ГЛАВА 2, В КОТОРОЙ МЫ ГОВОРИМ О ПРАВАХ ЖИВОТНЫХ

Для веганов мы, мясоеды – жалкие долбоебы. Убийцы. Да-да, именно так. Мы убиваем, не раскаиваясь, зачастую варя живьем в кипятке или обжаривая заживо без единой мысли о жизни и свободе, которые мы отнимаем, и о боли, которую причиняем. Иногда мы даже мелко режем наших жертв и едим с чесноком, преисполненные наслаждения. Мы больны и извращенны. Мы – беспощадные тираны, не имеющие ни малейшей жалости к угнетаемым.

Став веганами, получаем ли мы трибуну? Неа. Мы лишь примеряем на себя костюмчик, сшитый мясоедами.

Для них, загнанных в интеллектуальный угол, мы, веганы – ганнибалы-лектеры овощного мира. Стоит только упомянуть, что ты – этический веган, как какой-нибудь всеядный моментально поднимает хвост и начинает затирать про «права растений». Его доводы таковы, что если ты печешься о правах животных, ты должен заботиться и о правах флоры тоже. И хотя многие веганы действительно стараются наносить окружающей среде наименьший урон, это не то, чего пытаются добиться всеядные своей критикой. Они хотят растоптать наши аргументы в пользу веганизма посредством тысяч комариных укусов, поскольку если они забрызгают грязью наши ценности, они смогут получить для себя индульгенцию в виде права не думать о той откровенной или косвенной борьбе, которую мы ведем, будучи веганами.

И так ты всю жизнь будешь слушать скулеж относительно эксплуатации, страданий и убийства растений, пока всеядное существо с торжествующей ухмылкой поедает курицу, очевидно, забывая о том, что на производство полкило куриного мяса уходит не один килограмм злаковых. Так что если бы всеядный действительно заботился о правах растений, он съедал бы лишь несколько пшеничных зернышек, вместо того чтобы скармливать мешки злаковых тем животным на ферме, чью мертвую плоть он впоследствии с аппетитом навернет. Но это мелочи. Куда забавнее подначивать веганов, обзывая их душегубами.

Вдобавок к этому защитники прав растений игнорируют кое-какие здравые выводы. Есть идея устроить маленький мозговой штурм. Проведем эксперимент, поставив рядом брокколи и поросенка. Теперь дотронемся раскаленной кочергой до брокколи. Что произошло? Да ничего – брокколи малость поджарилась (отчего пахнет не очень хорошо), но она не кричит, не дергается и не выказывает никакой реакции, потому что у нее НЕТ НЕРВНОЙ СИСТЕМЫ И БОЛЕВЫХ РЕЦЕПТОРОВ. Если проделать то же самое с поросенком, он наверняка завизжит от боли и убежит. Поскольку никогда нельзя ничего знать наверняка о чувствительности другого человека или животного, такие вещи, как пронзительный крик, очень помогают строить оправданные предположения о его самочувствии и состоянии. Помимо звуковых и поведенческих сигналов поросенок дает нам знать, каково ему, хотя бы тем, что у него ЕСТЬ НЕРВНАЯ СИСТЕМА И БОЛЕВЫЕ РЕЦЕПТОРЫ. А растение? Оно ведет образ жизни овоща и чувствует все аналогичным образом, скажем так.

Глубина абсурдности борьбы за права растений наглядно показывает, как далеко готовы пойти люди ради отрицания того факта, что они косвенно причиняют животным страдания. Всеядные существа в той или иной степени ответственны за кровавые бани, чинимые на скотобойнях, раз они даже готовы бросаться на веганов за поедание пресловутой брокколи. Да, универсум устроен непросто.

Как ни печально, но эти упреки приходится выслушивать любому вегану, особенно если он – этический веган. Безудержный нарциссизм общества потребления еще может простить веганизм, как проявление заботы о собственном здоровье. Скажи им, что хочешь сбросить пару кило или что у тебя высокий уровень холестерина, и они всецело поддержат твое решение, даже если будут думать, что это малость экстремально. Они, скорее всего, даже примут твою сторону, сказав, насколько это «храбро» – страдать, отказываясь от продуктов животного происхождения.

Но стоит тебе ляпнуть, что ты – веган, потому что считаешь, что животные не должны страдать ради удовольствия людей, тебя сразу запишут во фрики. В тот момент, когда ты упоминаешь права животных, люди вытаращиваются на тебя так, будто ты только что оглушительно и ароматно пернул.

Самое поразительное в таком поведении окружающих для веганов то, что у большинства из мясоедов есть свои кошки и/или собаки, и они прекрасно знают, что их питомцы способны чувствовать боль, испытывать такие ощущения, как радость, печаль и восторг, и имеют полное право не страдать.

Тем не менее, из-за социальных механизмов, навязанных нам, а также в связи с традициями, вкусами и привычками мы продолжаем отбирать у животных то, чего они заслуживают: свободу от боли и эксплуатации и возможность жить полной жизнью как сознательные существа. И, вместо того чтобы критически думать о запредельных страданиях, заключенных в каждом грамме мяса, яиц или молочных продуктов, и о том, как мы эксплуатируем животных ради собственного комфорта, всеядные, как водится, парятся о том, насколько им будет не хватать куриных крылышек, гамбургеров и сыра. Мы знаем, что мы не единственные, кто видит это соотношение сил добра и зла.

Отталкиваясь от такой неадекватности в восприятии животных и мяса в нашей культуре, мы вывалим на вас весь жесткач относительно прав животных. Здесь мы обсудим кое-какие этические, экологические и физиологические причины того, чтобы стать и оставаться веганом. Мы делаем акцент на этической составляющей веганизма, пользуясь логическими аргументами касаемо боли и чувствительности с целью доказать, что эксплуатация животных для наших нужд морально непремлема.

Мы очерчиваем современную философскую систему взглядов на эту проблему и настаиваем на том, что должны развивать культуру защиты прав животных на жизнь без страданий. Главный наш аргумент заключается в том, что животные не являются собственностью, которой мы можем распоряжаться как заблагорассудится, и мы исследуем общий корень угнетения людей и животных (позволительно ли будет сказать КАПИТАЛИЗМ?) и продемонстрируем, насколько права людей и животных переплетены друг с другом.

В завершение мы рассмотрим, насколько катастрофично влияние промышленного скотоводства на жизнь людей, животных и планеты. Мы также разрушим логику популярного аргумента о веганизме, который по-настоящему нас бесит. Закругляясь, мы оценим веганизм с точки зрения пользы для здоровья и обсудим права животных в повседневной жизни.

Но, прежде чем мы начнем, мы позволим себе одно важное замечание.

Хотя мы знаем немало о том, что творится в цирках, зоопарках, рыбных хозяйствах, меховой промышленности, в сферах экспериментов над животными и охотничьего промысла, мы считаем, что наиболее важным на сегодняшний день является вопрос о промышленном скотоводстве. Во-первых, это самый распространенный способ угнетения животных человеком. Кроме того, именно в этой области происходит наибольшее число убийств. В связи с этим мы фокусируемся на сельском хозяйстве, уделяя меньшее внимание проблемам в других сферах эксплуатации. Не подумайте, что мы считаем меховые шубы нормальным явлением, что препарирование животных полезно или что коррида – это весело. Мы не подвергаем сомнению тот факт, что все это отстой, и надеемся, что скоро подобным вещам придет конец.

А теперь поговорим о садисте по имени Саймон.

Садист по Имени Саймон

В своей книге «Введение в права животных: ваш ребенок или пес» Гэри Франчионе[23] предлагает обезоруживающую теоретиков-мясоедов концепцию, которая иллюстрирует проблемы в нашем восприятии животных в человеческой культуре. Она заключается в следующем. Представь себе ебанутого садиста Саймона, который измывается над своим псом, прижигая его паяльной лампой. Теперь задай себе невеселый вопрос: это в порядке вещей? Если ты с нами в одной лодке, ты ответишь однозначно: «Ни фига!» Любой вменяемый человек согласится, что в этом есть что-то противоестественное. Насколько можно судить, Саймон причиняет собаке невероятные страдания. И, если спросить его, зачем он это делает, он спокойно ответит, что он получает от процесса огромное удовольствие.

