакомству со мной.

- О чем ты? – откликнулась Надин, самая холеная и оттого уверенная в себе. – Нам просто нравится Ира, она милая и очень умненькая для своих лет девочка, и мы приходим, чтобы с ней пообщаться.

- Вот именно! – энергично закивали ее подружки. – Мы никого не выслеживаем, Ринат!

- Это правда, Рин! – Отчего-то я сочла нужным встать на защиту старших «подруг». – Ты зря на них наезжаешь. Они нормальные – ты просто их недостаточно знаешь, хоть и учишься в одном классе.

- А ты, как видно, узнала их досконально? Не показывай себя большей дурочкой, Рэна, чем ты есть.

Я обиделась и надулась, но брат уже переключился с моей особы.

- А с вами, леди, давайте договоримся! Раз уж вам так неймется, можете навещать меня. Будем общаться. Только условие: никаких контактов с моей сестрой! Все ее друзья, по определению, для меня малолетки. Нет, конечно, если она вам и вправду так нравится, приходите, играйте на здоровье в куклы барби и плюшевых зайчиков, но на меня не рассчитывайте: у меня найдутся дела поинтереснее и собеседники поумнее. Ну что, по рукам?

Я задохнулась от возмущения. Нет, как он может? Все, кто общаются со мной, маленькие? Но он же сам играет и болтает со мной! Пусть изредка, под настроение, но все-таки. А его чудесности? По негласному уговору я о них никому не рассказываю, но ведь они есть! Только наши, на двоих.

Я не сомневалась, что девицы выберут его. Пусть я наивная дурочка, но результат мог предсказать и альтернативно одаренный ребенок.

- Конечно, по рукам, Ринат! На фиг нам малолетки!

Они рассиялись до неприличия, все трое. А я изо всех сил приказала себе ни в коем случае не расплакаться перед ними. Иначе надо мной будет хохотать вся школа.

- Поняла? На хрен ты им сдалась, - шепнул мне Рин на ухо, но так отчетливо, что девицы расслышали и угодливо захихикали: если, мол, тебе нравится издеваться над сестрой, мы тебя с удовольствием в этом поддержим. – А вы, - брат повернулся в их сторону, - валите вон. Быстро!

- Что?! – возопили они хором, не поверив своим нежным ушкам.

- Не расслышали? Прочь. У вас нет ни мозгов, ни честности. Не имеющий одного из этих двух качеств еще мог бы мне быть интересен, но чтоб сразу обоих? Увольте!

Пылая от обиды и возмущения, но не осмеливаясь выражать их вслух, девицы испарились. И я, наконец, расплакалась.

Рин тут же унесся. (Кажется, я уже говорила, что он терпеть не мог моего нытья, это его раздражало до зубовного скрежета. Самым легким способом избавиться от его общества было – пустить слезу.)

- Думал, ты умнее, - бросил он мне с ехидцей на прощанье.

 

На влюбленных девиц этот холодный душ подействовал мало – они продолжали провожать брата взглядами весенних кошек. Потеряв при этом ко мне даже наигранный интерес. Еле-еле удалось вернуть дружбу Тинки-Винки. Она долго не могла простить измены, но, поскольку выбирать подруг было особо не из кого (кому нужна ботаничка-отличница, круглая, как колобок, в очках и белых носочках?), мы снова сошлись.

Все описанное случилось за пару месяцев до того дня, о котором пойдет речь, но, на мой взгляд, эти два события связаны.

Была весна, ранняя – то несимпатичное время, когда снег, вода и грязь смешиваются в одну хлюпающую под ногами массу и вроде должно быть по-весеннему радостно, но на самом деле наоборот: погода, авитаминоз и усталость от серенькой жизни нагоняют уныние.

И в классе в тот день было на редкость уныло.

Я сидела за своим столом, третьим у стены, и боролось со сном. (Описываю свое состояние, дабы свалить на него вину за собственную неуклюжесть, но на самом деле и в лучшие времена не отличалась особой грациозностью.) Меня вызвали к доске, и по пути к ней я умудрилась задеть бедром угол стола, за которым «модель» класса Аллочка демонстративно красила ногти. Все вышло по наихудшему сценарию: ярко-малиновый лак выплеснулся с кисточки и забрызгал новенькую кофточку «от Гуччи» (то, что изделие именно «от Гуччи», она успела протрещать всем и каждому).

- Корова толстозадая! – Аллочка зашипела от злости. – Возместишь мне ущерб!

- Нечаева, что это за выражения? Выйди вон из класса! - оживился всегда меланхоличный и сонный историк.

- Но, Вадим Борисович, посмотрите, что она сделала с моей одеждой! – «Модель» выпятила грудь, на которой алели капельки лака.

- Выйди, я сказал! Заодно докрасишь свои ногти в более пригодном для этого месте.

- Ну и ладно!

Аллочка выскочила за дверь, искрясь от злобы. Проходя мимо меня, она успела шепнуть:

- Ну, ты за это поплатишься!..

В нашем классе, как во всех классах всех на свете школ, были свои лидеры и свои изгои. Я не относилась ни к первым, ни ко вторым – так, незаметный середнячок. Перед контрольными со мной начинали активно дружить: списывать я давала беспрекословно, а вот на дни рождения приглашали через раз, через два.

Сейчас я почувствовала, что отношение ко мне может измениться – и не в лучшую сторону. Вот ведь угораздило вляпаться!..

 

Естественно, после уроков меня ждали. На школьном крыльце покуривали три девчонки, во главе с потерпевшей Аллочкой, и два парня из ее свиты. Я заметила их, едва выглянув за дверь – и тут же шагнула обратно, так что пятерка мстителей не успела меня увидеть. Вжавшись в закуток между двумя дверями, жадно слушала их диалог:

- А может, ну ее, а? – голос одной из Алкиных подружек. – Она же сестра Рината, могут быть проблемы.

- Да ну, какие проблемы? – уверенно возразила «модель». – Всем известно, что Ринату на нее наплевать. Ему вообще на всех наплевать - оттого он так крут! У меня соседка в одном с ним классе, так она рассказывала, что он ее стыдится, Ирку. Вы хоть раз видели, чтобы он в школе к ней подошел? Я – ни разу. А знаете, отчего она по жизни такая затюканная? Ринат над ней дома издевается по-всякому: дразнит, разыгрывает. Так что, если мы ее немножко проучим, он нам только спасибо скажет!

- И все равно стремно как-то…

- Да ты, Дашка, всегда трусихой была. Можешь катиться отсюда колобком, к папочке с мамочкой, пока штанишки не намочила!..

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.