Судите и судимы будете. 24.05.2013

Пропускаемый через Думу закон об оскорблении чувств верующих попытался проанализировать системный либерал Александр Верховский. «Системный либерал» в данном случае – это не обидный эпитет. Я подразумеваю человека, который хочет не изменить основы системы, а лишь частично ее гуманизировать и с этой целью пытается «конструктивно взаимодействовать с властью». С этой точки зрения и ярый идеологический антилиберал Максим Шевченко тоже системный либерал. Так вот, системный либерал Верховский долго (и довольно уныло) рассуждает о том, какая разница между «грубым нарушением общественного порядка» и «выражением явного неуважения к обществу», между «оскорблением чувств» и «унижением достоинства», что такое «осквернение», а что такое «мировоззренческая символика и атрибутика».

В итоге он констатирует, что так и не может ответить на вопрос, зачем властям понадобился новый закон. Ведь практически любое публичное выступление, вызывающее неудовольствие клерикалов, можно подвести под уже действующие статьи. Правда, прогноз Верховский все же делает, и прогноз этот неутешителен: при нашей удручающей практике правоприменения, когда суды не утруждают себя «никаким разумным доказыванием», количество произвольных приговоров с принятием нового закона только возрастет. Властям будет легче маскировать произвол, рассредотачивая его по разным статьям.

А вот Антону Ореху и без казуистики очевидно, что новый закон и был придуман именно для того, чтобы можно было карать за любое действие или высказывание, пришедшееся не по нраву верхушке РПЦ и православным фанатикам. Очевидно, что он призван задним числом подвести псевдоюридическую базу под абсолютно беззаконную судебную расправу над девушками из Pussy Riot. Добавлю от себя: закон этот призван придать дополнительную уверенность ульяновской полиции, хватающей людей за распространение на Пасху листовок с портретом Маркса и надписью «Воистину Маркс». Чтобы ей, полиции, не надо было особенно заморачиваться, «давая правовую оценку действиям данных лиц» и «определяя, что именно подразумевалось под надписью». Ну и конечно, новый закон может пригодиться, чтобы довести до обвинительного приговора дело об «иконах Pussy Riot».

Это дело тянется уже довольно давно. С тех пор различные суды уже несколько раз решали, что изображение «иконы Pussy Riot» не является ни разжиганием религиозной вражды, ни оскорблением чувств верующих. Однако каждый раз эти решения обжалуются властями и отменяются вышестоящими инстанциями. То есть власти преисполнены решимости любой ценой продавить запрет «икон Pussy Riot». Окончательного решения еще нет, но Роскомнадзор уже грозит судебным иском о закрытии Граням,Ру, в чьем разделе блогов я разместил изображение этой иконы.

Я хочу довести до сведения тех, кто утверждает, что иконы Pussy Riot оскорбляют его чувства: это мои чувства глубоко оскорблены. Оскорблены маниакальной садистской жаждой организаторов процесса над Pussy Riot во что бы то ни стало расправиться с девушками за более чем мирный и никому на самом деле не помешавший протест против клептократической олигархии и сросшейся с ней верхушки РПЦ. Оскорблены глумлением над законом, наглым жульничеством наперсточников в прокурорских погонах и судейских мантиях. Оскорблены одобрением этого жульничества со стороны так называемой православной общественности. Наконец, мои чувства оскорблены тем явлением, которое системный либерал Верховский деликатно называет «экспансией религиозных понятий в нашу светскую правовую систему». Для тех, кто не понял витиеватого выражения, поясняю: это когда суды светского государства XXI века руководствуются историческими решениями Трулльского собора.

А если без деликатностей, то мы сталкиваемся с агрессивным вторжением в нашу жизнь религиозных мракобесов при поддержке все более фашизеющей власти. Когда за панк-молебен в бизнес-центре РПЦ судили девушек из Pussy Riot, благовоспитанные господа морщили носики и говорили: девчонки сами виноваты, они полезли со своим уставом в чужой монастырь, они вторглись в церковное жизненное пространство. В общем, бестактные дуры, да и с эстетической точки зрения их акция, скажем так, неоднозначна. Несолидно их защищать. Так вот, по делу об иконах Pussy Riot такие отговорки работать не будут. Тут религиозные фанатики лезут в наш монастырь, в наше жизненное пространство и пытаются в нем диктовать нам свои средневековые правила.