Это кажется вызывающим большинству разумных людей: какой-то ушлепок мучает собаку просто потому, что ему это нравится. Других причин он привести не может. Сделаем смелое предположение о том, что тебе вовсе не нужно быть веганом, дабы понять: с парнем что-то не то. Но в чем проблема? Подавляющее большинство людей ответили бы, что собака чувствует боль, и в обязанности любого гражданина входит сделать так, чтобы ее от этого избавить. Собака знает, что ей делают больно, и в ее интересах избежать пыток. Вроде бы все правильно, так? В довершение многие сказали бы, что в подобном живодерстве попросту нет необходимости.

Но дело в том, что разумные люди склонны распространять ту же логику и на других животных. Многие чуваки и чувихи считают, что коров, кур и свиней тоже нельзя прижигать паяльником; и когда они видят примеры этих издевательств над животными, они их конкретно шокируют. Вопиющая жестокость кажется им абсолютно ненужной, поскольку они понимают, что животные страдают. Большинство людей знают об этом и выступают против подобной практики (здесь любопытно, что за пределами скотобойни, где Саймон мог «просто делать свою работу», его бы привлекли за жестокое обращение с животными).

Коль скоро большинство людей считает этот вывод логичным, как они могут есть молочные продукты, яйца, мясо, рыбу и птицу? Если мы согласны, что животные не должны страдать ради чьего-то удовольствия, как мы можем допускать, чтобы они шли под нож, а потом – в пищу? Как демонстрируют веганы, существовать без каких-либо продуктов животного происхождения, не страдая психически и физически, более чем выполнимо. Если принять как данность тот факт, что мы с легкостью можем жить без этих продуктов, значит, жажду мяса и всего прочего можно объяснить только традициями и предпочтениями. И ежели мы и вправду хотим свести страдания животных к нулю, получается, наши предпочтения в данном случае имеют не большее право на существование, чем желание Саймона жечь собаку паяльной лампой. И точка.

Несмотря на это мы живем в мире, где живых существ убивают, расчленяют и едят, считая это поведение нормальным образом жизни, а вот мучения животных на улице придурковатыми подростками – «неприемлемым». Как только в дело вступают наши капризы, мы воспринимаем побочные явления как традицию и естественный ход истории.

Да, возможно, есть мясо – традиция, но с тем же успехом во многих странах по-прежнему считается традицией не пускать женщин на определенные должности, отказывать гомосексуалистам в правах, данных натуралам, и дискриминировать людей по цвету кожи. Что касается аргумента про «естественный ход истории», то как вышло, что мы никогда не слышим о естественном ходе истории, когда медведь съедает ребенка (как это часто случается в штате Нью-Йорк) или когда крокодил нападает на человека? Кроме того, что естественного в том, чтобы сходить в бакалейную лавку и купить кровавый ломоть, обтянутый пенополистиролом?

Здесь ты можешь возразить, мол, Саймон-то издевается над животными, а звери, которые идут в пищу, непосредственным образом не страдают. Верно, по идее, на пути через бойню к тарелке жестокость не предусмотрена, но нельзя забывать, что птицам, например, курицам, обрезают клюв, чтобы они не ранили своих соседок в тесных концлагерях, осатанев от адских условий; что, скажем, поросят кастрируют (без какого-либо наркоза), дабы они вырастали жирнее; что рогатому скоту удаляют рога (тоже, разумеется, без анестезии).

Это лишь сотая доля того, что творится на фермах промышленного скотоводства, где у животных нет доступа к достаточному количеству воздуха, света и пространства. К примеру, курицы, которые несут яйца, проводят всю жизнь в тесных клетках без возможности пошевелиться, пока не отправляются на бойню. Им удаляют клювы, чтобы они не заклевали себя или соседок до смерти от вечно переживаемой травмы. Что касается самцов, то, бесполезных для производства яиц, их, как правило, бросают в мусорные контейнеры, измордованных и перемолотых в кашу – но живых!

Не стоит также забывать, что многих животных (например, коров) убивают, перерезая горло, подвешивая при этом за лодыжки на цепи вверх ногами. И хотя работа на скотобойнях предусматривает лишение животных дееспособности, эта практика показывает себя не слишком эффективной. Словом, современная сельскохозяйственная машина помещает животных в условия, которые полностью и перманентно подчиняют братьев меньших нашим прихотям. Возможно, мы стремимся приносить животным страдания, но и те методы, что практикуются, гуманными не назовешь. И почему? Потому что людям нравится вкус яиц, молока и мяса. Других причин попросту не существует.

Да, ово-лакто вегетарианцы, вы правильно поняли – мы включили в список яйца и молоко. Некоторые из вас решили, что, отказавшись от мяса, вы дали мощный пинок индустрии убийства и боли, но, к сожалению, это далековато от истины. В тот момент, когда коровы перестают приносить достаточно молока или уже не могут забеременеть, они становятся говядиной.

Не стоит также забывать, что производство телятины неотрывно связано с изготовлением молока. Когда корова рожает самца, фермерам нечего с ним делать, кроме как пустить под нож. Когда курицы стареют и уже не в состоянии давать яйца, они тоже идут на мясо. Если кто вдруг не знал, не существует сказочных пастбищ для буренок-пенсионерок, где они доживают свои дни в тени молочных побед; не бывает домов престарелых для отработавших свое куриц. Зато очень приятно думать, что ты не поддерживаешь резню, поедая яйца и сыр – ведь ты не ешь самих животных. Но если ты не считаешь справедливыми страдания животных ради удовольствия людей, ты должен признать, что ни яйца, ни молоко не несут в себе ничего хорошего.

Это написано не с целью оскорбить ово-лакто вегетарианцев, а для того, чтобы подчеркнуть: нужно отдавать себе отчет в том, что получение молока и яиц для нужд человека приносит животным боль и смерть. Мы можем так же прекрасно жить без яиц, мяса и молочных продуктов, как без непосредственных издевательств над животными. В обоих случаях все зависит только от нашей способности адекватно относиться к нашим желаниям и капризам. Достаточным ли основанием является наша жажда продуктов животного происхождения для того, чтобы 500 животных были убиты ради мяса за то время, пока ты читал все это? Насколько это весомый довод для того, чтобы только в США ежегодно отправлялись на бойню 8 миллиардов живых существ?

Специесизм

«Специесизм (видовой шовинизм, видоцентризм, видизм; англ. speciesism) – ущемление интересов или прав на основании видовой принадлежности. В основе специесизма лежит оправдание дискриминации по признаку биологического вида, которое противники специесизма ставят в один ряд с такими явлениями, как расизм, сексизм, нацизм и национализм» (www.wikipedia.org).

Нужно признать: есть что-то завораживающее в нашей культуре, имеющей столько противоречий. С одной стороны, есть всеми порицаемый садист Саймон, с другой – люди, с восхищением поедающие мертвую плоть, которые не задумываются над тем, что они творят. В каком-то смысле у нас это отлично получается потому, что мы существенно удалены от процесса производства пищи, которую потребляем, в связи с чем легко закрываем глаза на страдания животных, которые сопутствуют попаданию многих продуктов в наши холодильники. Система поставки еды из животных отлажена таким образом, чтобы не дать нам ни малейшей возможности осознать циклопические размеры страданий беззащитных существ, которые она влечет.

Если бы эти мучения были на поверхности, есть подозрение, что очень многие люди стали бы веганами – в этом, кстати, причина ужесточения наказаний за съемки сельскохозяйственных процедур во многих странах. Тем не менее, нас не очень прет выяснять, каким образом блюда попадают на тарелку, и для многих держать глаза широко закрытыми – это замечательный выход из положения.

То, как мы порицаем поведение Саймона и оправдываем мясоедство, показывает всю шизофрению нашего отношения к животным. Мы никак не можем определиться, любим мы их или едим, в итоге делая и то, и другое. Мы разводим животных по категориям. Есть «питомцы», а есть «скот», и хотя механизм разделения нами не очень продуман, эта схема мышления отлично работает, помогая кушать то, что нравится, и не идет вразрез с тем, что нам долгие годы впаривали семья и школа.

Эта удобная позиция делает нас и нашу культуру специесистской. Термин был введен Питером Сингером в его книге «Освобождение животных»[24]. Сингер определяет специесизм как «систему предрассудков или мнений, направленных на защиту интересов одного биологического вида в ущерб остальным». Специесизм хорошо сравним с другими формами дискриминации, например, с расизмом и сексизмом, каждая из которых нарушает принципы равенства и устанавливает сегрегированные отношения, основанные на несостоятельных характеристиках. Так же как расист отказывается нанять латиноса просто потому, что он – латинос, специесист оправдывает эксплуатацию животных в связи с тем, что «они всего лишь животные». Забивая этот гвоздь, Сингер пишет:

«Расисты ниспровергают принципы равенства, придавая больше веса членам их расы, когда чувствуют борьбу интересов между их расой и чужеродной. Сексисты нарушают права другого пола, пытаясь доминировать над противоположным полом. Точно так же специесисты стремятся попрать права других биологических видов ради превосходства их собственного».

Такой подход тревожен, если учитывать, что животные ощущают страх и боль и вообще испытывают те же чувства, что и мы, страдают точно так же. Принимая в расчет тот факт, что животные наделены физиологической возможностью страдать, какое право мы имеем приносить им ту боль, которой сами всячески постарались бы избежать, особенно учитывая, что эта боль совсем не обязательна?

Культурные суждения на сей счет предстают не более чем проявлениями специесизма. Подумать только: каждый раз, когда люди начинают спорить, утверждая, что «именно так всегда все и было», они не рассуждают с точки зрения логики, а апеллируют к некому абстрактному чувству традиционализма. Но нужно признать, что обоснование для поедания мяса и продуктов животного происхождения имеют склонность выходить за эти границы.

Для Боба связь между расизмом и специесизмом стала животрепещущей, когда он начал преподавать права животных в университете. Он попросил студентов написать об их отношении к правам животных и получил немало эмоциональных сочинений, где были слова о том, что «эксплуатация животных представляется непосредственной выгодой для человеческой расы», «это естественный ход развития мира, когда более сильный вид доминирует над более слабым», «так было всегда», «представители конкретного биологического вида должны заботиться исключительно о своих интересах».

Если все это сложить и заменить пару слов, вышеприведенные слова вполне могли бы стать текстом ку-клукс-клановской листовки. Здесь нужно учитывать, что студенты писали свое мнение до того, как ознакомились с книгой Сингера и других теоретиков защиты прав животных, в полной мере демонстрируя распространенность подобных идей в нашей культуре.

Превосходство и подавление людей и животных обеспечиваются экономической эксплуатацией, неравными силами и идеологическим контролем. Точно так же как рабовладельцы из южных штатов успешно пользовались трудом бесплатных батраков, большинство человеческих культур пользуется благами, получаемыми от страданий и убийств животных. Системе с легкостью удается сохранять неравенство и эксплуатацию, потому что способы отвечать на удары системы ограничены. Наконец, идеологический контроль убеждает нас в том, что эксплуатация и угнетение естествены и служат нашим интересам. При этом механизмы подавления, в основном, остаются за кадром. Эта структура показывает, как выстраивается тирания в любом направлении повседневной жизни нашего общественного строя.

Объяснить смысл слова «жестокость» людям, которые счастливо поглощают продукты животного происхождения – это в определенной степени то же самое, что растолковывать рыбе, что такое вода. И, даже несмотря на то, что очень немногие смогут дать сколь-нибудь разумное обоснование поеданию животных, большинство по-прежнему рассматривает убийство слабых как естественный ход истории, потому что они воспитаны в условиях культуры, которая всецело принимает эту эксплуатацию и, более того, ее успешно преподает.

Как этический веган, ты ежедневно сталкиваешься с тем, что приходится жить в холодном согласии с этой культурой тирании, и это может очень расстраивать. Вероятно, ты регулярно удивляешься, каким образом люди могут не видеть мир твоими глазами, не замечать всех тех страданий, что они поддерживают изо дня в день. Очень часто, вместо того, чтобы быть благодарным судьбе за свое умение мыслить независимо и двигаться вперед в социальном плане, ты чувствуешь себя брошенным за борт. Заставить тебя ощущать себя фриком – отличный способ нашей культуры поддерживать в специесизме жизнь. Разгуливать с этим ярлыком по социуму – это твоя цена за противодействие устоявшемуся порядку, и именно по этой причине столькие считают веганов фриками.

Фрики фриками, но нужно держать в уме все смычки и переплетения между различными способами и формами угнетения. В «Страшном сравнении» Марджори Шпигель[25] пишет о взаимосвязи рабства животных и людей, подчас снабжая текст душераздирающими иллюстрациями. Точно так же «Вечная Треблинка» Чарльза Паттерсона[26] исследует историю развития евгеники в Америке с точки зрения ее взаимодействия со скотоводством и то, как нацисты взяли на вооружение эти практики для массового уничтожения евреев и других наций в ходе холокоста. В своей книге «Порнография мяса» Кэрол Адамс показывает связь эксплуатации женщин и животных. Ознакомившись с этими трудами, понимаешь, насколько взаимопроникающи специесизм и другие формы дискриминации.

И хотя эти книги подчас довольно тяжело читать, они несут в себе идею о том, что сексизм, расизм и специесизм не отстранены друг от друга, как различные формы социального притеснения.

Здесь же прослеживается другая тенденция. Часто, когда говоришь с кем-нибудь о правах животных, можно услышать в ответ, что «сначала мы должны уделить внимание людям». Если ты уже веган какое-то время, тебе наверняка говорили, что приступят к решению проблемы эксплуатации животных сразу после того, как будут решены проблемы эксплуатации людей. Печально, но факт: мясолюбы-леваки охотно задействуют этот слабый аргумент, а еще печальнее, замечает Сингер, что они не решают ни вопросы людей, ни проблемы животных.

И здесь звучит наш вполне предсказуемый ответ о том, что все формы эксплуатации взаимосвязаны, и любая попытка покончить с одной из них прекрасно иллюстрирует другие. Более того, кто сказал, что отстаивать права животных и защищать права людей – это два противоречащих друг другу вида активности. Многие зооактивисты участвуют в социальной и политической жизни, добиваясь справедливости, и рассматривать права животных как нечто оторванное от остальной реальности – не что иное, как элементарная ограниченность.

Специесизм и Капитализм

Принимая во внимание все вышесказанное, можно заключить, что специесизм – это то, как мы относимся к животным, помещенным в нашу культуру; это ментальные рамки, которые мы соорудили, чтобы делать с животным все, что вздумается. В ситуации, когда этот сдвиг в сознании дополняется нынешней экономической системой, результаты оказываются катастрофическими для животных, для окружающей среды и для нашего здоровья. Но при этом, если задуматься, ты столько раз слышал, что капитализм – это Очень Клевая Штука. Если ты рос в рейгановские годы, как мы, ты должен помнить этот страх ядерной угрозы, исходящей от мерзких коммуняк, и свободную торговлю по американской модели, как панацею от всех мировых проблем.

Эти промывания привели к действенному притворству на тему того, что свободная торговля освобождает умы и приносит демократию (почему только в таких разговорах все забывают про Китай, который представляет собой огромный свободный рынок?). Государственное регулирование в этом контексте рассматривается как Очень Плохая Вещь. Дополненные свойственной капитализму ненасытностью в том, что касается прибыли, уменьшения контроля и государственного вмешательства в бизнес привели к тому, что во многих сферах экономические интересы подрывают все остальное: здоровье, окружающую среду и, черт возьми, права. И хотя нынешняя экономическая система в состоянии предоставить некоторым из нас достойный уровень жизни, вопрос заключается лишь в том, кто выстраивал эту систему за нашими спинами?

При капитализме мы можем питаться так, как в прошлом имела возможность лишь аристократия. Если ты живешь в Западной стране, ты в состоянии позволить себе мясо, яйца и молочные продукты при каждом приеме пищи ежедневно. Для тех, кто думает, что Crisco[27] – это нечто, чем приправляют крекеры (пообщайтесь с сотрудниками Crisco – они посоветуют вам этого не делать) такая схема просто охренительна. Но для людей и животных, которых эксплуатируют, чтобы накрыть для нас этот великолепный банкет, вещи предстают далеко не в розовом цвете. Именно здесь и пересекается то, как одни шикуют, и то, как других наебывают, и именно здесь начинается обсуждение экономической системы, которая максимально усиливает страдания животных.

Если задуматься о том, что мы потребляем, то мы крайне редко – скорее никогда – не видим производителей или процесс изготовления товаров, которые покупаем. Вместо этого мы приходим в магазин, выкатываем на кассе котлетину кэша и уходим с пакетами неебово пиздатого барахла (это такой экономический термин). И хотя мы делаем покупки едва ли не каждый день, мы не осознаем, как много остается за кулисами этой элементарной процедуры. Мы не знаем изготовителя в лицо, мы понятия не имеем, что за условия труда на этих предприятиях, и не представляем, какие ресурсы были затрачены на производство. В известном смысле товары появляются на полках магазинов «как по волшебству». Именно такое положение вещей выгодно тем, кто сгребает наши денежки.

Зачем заморачиваться мыслью о том, что кого-то эксплуатируют ради того, чтобы сделать для тебя стейк, если можно просто купить этот стейк, отправиться домой, слопать его и уснуть в блаженном невежестве? Ведь если бы ты знал кровавую предысторию изготовления этого изумительного ломтя мертвой плоти, разве ты покупал бы столько стейков на радость владельцев скотобоен?

Как потребители, мы отстранены от изготовителей и производственного процесса. Карл Маркс называл этот феномен «товарным фетишем». Он не имел в виду, что мы тащимся и кончаем от тех или иных продуктов. Он имел в виду, что мы рассматриваем покупки как вещи-в-себе, абстрагируясь от затрат труда и других факторов, включенных в процесс производства.

Отталкиваясь от этой базовой динамики капитализма, любой из нас может совершенно безнаказанно приобретать что угодно – стейки, шмотки, айподы. Вдобавок те, кто инвестируют в продукцию, заинтересованы в том, чтобы получить как можно больше барышей. Если сложить все эти обстоятельства и прибавить наше полное безразличие к тому, откуда берется ширпотреб, который мы покупаем, получится бескрайнее поле для вполне себе блядского бизнеса. Корпорации строят производство на самых низких из возможных зарплатах, информационно-справочные службы работают на аутсорсинге, а подавляющее большинство товаров производится в Китае.

Когда мы проецируем все эти реалии на промышленное скотоводство, вырисовывается ужасающая картина. Превращать жизнь животных в ад изо дня в день помогают три вещи.

Во-первых, тот факт, что специесизм позволяет не только употреблять в пищу всех «низших» существ, но и делать с ними все, что только ни придет на ум. Во-вторых, желание сделать максимальную прибыль на практике означает, что животные расцениваются как «экономические единицы», и их «потенциальная прибыльность» доводится до абсурда, что, как правило, предполагает крайне жестокое обращение. И, в-третьих, нам начхать, откуда берутся продукты, которые мы покупаем, что позволяет делать с животными на фермах абсолютно все – без каких-либо вопросов со стороны потребителей – в погоне за высочайшими доходами.

Когда взвешиваешь все эти факты, принимая во внимание неуклонно уменьшающийся контроль со стороны государства, с легкостью представляешь себе, каким образом промышленное скотоводство стало в нынешней Америке пятой властью.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: