Сделай Сам Свою Работу на 5

Как я стерла этот мир, а затем придумала заново 1 глава





Н.Созонова

А.Созонова

 

Красная
ворона

 

история о моем необыкновенном
брате-демиурге

 


 

Часть 1
Выдумщик

 

Дожки

 

Ринат родился раньше меня на два года, десять месяцев и одиннадцать дней. Когда я еще только училась садиться и улыбаться, он уже потерял льняные кудри, заменив их рыжими вихрами, и прилично говорил: редко, но по делу.

Лет до шести (моих) он не замечал моего существования вовсе. Так, мельтешит что-то под ногами - вроде не кошка, раз не пушистая и без хвоста. Порой совершает робкие попытки познакомиться поближе, которые безжалостно пресекаются: объект представляет нулевой интерес.

Может показаться странным, что два ребенка, живущие в одной семье, не общались и не играли вместе месяцами. Но у нас была просторная квартира с широкими коридорами, высоченными потолками и отличной звукоизоляцией. Мне предоставили свою комнату, Рину – свою. Даже нянь было две. Точнее, няня Рина, простая старушка, перешла ко мне по наследству, стоило мне появиться на свет. А для него наняли тетеньку с высшим образованием, чтобы с младых лет учила английскому и хорошим манерам.



Хотя родители старались заботиться и не ограничивать своих отпрысков ни в чем полезном и нужном, ощущения семьи как таковой в нашем доме не возникало. Ни мягкого гнезда, ни теплого очага, ни уютной норки. Просто несколько людей разного возраста и пола обитали по какой-то причине под одной крышей.

Родители много работали, и в будни, и в выходные, постоянно были заняты, и виделись мы редко. Даже завтракать, обедать и ужинать отчего-то полагалось в разное с ними время, хотя просторная кухня вполне могла вместить всех шестерых (вместе с нянями).

Самым печальным в мои рассветные смутные годы было то, что детское одиночество не сближало: единственный родной братик не желал меня замечать.

 

В девять лет Ринат серьезно заболел – что-то с легкими. Два месяца провалялся в больнице, а когда выписался, врачи порекомендовали свежий воздух и отдых от всех занятий. Обеих нянь спровадили в отпуск, а меня и брата отвезли в глухую деревню, где очень кстати проживала мамина двоюродная тетя, а для нас - троюродная бабушка.



В деревню мы были доставлены папой. Всю неблизкую дорогу за рулем своего «москвича» он хмуро молчал, видимо, обдумывая насущные проблемы. Мы с братом сидели на заднем сидении, и я страшно робела, впервые в жизни оказавшись с ним в таком тесном соседстве без посредничества нянь. Ринат, возбужденный поездкой, пребывал в непрестанном движении. Хаотично взбрасывал в разные стороны кисти рук, забирался с ногами на сиденье, а потом ужом сползал под него, вращал лохмато-рыжей головой на тонкой шее. Он то и дело задевал меня – ступней, локтем, плечом, – не замечая этого. Даже глаза не оставались в покое: то расширялись, то сужались, ведя себя настолько свободно, насколько позволяли лицевые мышцы – в компании с носом, губами и подбородком. Папа почти не делал замечаний, сосредоточенно глядя в лобовое стекло. А я, наоборот, не спускала глаз с брата. Мне казалось, что весь он крупно дрожит или вибрирует, и словно перетекает из одной формы в другую. Это было захватывающе интересно, и я смотрела, не отрываясь, хотя и порядком трусила.

- Что вылупилась?

Он не выдержал, наконец, гнета моего внимания. Я тут же опустила глаза и весь оставшийся путь изучала узор своей новенькой клетчатой юбки.

 

Дом, в который мы были доставлены на исходе дня, оказался настоящим деревенским - из круглых бревен. Примерно так я его и представляла, по книжкам, но все равно было необычно и здорово: скрипящие доски выскобленного до желтизны пола, веселые полосатые половички, которые жалко было топтать ногами, железная громоздкая кровать с пирамидкой уменьшающихся подушек. Бабушка, она же тетя, оказалась грузной, шумной и деловитой. Баба-тетя – так стал называть ее брат с первых минут, и я следом за ним. Она поправила пару раз, но быстро смирилась, что предложенный ею вариант – баба Таня – был нами отвергнут.



Нас с братом поселили вместе, в комнате на втором этаже. Там были зеленые в цветочек бумажные обои, шелушащиеся от ветхости, и столь же ветхая пожелтевшая тюлевая занавеска на пыльном окне. Спать мы должны были – о чудо! – прямо на полу, на матрасах, набитых соломой. Белье, правда, присутствовало, но простыни и наволочки, усеянные заплатками, расползались от каждого движения.

Дав бабе-тете исчерпывающие инструкции, чем и когда кормить детей, во что одевать и в какое время укладывать спать, папа с облегчением отчалил. И мы помахали ему вослед с не меньшей радостью. Точнее, помахала одна я – братик в момент отъезда «москвича» интенсивно исследовал двор и даже не оглянулся.

Баба-тетя тут же наплевала на инструкции, накормив в неурочное время вкуснейшими зелеными щами с домашней сметаной и посоветовав ходить босиком и одеваться полегче, «чтоб не запариться».

 

До позднего вечера я исследовала сад и огород и провела время насыщенно и приятно: в компании клубники, черной смородины, двух коз и выводка цыплят. Но в незнакомой комнате, забравшись под одеяло с вылезающей отовсюду ватой, окруженная странными шорохами и чужими запахами, струхнула. Долго крепилась и сопела, но не выдержала - разревелась. Сперва тихо, стараясь не нарушить ровный ритм дыхания быстро провалившегося в сон брата. Но страх не уходил - нарастал. И я завыла в голос, уже не думая ни о чем и ни о ком.

Из-за собственного воя не расслышала шагов. Фигура Рината, выросшая в темноте, вызвала еще больший приступ ужаса, а значит, и слез.

- Что ты ревешь?!

- М-м-мне страшно…

Брат присел на край матраса и тяжело, по-взрослому, вздохнул.

- И кого ты боишься? Здесь нет ни души, кроме нас с тобой.

- Я домо-ой хочу… Здесь все… все… шуршит и пахнет…

- Ну и пусть пахнет. Не серой ведь, как в аду. И не туалетом.

За дверью послышались тяжелые шаги, и Ринат мгновенно переместился на свое ложе.

- А кто это тут шумит? Кто ноет-воет, слезу пускает? – Вошедшая баба-тетя, не зажигая света, прошествовала ко мне. – Ты, что ль, Иринка?..

- Я. Страшно…

- Сериал не дала досмотреть, на самом интересном месте завыла. Небось братец пугает?

- Нет-нет!

- А то смотри у меня, - развернувшись к Ринату, она во тьме погрозила ему пальцем. – Не вой, девонька. Я тебе колыбельную спою.

Баба-тетя подоткнула на мне одеяло, взбила подушку (я еле сдержалась, чтобы не чихнуть от поднятой пыли) и низко заголосила:

- Баю, баю, баю, бай.

Приходил вечор бабай,

Приходил вечор бабай,

Просил: Ирочку отдай.

Нет, мы Иру не дадим,

Иру нужно нам самим…

 

От колыбельной стало еще страшнее. Что это за бабай, которому во что бы то ни стало потребовалась Ирочка – то бишь я?..

- Ну, как? Засыпаешь? – поинтересовалась баба-тетя. – Не боишься больше?

- Нет, - пискнула я.

- Ну, тогда я пойду седьмую серию досматривать. Спокойной вам ночи!

Баба-тетя тяжело поднялась и вышла, скрипя половицами.

А я опять заскулила, правда, тихо: бесформенный страх обрел имя - «бабай», похититель и пожиратель маленьких девочек.

- Ну, что мне с тобой делать?!

- Тут баба-ай…

Ринат вскочил и зажег свет – одинокую электрическую лампочку без абажура.

- Посмотри! Тут нет никого.

- А может, он спрятался, а потушишь лампу – вылезет! Тебе хорошо: он не Рината просил ему дать, а Ирочку…

Брат опять опустился на мой матрас.

- Да уж. Лучше б она не пела.

Он на пару секунд прикрыл веки, словно задумался. А когда открыл, глаза стали другими. Темно-серые, они посветлели и позеленели. Но главное - рябь круговых волн разбегалась от зрачков до края радужек. В волнах поблескивали искры или светлячки. Немножко напоминало море – не у горизонта, а вблизи от берега. Было страшно и завораживающе. Позднее я поняла, что, когда глаза брата становятся такими, вокруг начинают происходить странные вещи и случаются всяческие чудесности. Но тогда я этого еще не знала и так испугалась, что забилась в угол и даже перестала плакать.

Ринат, казалось, не заметил моего состояния. Он наклонился и зашептал, словно в пустой комнате нас мог услышать кто-то посторонний:

- Ты умеешь хранить секреты?

- Что у тебя с глазами?! – Я же, напротив, почти визжала, напрочь позабыв о бабе-тете внизу с ее седьмой серией.

- А что с ними? – Брат подался было к зеркалу на стене, но передумал, махнув рукой. – Ну, так – да или нет? Только шепотом, а то тебе снова споют про бабая.

- Что с твоими глазами? – упорствовала я, правда, потише.

- Глаза на месте. Значит, не умеешь? Ну, и фиг с тобой! Значит, я не расскажу тебе, что там шуршит и скребется. И ты и дальше будешь реветь и бояться, не зная, что они хорошие и совсем не злые.

Он поднялся, показывая, что разговор окончен. Любопытство победило страх, и я ухватила его за край пижамы:

- Хорошие?.. Не злые?.. Кто?

Ринат милостиво улыбнулся и приземлился на прежнее место.

- Ты точно никому не скажешь? Я могу тебе доверять?

- Никому! Клянусь. Честно-честно!

- Дожки.

- Что?

- Это дожки. Которые шуршат на чердаке.

- А кто это? Я о таких ни разу не слышала. Они большие? Они кусаются?..

- Кто, дожки? Нет, конечно. Они маленькие, разноцветные и пушистые.

- Здорово! А я могу их увидеть?

От нетерпения я принялась подпрыгивать на матрасе, отчего из дыр полезла колкая солома.

- Прямо сейчас? Может, лучше завтра?

- Нет-нет-нет! Если я не увижу их прямо сейчас, то буду бояться и дальше. Потому что я тебе не очень-то поверила.

- Не поверила? Тогда не пойдем. Вот еще: ты мне не веришь, а я тебя за это должен с чудесными существами знакомить!

- Поверила-поверила! Давай сейчас!

- Ладно, уговорила. Но мы должны выбраться отсюда тихо-тихо, чтобы баба-тетя не услышала и не застукала нас.

- Она сериал смотрит. Не услышит!

- Ладно, двигай за мной!

Переговариваясь шепотом, мы отправились в опасное путешествие на чердак. Нас ждали дремучие дебри коридора, лестница, логово чуткого хищника, откуда доносилась музыка и страстное мурлыканье телеящика, и, наконец, еще одна лестница, узкая и скрипучая.

Едва мы вышли за дверь, я крепко ухватила брата за руку. Пару раз он попытался выдернуть пальцы из моей потной ладошки, но безуспешно. На подходе к чердаку смирился и не предпринимал больше попыток к освобождению.

- Ну, мы пришли. Ты готова?

Не дожидаясь ответа, Ринат толкнул квадратную дверь. Она открылась на удивление беззвучно. За ней простиралась мгла, пахнущая пылью и старым хламом, и всеми детскими страхами.

- Включи свет, - попросила я жалобно.

- Нельзя. Пойдем!

Брат потянул меня вглубь опасной неизвестности, но я забуксовала.

- Мне страшно. Там темно!

Я подвыла в преддверье плача.

- Тихо! – Ринат зажал мне рот ладонью. Она была шершавой, как дощечка, и пахла так же - смолой. – Ну вот, знал же, что девчонкам верить нельзя, тем более, таким мелким! Прекрати, иначе явится баба-тетя, и знаешь, как нам с тобой влетит?! Мало не покажется – покажется много.

Он насильно втащил меня через порог и закрыл дверь. Я принялась брыкаться и вырываться и догадалась, наконец, укусить зажимавшую рот руку. Брат зашипел и отвесил мне свободной рукой подзатыльник.

- Смотри туда! - Меня развернули в сторону маленького окошка, жестко встряхнув при этом.

Я нарочно зажмурилась и замотала головой. Но когда тряхнули еще раз, и посильнее, решилась открыть глаза - в надежде, что изверг отстанет и перестанет взбалтывать, словно бутыль с кефиром.

Летняя ночь втекала сквозь мутное стекло, но отчего-то не могла наполнить собой помещение, а топталась, как незваный гость у порога. Нечто пушистое и светящееся шевелилось на полу. Свет был похож на лунный, только не серебристый, а разноцветный. Что-то вроде мерцающего ковра в ладонь высотой. Забыв про слезы, я осторожно шагнула вперед, чтобы рассмотреть это диво. Вблизи «ковер» оказался не однородным, а состоящим из шарообразных комочков, живых и дрожащих. Я протянула руку – и пушистая волна отхлынула от пальцев. Дожки (ведь это были именно они!) в панике заметались, карабкаясь друг на друга, стараясь заполнить собой все углы и щели.

- Но почему? – обернулась я к брату.

Ринат рассматривал дожек с радостным изумлением. Похоже, он видел их в первый раз. Тогда откуда о них узнал?.. Глаза были во мраке, но слабые искорки выдавали, что по радужкам расходятся зеленоватые волны. Он выглядел крайне довольным – как человек, сотворивший нечто такое, чего сам от себя не ожидал.

- Ты кажешься им большой и опасной.

- Но я же маленькая! И добрая.

На это брат не ответил. Подойдя, присел на пол, потянув меня за собой, и положил руку поверх моей. Его дожки отчего-то не испугались. Принялись стекаться отовсюду к его ладони. Правда, забраться на нее решился только один (одна, одно) – лиловый и, как видно, самый отважный. Остальные шевелились возле, светясь и переливаясь, словно большие пушины одуванчика или маленькие персидские котята. Шевелились… а потом принялись потихоньку расползаться в разные стороны. И растаяли.

- Спать ушили, - шепотом объяснил Ринат.

Он осторожно пересадил оставшегося смелого пушистика со своей руки на мое плечо. Тот опасливо дернулся и подрожал с полминуты, а затем притих, смирился. Я скосила глаза, чтобы как следует его рассмотреть. Размером дожка был с теннисный мячик, но гораздо легче. Казалось, он вообще ничего не весил, как птичье перышко или тополиный пух. Тельце было не совсем круглым, а в форме яйца острым концом вверх. Кроме голой розовой макушки, все покрывала шерстка бледно-лилового цвета. Она светилась, но не равномерно, а словно пульсируя. В шерсти поблескивали черные бусинки глаз, как у мышки или хомячка. Лапки – по крайней мере, та их часть, что была видна из-под густой шубки, тоже походили на конечности маленького грызуна – с тонкими пальчиками и коготками.

- А говорить он умеет?

- Умеет. Но не так, как мы.

- А как?

- Если он привыкнет к тебе и начнет доверять, то будет тихонько насвистывать или пощелкивать язычком. А если будет совсем доволен, может даже спеть. Без слов, конечно. Ну что, пошли спать? Ты убедилась, что бояться нечего?

- А можно взять его с собой?

- Я бы разрешил, будь я уверен, что ты никому не скажешь. Но, - брат выразительно развел руками, - ты уже подвела меня сегодня.

- Я больше не буду! Никогда-никогда.

Ринат упорствовал, но в уголках губ притаились смешинки. Видимо, для него это было игрой, что я отлично чувствовала. Поэтому, несмотря на непреклонный тон, не теряла надежды. В конце концов, мы сошлись на том, что зверушку я заберу, но если проговорюсь кому-нибудь, то:

- Никаких дожек ты больше никогда не увидишь! Я перестану с тобой разговаривать до конца жизни и до конца жизни буду считать маленькой, глупой и вздорной девчонкой!

 

Когда мы со всеми предосторожностями вернулись в свою комнату, я пристроила дожку рядом с собой на подушке, вдавив кулаком ямку. Подушка была большой и просторной, и я не рисковала задавить зверька во сне. Он тут же распушился и округлился, засиял особенно ярко и… исчез.

Я горестно охнула.

- Заснул, - объяснил Ринат. - Когда они спят, они невидимые.

Он сидел на своем матрасе, скрестив ноги и вытаскивая из дыр соломинки. Глаза обычные, только взгляд уставший и взрослый. Мальчишки девяти лет так не смотрят.

- А завтра я его увижу?

- Конечно.

Я тихонько засмеялась и чуть было не подпрыгнула на матрасе, но вовремя осадила себя: дожка мог проснуться и испугаться.

- Знаешь, Ринат, очень здорово, что мы с тобой наконец подружились! Раньше мне часто бывало грустно, а теперь не будет: ведь ты будешь со мной играть.

- А мы подружились?

Опешив, я принялась тереть шрам на подбородке, как делала всегда, когда была крайне взволнована. Еще лучше в таких случаях помогало сосание большого пальца, но, если брат увидит меня с пальцем во рту, решит, что я совсем маленькая, и точно не будет дружить.

– Я не знаю. Но очень хочу, чтобы мы с тобой были друзьями! Мы ведь брат и сестра.

Ринат молчал какое-то время. Я так занервничала, что все-таки засунула палец в рот. Правда, тут же вытащила и спрятала руку под матрас, во избежание соблазна. Брат не обратил никакого внимания на мой маневр.

- Хочешь - значит, будем, - наконец заключил он. - Если ты не проговоришься и не станешь приставать ко мне со всякими девчачьими глупостями.

- Не стану и не проговорюсь!

От радости я взлетела, разметав одеяло. Тут же проявился-показался испуганный дожка. Ринат, засмеявшись, перескочил до меня одним прыжком и взял его в ладони, успокаивая, а я пульнула освободившейся подушкой в потолок. Из нее посыпался снегопад перышек.

Мне верилось, что все теперь пойдет по-другому. Словно кто-то распахнул дверку внутри меня и впустил солнце и лето, расцветившие душу яркими красками. А может, я сейчас придумываю мои тогдашние мысли и эмоции. Ведь с тех пор прошло много лет, и я могу анализировать и теоретизировать. А тогда, верно, просто радовалась, как ликовал бы любой одинокий ребенок от забрезжившего счастья не-одиночества.

Когда Ринат сумел меня угомонить, и дожка был устроен с удобствами на прежнем месте, и я уже почти уснула, он подал голос:

- Слышь, сестра!

- Да?..

- Ты учти: ты больше не Ира. С Ирой я дружить не хочу и не стану.

- Почему?!

- Ир много. Куда ни кинь – обязательно попадешь в Иру. Ты теперь… - он задумался на пять секунд, - ты теперь Рэна, поняла?

- Поняла.

- И я не Ринат. Ринатов, конечно, меньше, чем Ир, но тоже порядочно. Я Рин. Поняла?

- Поняла.

- Повтори. Скажи: поняла, Рин.

- Поняла, Рин.

- Хорошо. Спокойной ночи, Рэна!

 

Когда я проснулась, дожка уже не спал. Собственно, он меня и разбудил, принявшись поглаживать крошечной когтистой лапкой мою щеку. При этом он тихонько насвистывал, словно птичка – щегол или малиновка. Я решила назвать его Фиолетик, или сокращенно – Филя.

К чести своей, я оказалась стойким партизаном и никому не проговорилась. Хотя искушение было велико. Особенно тянуло рассказать секрет бабе-тете, которая при ближайшем знакомстве оказалась не огромным зубастым хищником, а добродушной – хоть и массивной и громкоголосой - старушкой, и кладезем интересных сведений в придачу.

Уже на второй день я называла ее «баба Таня» и с удовольствием помогала в нехитрых домашних делах: выпалывала желтые одуванчики с грядок, рассыпала зерно и хлебные крошки курам, прогоняла со двора прутиком наглых соседских гусей. Выходить за ворота было строго-настрого запрещено, и иных развлечений не имелось. Попутно с интересом выслушивала ее рассказы о том, как хорошо было раньше и никогда уже больше не будет.

Рин с бабой Таней почти не общался. Это было неудивительно: в тот период жизни он вообще мало нуждался в людях. Я его чем-то зацепила, и брат периодически уделял мне время, но это было исключением. (Для меня – исключением замечательным, наполненным чудесами.)

Обычно он убегал из дома сразу после завтрака, а возвращался к ужину – усталый, голодный и исцарапанный. Где был и чем занимался, оставалось его личной тайной.

 

- А братец-то твой - совсем дичок!

Баба Таня завела этот разговор как-то вечером, за вязанием мне толстых и колючих носков из козьей шерсти.

- А что это значит?

Я тоже не сидела без дела: распутывала клубок, который наша шалая кошка Дуня превратила в не пойми что.

- Ну, смотри. Есть яблони садовые, и яблоки у них красивые и сладкие. В саду у нас много таких, в августе полакомишься. А вон за забором, видишь? – деревце выросло. На нем яблочки такие мелкие и кислые, что лучше и не пробовать: рот оскоминой сведет. Наши яблоньки называются культурными, а та – дикая, или дичок. Так и Ринат – вроде того деревца. Хоть и в нормальной, культурной семье растет, и родители – не алкоголики какие.

- А кто такие алкоголики?

- Вырастешь – узнаешь. Уж такого-то добра!.. - Баба Таня махнула рукой, забыв про спицы. – Вот, петлю запутала из-за тебя…

- А это плохо – быть дичком?

- А что ж хорошего? Таких людей никто не любит. Если характер у твоего братца не изменится, вырастет из него бандит какой-нибудь или убийца. Кто в детстве никого не слушает, для того и законы потом не указ будут.

Обидевшись за брата, я принялась горячо его защищать:

- Неправда! Рин добрый и хороший! Не будет он бандитом. А ты, баба Таня, обиделась на него за то, что сегодня утром он на тебя огрызнулся, а вчера домой прибежал, когда ужин уже остыл. А позавчера Дуню акварельными красками раскрасил… - Я запнулась, осознав, что проказы Рина, о которых можно рассказывать бесконечно, вряд ли смягчат сердце бабы Тани. Затем добавила тихо: - Он же не знал, что краски такие вредные, и Дунька, помыв себя язычком, отравится и долго тошнить будет…

- Ох, герой! – усмехнулась баба Таня. – Хорошо все художества его описала.

Я вскочила, готовая убежать, швырнув клубок на пол.

- Обиделась за родную кровь? Да ладно, может, и не вырастет еще уголовник. Драть его надо, как сидорову козу. А некому, видно, драть. Слишком все культурные. Ох, намаются еще с ним мать с отцом…

Я села обратно и закончила свою работу, но уже кое-как, без огонька.

А перед сном пересказала разговор брату.

- Ну и что ж – что дичок? Так даже лучше! – Рин казался ни капельки не обиженным. – Зато ветки той яблоньки никто не обрывает, чтобы сорвать яблочко послаще. А птицам все равно – кислые они или сладкие, они и так клюют, и песенки распевают. И драть меня, как козу, не надо – все равно не поможет. Не стану я тихим паинькой, пусть не надеются. И убийцей не стану, можешь не бояться. Людей убивать неинтересно.

- Ты что, пробовал? – испугалась я.

- Нет. Но знаю. Разрушать всегда просто и неинтересно.

При этих словах голос его стал чужим, глуховатым. Но не успела я это осмыслить, как Рин снова стал самим собой.

- Хватит об этом. Завтра пойдем на речку! И Филю с собой прихватим.

Я взвизгнула от восторга.

Мы жили в деревне уже больше месяца, а на речку я не выбиралась ни разу. Как, впрочем, куда-либо еще за пределы бабы-таниного сада-огорода.

 

Операцию мы держали в строгой тайне. Из дома вышли после обеда – в это время баба Таня обычно устраивалась подремать на своей огромной кровати с пирамидой подушек (не потревожив их архитектуру, лишь сдвигая в сторону). За обедом она съязвила, что еды для Рината не приготовила: в это время суток дома он не бывает. Брат и глазом не моргнул – тем более что миска борща и кружка молока для него все-таки нашлись.

До речки, прозванной местными жителями Грязнухой, было километра два. Под лучами припекающего солнца для меня, шестилетней, не спортивной и физически изнеженной, это было большим расстоянием. Но я не ныла, зная, как раздражают нытье и жалобы брата. Рин шагал молча, даже необязательной болтовней не скрашивая моих страданий. Лишь когда за кустами заблестела мутно-зеленая речная гладь, соизволил открыть рот:

- А ты вообще-то умеешь плавать?

- Нет. - Я подошла к воде и опасливо пощупала босой пяткой. Она показалась ледяной по сравнению с раскаленным воздухом. – Меня же не водили в бассейн.

- И меня не водили, - хмыкнул Рин. - Здесь глубоко, - сообщил он, озирая Грязнуху. – И омуты.

- Значит, купаться нельзя?

- Наоборот. Проще будет научиться.

Он сбросил рубашку и джинсы.

- А ты уже здесь купался?

- Сто раз. Что застыла столбом? Сними Филю с плеча!

Дожка выглядел неважно. Жаркая прогулка не пошла жителю чердака на пользу: мокрая от пота шерстка облепила тельце, уменьшившееся в объеме раз в пять, бока тяжело вздымались, а макушка, выглядывавшая айсбергом сквозь лиловые дебри, была уже не розовой, но пугающе багровой.

Я послушно сняла зверька и опустила в траву. Он тут же заполз в тень от лопуха и с блаженным, как мне показалось, выражением прикрыл глаза-бусинки.

- Ты ведь не кинешь меня туда?..

- Конечно, нет. Разве могу я кинуть свою единственную маленькую сестренку в эту холодную мокрую воду?

Что-то в его тоне показалось мне подозрительным, и, начав стягивать платье, я замерла на полдороге. Но долго задумываться мне не дали: брат рывком завершил мною начатое, и тут же от толчка в спину мое тельце полетело со всего размаха в глубокую и быструю Грязнуху.

Говорят, таким варварским способом можно научить ребенка плавать: будто бы включается инстинкт самосохранения, и дитя автоматически начинает совершать правильные телодвижения. Полная фигня! На своей шкурке испробовав этот метод, говорю честно: научиться таким способом плавать невозможно, а вот получить нехилую психологическую травму – запросто.

Ко дну я пошла не сразу, не как топор. Сперва побарахталась на поверхности и даже попыталась выползти на берег, бывший поначалу совсем близко – стоит ухватиться за нависшую над водой ветку или корень куста. Рин наблюдал за моими попытками спастись с видом естествоиспытателя, ставящего опыт над очередной лабораторной крыской. Порой подавал голосовые команды: «Греби руками, а не молоти воду!», «Ногами, ногами работай!», или комментарии: «Машешь руками, как глупая ветряная мельница», «Сюда бы камеру: обхохочешься!..» Большинство реплик я, правда, не слышала: было не до того. Сильное течение относило все дальше от берега и тянуло вниз. Приходилось бороться еще и с липкой волной страха, затопившей голову и внутренности.

Боролась я минут пять, пока не выдохлась. Сложив, образно говоря, лапки на груди, отдалась течению и принялась погружаться в зеленоватую муть, с намерением пополнить ряды местных утопленниц. Последнее, что я увидела – как Рин, размахнувшись, швырнул что-то в мою сторону. Дальше были тьма и вода, заполнявшая ноздри и горло. Отвратительное ощущение, но, верно, последнее…

И тут что-то упругое ткнулось в бок и поволокло вверх – к воздуху, к солнцу, к жизни. Когда, отдышавшись и отплевавшись, я обрела способность соображать, поняла, что происходит нечто удивительное. Я сидела верхом на чем-то большом, теплом и гладком, быстро несшимся против течения. Дельфин? Видеть дельфинов мне не доводилось, только слышала, что они очень добрые и водятся в южных морях. Ну а этот, видимо, был речным.

Я помахала Рину. Он прыгнул в воду, вызвав фонтан брызг, и крупными гребками поплыл ко мне.

- Это ведь дельфин?

- Какой дельфин?! – захохотал он, отфыркиваясь. – Это твой дожка, глупая! Филя! Не узнала?..

То было самое изумительное купание в моей жизни. Видоизменившийся Филя подбрасывал меня высоко вверх и отскакивал в сторону – так, что я шлепалась в воду - не больно, но весело. Или Рин, схватив меня за ноги, утаскивал к самому дну, а оттуда дожка, изгибаясь всем телом, выталкивал нас обоих. При ближайшем рассмотрении он больше напоминал не дельфина, а тюленя, только с лапами вместо ласт и пушистыми густыми усами.

Но все прекрасное быстро кончается. Не прошло и получаса, как брат потянул меня на берег. Как я ни упрашивала, как ни капризничала, он был непреклонен. Мы выбрались на сушу, где Филя тут же съежился до своего обычного размера и принялся активно сушиться на солнышке

- Ну почему, почему мы так мало купались?..

- Я устал.

- А почему я совсем не устала? Я же младше!

- Потому.

Он словно выплюнул это слово. Выглядел Рин и впрямь изрядно уставшим: кожа посерела, под глазами залегли тени. Недоумевая, я прекратила расспросы и, мрачно сопя, натянула платье.

Вновь раскрыла рот лишь на полпути к дому:

- А когда ты научился плавать?

- Я не учился. Просто всегда умел.

Решив, что он заливает, как все мальчишки (верно, втайне от меня ходил в бассейн), я дипломатично сменила тему:

- Мы ведь придем еще сюда, правда? Еще будем много раз купаться?

- Почему нет?

- Завтра?

- Лучше послезавтра. А то быстро надоест.

 

 


 

Ожившие россказни

 

Но послезавтра на Грязнуху мы не пошли – зарядил дождь. И не летний ливень – короткий, бурный и хлесткий, а основательный и монотонный. Тучи накрепко заволокли небо, без единого просвета.

- Ну, это надолго, - заключила баба Таня. – Не на день и не на два. – Заметив уныние на моем вытянувшемся лице, бодро добавила. – Зато грибы пойдут! Полные лукошки притаскивать будем. Возьму тебя в лес, так и быть, как распогодится.

- Мне не нужны грибы! Мне нужно солнце! И прямо сейчас.

Она усмехнулась.

- Солнце ей нужно – ишь, какая… Ну, так попроси у Боженьки. Может, тебя, невинного ангелочка, и послушает.

 

Но никто меня не послушал. На следующее утро дождь шумел с той же неутомимостью. Печаль ситуации заключалась не только в том, что невозможно было повторить замечательное купание. Нечем было заняться. Вообще!

Телевизор у бабы Тани был старый, тусклый, и показывал лишь одну программу. Днем он был выключен, а по вечерам баба Таня смотрела бесконечные бразильские сериалы. Видика не имелось. Пластинок со сказками тоже.

Рин нашел для себя выход, нарыв на чердаке стопку старых журналов вроде «Огонька» и «Крестьянки», в которые и уткнулся. Когда я попросила поискать для меня детские книжки, вручил совсем малышовые, состоявшие из одних рассыпающихся картонных картинок. «Курочка Ряба», «Репка», «Красная Шапочка» - уже в три года я знала эту белиберду наизусть.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.