Мы не всегда сами выбираем свои символы. Иногда эти символы выбирают для нас наши враги. Сегодня именно власть делает иконы Pussy Riot символом протеста против лжи, мракобесия и насилия. Иконы Pussy Riot – это мой предмет поклонения, предмет культа. Символ поддержки девушек, бросивших вызов злу. И если мракобесы все-таки продавят их судебный запрет, я найду способ испортить праздник тем, кто посягает на мои святыни. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы первый процесс о распространении икон Pussy Riot состоялся скоро. Именно так символы окончательно становятся символами.

Пусть суды за иконы Pussy Riot станут визитной карточкой путинской России во всех приличных столицах. Пусть они станут оружием против путинской России, средством роста отвращения и непримиримости к ней внутри страны. Автократии терпят крах тогда, когда массы людей начинают презирать и ненавидеть их всерьез, а не «по приколу». До готовности не повиноваться, а не просто брюзжать по кухням. Суды за иконы Pussy Riot увеличат число таких людей. Я не стану спорить с их судом о формулировках их законов. Я не стану отрицать свою враждебность казенному православию – этой самой реакционной разновидности окостеневшей «церковности». Я не буду защищаться. Я буду нападать. Суд за иконы Pussy Riot станет судом над путинским режимом. Девушки из Pussy Riot сидят за нашу свободу. Надо вернуть им долг.

Евангелие от Маркина. 11.06.2013

Весьма распространено мнение, что Следственный комитет в своих действиях против оппозиции руководствуется чисто ведомственными интересами. Получив от высшего политического руководства заказ на подавление общественной активности, он проявляет рвение с целью продемонстрировать свою нужность и добиться дополнительного финансирования, увеличения штатов, расширения полномочий и влияния. Ну и, конечно, обеспечения прикрытия, то есть собственной неприкосновенности, безнаказанности, свободы рук.

Рассуждающие подобным образом обычно предполагают, что у СКР нет собственного «политического интереса», собственных идеологически мотивированных политических целей, что СКР не является «политическим субъектом». Однако борьба за обеспечение своих чисто групповых интересов путем расширения власти и влияния уже означает вступление в сферу политического. Борьба за власть и влияние и есть политика. И ведется такая борьба политическими средствами. Начав такую борьбу, любая «группа интересов» становится игроком на политическом поле. И логика борьбы заставляет ее на определенном этапе перейти к формулированию и теоретическому обоснованию собственных политических целей, собственной политической программы.

Именно это и делает сейчас г-н Маркин. Он излагает принципы желательной для него политической модели, то есть формулирует политическую программу. И дает ей идеологическое обоснование.

Стержневой тезис «доктрины Маркина»: попытки общества противодействовать злоупотреблениям со стороны полицейско-судебной системы для общества же вреднее самих этих злоупотреблений. Потому что ослабляют государство. Ослабление государства хуже его злоупотреблений. Идея, разумеется, не новая. В области политических идей за последние 200 лет вообще очень трудно найти что-то принципиально новое. Еще родоначальник западноевропейского консерватизма Эдмунд Берк писал, что «к ошибкам государства должно относиться как к отцовским ранам – с уважительным благоговением и трепетной заботой».

Последние годы очень много говорилось о том, что в стране построена почти идеальная система, обеспечивающая полную бесконтрольность правящей элиты при сохранении внешних атрибутов политической свободы. Про власть можно говорить все что угодно, но это никак не мешает ей делать все, что она считает нужным. Чтобы критика власти не могла составить для нее реальную угрозу, государству достаточно контролировать «командные высоты» в информационном пространстве. А вытесненная на периферию критика способствует лишь «выпусканию пара». Однако в длительной исторической перспективе это не так.

На самом деле свобода критики является эффективным средством противодействия беззаконию власти даже при отсутствии реального механизма пресечения такого беззакония через судебные процедуры или смены беспредельничающей власти через выборы. Казалось бы, власть может полностью эту критику игнорировать. Ведь все суды, избиркомы и «большие СМИ» у нее схвачены. Но в результате в обществе распространяется отвращение и презрение к власти. Управлять обществом, презирающим власть, становится все труднее. Такое управление не может быть эффективным. Государство действительно слабеет.

Если власть и дальше игнорирует общественное мнение, презрение к ней рано или поздно выливается в действие. И тогда с неправедными судьями и прочими представителями власти разбираются, не руководствуясь статьями всевозможных кодексов, а в порядке революционного правосознания и революционной совести. О чем совершенно справедливо беспокоится г-н Маркин. Вот только бороться с этой угрозой он хочет не путем устранения причин роста напряженности и противостояния в обществе, а путем лишения общества возможности публично выражать свое отношение к беззаконию властей.

Фактически г-н Маркин заявил, что свободная публичная критика карательных государственных структур вредна в принципе. Идея сделать так, чтобы «статус, погоны и мантии» сами по себе исключали постановку вопроса о незаконности действий их носителей, распространена в фашистско-хунвейбиновском крыле «партии власти» уже давно. За чередой «веселых законов», которые успели напринимать наши дурацкие депутаты прошлым летом, как-то забылось, что уже тогда они выдвигали различные инициативы на эту тему. И говорили все о том же: об огульной критике, которая подрывает авторитет государственных институтов.

Задачу они поставили не из простых. Советская система в принципе отрицала право на легальное политическое соперничество с правящей группой. Поэтому универсальные формулировки об «антисоветской пропаганде» и «клевете на общественный строй» покрывали все возможные случаи выражения несогласия. Нынешний режим право на оппозицию формально признает и отказаться от этого не готов. Он выстраивает юридический механизм, позволяющий конкретные случаи критики властей «по отдельности» объявлять противоречащими каким-то конкретным законам.

В этом деле СКР уже стал настоящей творческой лабораторией. Леонид Развозжаев указывает на мучившего его сотрудника правоохранительных органов – и немедленно получает статью о ложном доносе. Группа экспертов по заказу президентского Cовета по правам человека составляет заключение о незаконности приговора Ходорковскому – и получает обвинение в составлении заведомо ложного заключения с целью воспрепятствования правосудию. Заведомо ложно оно именно потому, что оценивает как неправосудный приговор суда, считающийся заведомо истинным. Фактически объявляется преступлением любое оспаривание позиции гособвинения и решения суда.

В конце концов, любое публичное заявление о незаконности действий чиновника, полицейского или судьи есть обвинение должностного лица в совершении преступления. И если вы не имеете на руках судебного решения, подтверждающего вашу правоту, – это статья о клевете. А необходимое судебное решение не может быть принято потому, что без такого решения ваше заявление – заведомая клевета. И так далее. Рассказывайте потом их судам про ваши оценочные суждения.

Так, может, и не надо им ничего рассказывать? То есть рассказывать, конечно, надо, но не им. Все доказательства абсурдности обвинений и жульничества с законом должны обращаться не «схваченным» судам, а обществу. Чтобы любой политический процесс стал средством агитации против режима. Средством распространения отвращения и презрения к нему. Средством подрыва, ослабления и разрушения созданных им шулерских государственных институтов. А на хитроумные манипуляции их следователей, прокуроров и судей пора просто перестать обращать внимание. На текущий момент можно считать доказанным то, что им ничего не докажешь. И это их проблема – доказать обратное.

Позоры здесь громкие. 14.06.2013

Взбесившийся парламент отпечатал очередную серию диких законов. На основании одного из них маргинальные «православные» мракобесы скоро начнут требовать судебного запрета всемирно известных рисунков Жана Эффеля. А держащие нос по ветру полицейские начальники, прокуроры и судьи бросятся их «чувства» поскорее удовлетворять.

Если этот закон достоин какой-нибудь примитивной средневековой монархии, то другой носит уже откровенно нацистский характер. Он узаконивает неполноценность и неполноправие социальной группы, а публичное отрицание этой неполноценности и неполноправия объявляет преступлением. На основании этого закона гомофобы будут требовать запрета распространения информации о жизни и деятельности древнегреческой поэтессы-лесбиянки Сапфо, а заодно и ее произведений.

Что ж, если за жизнеописание и стихи Сапфо начнут преследовать как за отрицание неполноценности «нетрадиционных сексуальных отношений», их и начнут распространять именно с этой целью. Люди, которые сочтут за честь получить статью за Сапфо, найдутся. Режим сам выбрал путь превращения своей борьбы с оппозицией в войну варварства против культуры. И ради защиты культуры я готов преодолеть свою идейную неприязнь к вышеназванной общественной деятельнице с Лесбоса (Сапфо активно участвовала в политической борьбе своей эпохи и примыкала к правой аристократической партии).

На фоне всего этого крупномасштабного маразма предупреждение прокуратуры о недопустимости помещения портретов должностных лиц в импровизированную тюремную камеру и задержание активистов Левого фронта за флаги их организации могут показаться совсем уж малозначительными эпизодами. Однако время такое, что расслабляться не стоит. То, что кажется мелочью, на самом деле выражает процессы весьма серьезные.

Полиция потребовала от участников «Марша против палачей» убрать флаги Левого фронта на том основании, что его деятельность временно приостановлена решением московской прокуратуры. Не прошло и двух месяцев после этой «приостановки», как полиция додумалась истолковать ее как запрет на демонстрацию символики организации. Или же полиции помогли додуматься до этой светлой мысли.

До сих пор запретить какую-либо символику можно было, лишь признав ее через суд «экстремистской». Равно как и запретить организацию. Послушные суды властям в этом не отказывали, однако вся процедура требовала времени и определенной возни. Приостановка же деятельности организации означала лишь утрату ею некоторых формальных преимуществ, связанных со статусом юридического лица. При этом еще со времен перестройки в стране свободно действовала масса так называемых неформальных объединений и движений, которые никогда и нигде не регистрировались. И никто никогда не требовал от них регистрации их эмблем.

Похоже, у властей наконец дошли руки до устранения этого досадного пробела в тщательно выстраиваемой ими системе полицейского контроля над обществом. А то непорядок. Полицейское государство имеет тенденцию к беспредельной экспансии. Оно стремится к тому, чтобы мы не могли ни вздохнуть, ни охнуть без специального разрешения. Если его не остановить сегодня, завтра полиция будет срывать с людей значки с эмблемами, не учтенными в качестве символики официально зарегистрированных организаций.

А остановить его можно лишь одним способом: массовым неповиновением его запретам. Вот если сейчас Москва будет основательно обклеена стикерами с эмблемой Левого фронта, в следующий раз власти трижды подумают, прежде чем наезжать на не запрещенную судом символику. Демонстративное неподчинение, с которым власти практически ничего не могут сделать, есть публичное унижение государства. А показать себя бессильным оно очень даже боится. Нарываться на новое унижение может и не захотеть.

Сказанное относится и к попыткам запретить театрализованные символические действа, выражающие отношение общества к чиновникам, совершающим беззакония и подлости. Как их все-таки зацепило, когда народ пачками выбрасывал их портреты в мусорные баки! Выходит, не все с них как с гуся вода. Когда их называют поименно, им становится очень даже неуютно. Оказывается, они могут быть весьма чувствительными и ранимыми. Значит и надо настойчиво бить туда, где им больнее.

Когда общество лишено возможности влиять на власть через парламентские процедуры, через государственные институты, у него остается последний способ ненасильственного воздействия на зарвавшуюся правящую элиту: демонстрировать ей свое презрение, публично ее позорить. Если делать это адресно и поименно, рано или поздно у «должностных лиц» возникнут проблемы в семьях. И вряд ли они смогут наплевать на эти проблемы с той же легкостью, с какой они плюют на народ. Недаром же «должностные лица» в последнее время так озаботились перекрыванием возможностей граждан публично выражать свое к ним отношение. Еще одна причина их озабоченности – массовое публичное выражение презрения к власти разрушает основу ее поддержки со стороны патерналистски настроенной части населения. Для людей архаической политической культуры власть, которую закидывают фекалиями, уже не власть.

Но чем больше власть будет стеснять возможности общества выражать к ней свое отношение, тем более резкие формы общество будет вынуждено этому выражению придавать. Для блага самих этих «должностных лиц», кстати. Тех, которые организовали расправу над Pussy Riot, побоище на Болотной, а теперь еще и судилище над избитыми. Их портреты в клеточку (или в обрамлении колючей проволоки) на фонарных столбах – все-таки шанс, что на этих столбах не окажутся оригиналы.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: