Кушать верноподданно. 29.09.2011

Иногда оптимисты удручают не меньше пессимистов, ноющих, что «из этой страны пора валить». Иллюзии рассеялись? Надежды на «маленькую оттепель сверху» похоронены? Все осознали, что остается единственный путь – путь борьбы с режимом? Как же! Не хватайтесь за сердце, когда очень скоро вы увидите известных статусных либералов (в том числе и из бывших «демократов первой волны»), устремляющих свои микроскопы на выискивание «либерального реформаторского потенциала» у Владимира Владимировича Путина.

Конечно, какая-то часть умеренных либералов радикализируется. Нельзя сбрасывать со счета и такие чисто человеческие эмоциональные мотивы, как обида, унижение, разочарование. Но, уверяю вас, желающих продолжать «вызывать дух Александра II» заклинаниями о том, что сама история возложила на Путина небывалую миссию освобождения страны от путинизма, найдется более чем достаточно.

Для правых либералов это естественно. Их духовное родство с путинизмом вполне очевидно. Крайне идеологизированные фанатики «дикого капитализма», они никогда не ставили под сомнение два краеугольных камня ельцинско-путинской системы: захват основных экономических ресурсов страны группой «эффективных менеджеров» (действительно вполне эффективных в деле захвата и удержания собственности) и отказ государства от большей части своих социальных обязательств.

Это для них и есть либерализм. Тотальная коррупция, полицейский произвол и попрание гражданских прав, жульничество с выборами могут вызывать у них некоторое эстетическое отторжение, но не более. В иерархии ценностей правых либералов все эти вещи производные, а не главные.

Однако недалеко от правых либералов ушел и статусный либерализм в своей левой, «социальной» ипостаси. Когда основатель партии, провозгласившей себя единственной хранительницей чистоты подлинно демократических традиций, на упрек в том, что его фракция в Думе голосовала за закон, фактически запретивший референдумы, отвечает аргументами из арсенала сурковской концепции «управляемой демократии» (мол, нельзя допустить, чтобы одна часть общества боролась против другой его части) – это уже за гранью всякого приличия. Вопрос о постперестроечном российском либерализме можно закрывать.

Респектабельный, умеренный либерализм 90-х годов во всех своих разновидностях – глубоко антидемократическое течение, ориентированное на решение всех вопросов исключительно путем «согласия внутри элит». Он не помышляет ни о чем кроме как быть верноподданнической «оппозицией Его Величества» при бандитской власти. Только правые либералы говорят об этом открыто, а «социальные либералы» маскируют демократической риторикой.

Пока само понятие «либеральной оппозиции» будет ассоциироваться с людьми, мечтающими лишь о том, чтобы при первой возможности сговориться с правящей кликой за спиной народа, хоть сколько-нибудь демократически настроенная часть общества за такой оппозицией никогда не пойдет, какие бы правильные слова та ни говорила.

Глубоко ошибочны призывы к радикальным демократам «протянуть руку умеренным» и утверждения, что любая оппозиционная коалиция должна подстраиваться под самую «тихоходную» свою часть. Прежде всего потому, что ни на какой союз с радикальной оппозицией статусная умеренно-либеральная фронда сейчас не пойдет сама. В той аппаратной борьбе, рамками которой ограничиваются придворные либералы, дружба с радикалами веса не прибавляет, зато явно дискредитирует в глазах тех «конкретных пацанов», увещевать которых пытаются умеренные. Никогда не надо напрашиваться. Сами придут и сами предложат. Сегодня нужны не радикалы, держащие равнение на умеренных, а умеренные, поневоле ставшие радикальными. Таких можно и принять. Разумеется, это не относится к тем, кто все последние годы входил в состав властной корпорации даже в качестве холуя или бухгалтера.

Сложившаяся в России бандитско-олигархическая форма собственности в принципе несовместима с политической демократией. И страна не продвинется к демократии, пока эта форма собственности не будет ликвидирована хирургически, то есть путем экспроприации. Вопрос о том, что с этой собственностью делать дальше, пусть решает Учредительное собрание после ампутинизации. И пусть в нем конкурируют либеральная концепция «отнять и поделить» (концепция переприватизации) с государственнической концепцией «отнять и больше не делить». Возможно, между ними будет достигнут какой-то компромисс относительно того, в какой части делить, а в какой нет. Но то, что собственность у олигархов должна быть именно отнята, необходимо проговорить еще «на берегу».

На этой основе радикально-демократическая оппозиция могла бы попытаться достичь широкого политического соглашения с КПРФ. Это соглашение могло бы включать в себя либо выдвижение единого кандидата на президентских выборах, либо хотя бы публичное обещание взаимной поддержки в случае второго тура. КПРФ, если бы она того пожелала, легко могла бы найти кандидатуру, приемлемую для радикальных демократов (например, Елена Лукьянова). И если бы такое соглашение состоялось еще до думских выборов, не допущенные до них радикальные демократы могли бы призвать своих сторонников голосовать за список КПРФ (какие-никакие ВЫБОРЫ).

К сожалению, заскорузлая зюгановская команда как всегда позаботилась о том, чтобы сделать такой сценарий невозможным. Одним из кандидатов от КПРФ в Думу выдвинут пиит, пламенный борец с «жыдами», по сравнению с которым сам генерал Макашов кажется лапушкой. Другой кандидат от КПРФ – небезызвестный «капитан Крюк» и идеолог «нового дворянства», в недавнем прошлом один из начальников спецслужб нынешнего «антинародного режима», а в более отдаленном прошлом – исполнитель позднесоветских посадок диссидентов. С тех пор он не выдавил из себя даже сдержанного сожаления о том, что тогдашние руководители государства не смогли найти иные способы общения с оппозицией. Напротив, он не раз демонстрировал, что считает проводившуюся тогда политику правильной.

В политике часто приходится преодолевать брезгливость, но у всего есть предел. Можно иметь дело с наследниками РСДРП(б), но не «Союза русского народа». Искать «здравомыслящие элементы» в окружении Зюганова все равно что искать их в окружении Путина. Между тем фактическая монополия КПРФ на лозунги национализации позволяет группе Зюганова удерживать под своими знаменами многих людей, озабоченных не «жыдовским засильем», а реальной социальной несправедливостью.

Так отбейте, уведите у Зюганова эту часть его электората! Оставьте его в политическом болоте с кучкой пещерных антисемитов и отставных силовиков! Что же от этого удерживает? А удерживают сохраняющиеся надежды на некий компромисс с правящей бригадой: она бескровно уходит от власти в обмен на гарантии сохранения нажитого непосильным трудом на галерах. Но нашим ли клептократам не знать, что единственной гарантией сохранения их собственности и свободы является власть? И даже на Западе их боятся тронуть лишь до тех пор, пока они круты у себя дома и имеют возможность распоряжаться ресурсами огромной страны.

Пока власть и сила у них, ни в каких дополнительных гарантиях они просто не нуждаются. Когда же они власть потеряют, ничьи обещания не смогут их ни от чего гарантировать. Так что подобная сделка вряд ли возможна. «Воровского парохода» не будет.

Бремя белых. 31.10.2011

В связи с неутихающими страстями вокруг кавказской темы мне вспомнилось «дело» Аракчеева-Худякова. Российских офицеров, участвовавших в колониальной войне и потом обвиненных в военном преступлении – убийстве мирных жителей.

Процесс был откровенным глумлением над правосудием. То ли власти просто свалили дело на первых попавшихся, то ли кого-то прикрывали. Очевидно, что был заказ. Российские чисто конкретные пацаны чисто конкретно договорились с чеченскими чисто конкретными пацанами. И тем и другим нужен был показательный процесс. Кадырову – чтобы показать собственным подданным свою эффективность в их защите от произвола завоевателей. Путину – для отмазки от Запада. А на то, виновны ли персонально Аракчеев с Худяковым, всем было глубоко наплевать.

Лично я в виновность Аракчеева и Худякова не верю. На чисто интуитивном уровне эти парни вызывают у меня куда большее доверие, чем наши власти. Доверие и симпатию вызывает поведение обвиняемых, их отказ признать вину ради облегчения собственной участи. Добровольную явку Аракчеева на оглашение заведомо неблагоприятного для него приговора автор одного из националистических ресурсов назвал тогда поступком цивилизованного европейца, «белого человека», оказавшегося во власти дикарей-людоедов.

Что ж, поговорим о «белом человеке». Представление о «белом (или шире – цивилизованном) человеке» сводится к следующему: цивилизованный человек, во-первых, признает некий набор ограничивающих его поведение правовых и моральных норм, во-вторых, распространяет их на взаимоотношения с любыми другими людьми, в-третьих, придерживается их независимо от того, соблюдают ли их те, с кем он сталкивается, – просто в силу своей внутренней убежденности в необходимости соблюдать эти правила.

Это представление не случайно сложилось в период «бури и натиска» европейской цивилизации, когда формировались огромные колониальные империи. В значительной степени оно отталкивалось «от противного» и противопоставлялось представлению о «дикарях», живущих по «закону племени».

В основе племенного сознания незыблемое деление на «своих» и «чужих». Ограничивать себя какими-то правилами дикарь готов только в отношениях с членами своей стаи, на «чужих» он эти ограничения не распространяет. Поэтому с «чужим» можно обращаться по своему усмотрению, руководствуясь исключительно своей выгодой. Обмануть «чужого» не грех, а доблесть. Героем племени становится тот, кто обманул, ограбил, убил «чужих» больше, чем иные представители данного племени. Исключительно на выгоде для «своих» строятся представления дикаря о добре и зле. В европейской традиции это получило название «готтентотской морали»: если ты у меня украл – это плохо, если я у тебя украл – это хорошо.

Я никогда не был и вряд ли когда-нибудь стану поклонником имперской идеи. Но мне очевидно, что если бы эта идея заключала в себе исключительно культ силы и превосходства, она не смогла бы в течение тысячелетий вдохновлять многих людей, отнюдь не являвшихся выродками.

Месопотамский царь Нарамсин провозгласил себя «царем царей, царем четырех стран света» на том единственном основании, что он самый крутой самец в стае. Но уже Александр Македонский мечтал об универсальной державе как единой семье народов, в которой не будет войн и межплеменных распрей. Правда, действовал этот утонченный ученик Аристотеля чисто по-солдатски: построил на плацу своих воинов, а напротив – персидских девушек. И кто напротив кого оказался – тот на той и женится.

Римляне верили в свое предназначение править миром, но они осознавали это как миссию дать миру единый для всех закон, римское право – самое правовое в мире. Романтизация римской имперской идеи прекрасно удалась авторам румынского фильма «Колония», почему-то переведенного в советском прокате как «Колонна». Это пронзительная история противостояния римского офицера, посланного императором в только что завоеванную Дакию «дома строить, дороги» и сделать так, чтобы «все стали римлянами», и непримиримого борца за независимость Дакии. Этот дакский Басаев не учит своих юных воспитанников «дома строить, дороги». Он учит их только одному – убивать оккупантов и их пособников.

Притягательность имперской идеи в том и состоит, что она предполагает попытку преодоления племенной морали и утверждения неких универсальных, «общечеловеческих» ценностей. Да, да, тех самых, не раз осмеянных правыми национал-консерваторами. Попытка эта, с моей точки зрения, исторически неудачна. В силу своего насильственного характера. Сентиментальная мечта империи о самой себе бывает очень далека от ее реальной практики, а имперская мораль часто на поверку оказывается все той же племенной моралью, просто разросшейся до «державных» масштабов: оправдано все, что служит укреплению имперской власти. В ходе создания западных империй совершались чудовищные жестокости, и сколько Новых Алдов за спиной британских или французских «солдат Киплинга» – не счесть. Зачистка – она и в Африке зачистка.

И все же именно западная цивилизация сформулировала понятия законов и обычаев войны и военного преступления, выработала международное гуманитарное право. Можете опять смеяться и считать все это выдумкой оторванных от жизни кабинетных «общечеловеков». Ну какое может быть гуманитарное право на войне, где или ты убьешь, или тебя убьют?

Однако обычаи потому и называются обычаями, что их не выдумали кабинетные умы. Они уходят в седую древность. В ту самую, когда наиболее агрессивные члены мучительно переходящих к государственности племен стала объединяться в банды рэкетиров для грабежа соседей и крышевания собственных соплеменников (сперва за умеренную и как бы даже добровольную плату). Эти банды вскоре осознали себя благородной кастой воинов и сочинили про себя миф, объясняющий, почему «человек на коне» заведомо выше мирного пахаря.

Благородный воин, кроме того, что он отважен, руководствуется неким комплексом ограничительных правил, причем соблюдает их независимо от того, соблюдает ли их его противник. Например, для благородного воину всегда считалось недостойным убить безоружного. На этом и основаны все рыцарские кодексы, представления о воинской доблести и офицерской чести. Все это нарушалось сплошь и рядом всю человеческую историю, но все эти нарушения всегда осуждались обществом. Люди всегда понимали разницу между воином и мясником.

Эта разница по сути та же, что разница между цивилизацией и дикостью. Оправдание военных преступлений, оправдание собственных мерзостей мерзостями других – признак дремучей племенной дикости. Почитать за национального героя палача Сребреницы – признак одичания.

А вот теперь я хочу вернуться к делу Худякова и Аракчеева. Еще один автор упомянутого мной ресурса заявляет, что для него вообще неважно, убивали они мирных жителей или нет. Просто русский всегда прав по отношению к чужому, если он действует в интересах своего сообщества. То есть прямо провозглашается «закон племени» в кристально чистом виде. Никаких ограничений по отношению к «чужим» не признается. Впрочем, сторонники таких взглядов не признают ограничений и по отношению к «своим», если считают, что те действуют не в интересах сообщества. Вот вам и водораздел между приемлемым и неприемлемым национализмом. Кстати, он не имеет никакого отношения к делению на «умеренных» и «радикальных». Разница между концепцией «белого человека» и принципом «русский всегда прав» не количественная, а качественная и лежит в иной плоскости.

Дмитрий Шушарин поставил перед участниками акций «Хватит кормить Кавказ!» несколько принципиальных вопросов Готовы ли они объявить ошибочной и антирусской всю кавказскую политику Путина с 1999 года? Готовы ли они осудить обе чеченские войны, которые и велись для того, чтобы «кормить Кавказ», чтобы он оставался в составе России? Готовы ли они признать, что Буданов не герой, а преступник, что Шаманов, Трошев, Рохлин действовали вопреки интересам России?

Я хочу продолжить мысль Шушарина, добавив к его вопросам несколько своих. Понимаете ли вы, что после всех военных преступлений и преступлений против человечности, совершенных в Чечне российской армией, у путинского режима не было иного способа поддерживать видимость (исключительно видимость) «умиротворения», кроме как взращивать иждивенческую психологию и откупаться от шантажистов огромными деньгами и немереными полномочиями? Готовы ли вы предоставить чеченскому народу свободный выбор между действительным вхождением в правовое поле демократической России (именно вхождением, потому что в российском правовом поле Чечня никогда не была) и полным государственным обособлением со всеми вытекающими из этого международными обязанностями? Разумеется, решать это должен именно чеченский народ, а не кадыровская феодально-криминальная верхушка.

И наконец, готовы ли вы признать, что совершавшие военные преступления замарали честь русского офицера? Что участникам зачистки в Новых Алдах не может быть амнистии точно так же, как ее не может быть тем борцам за свободную Ичкерию, которые отрезали головы пленным? Так все-таки «белый человек» или «русский всегда прав»?

Хищник не лев. 24.11.2011

Уважаемая г-жа Латынина!

Я не подписывал направленные против Вас коллективные письма «возмущенных трудящихся», прозрачно намекающие «дорогой редакции» на необходимость сделать «оргвыводы». Хотя с сутью высказанных там оценок я совершенно согласен, но от их формы веет беспросветным совком.

Мой личный жизненный опыт приучил меня к тому, что, когда рядом бродят вертухаи, в полемике с идейными противниками надо «фильтровать базар». Поэтому я меньше всего хотел делать упор на то, что Ваши взгляды противоречат отдельным базовым статьям Конституции РФ, которые даже я уважаю. Но слово произнесено, и не мной. Разговора об этом уже не избежать, и мне остается лишь пообещать, что если какое-нибудь нашистское убожество попытается привлечь Вас за эти взгляды к суду, я буду защищать Вас всеми имеющимися у меня средствами. И необязательно в рамках действующих законов.

Когда Ваши взгляды называют фашистскими, я не считаю это чисто риторическим приемом, использованием термина просто в качестве политического ругательства без учета его смысла. Есть достаточно серьезные основания считать Ваши взгляды если и не полностью фашистскими, то по многим важным пунктам смыкающимися с фашистскими.

Вы пишете, что когда затыкают рот врагам свободы – это хорошо, а когда затыкают рот защитникам свободы – это плохо. Волкодав прав, а людоед – нет, отличить же одного от другого, так же, как и отличить врага свободы от ее защитника, можно легко – глазами. Так же, как можно отличить черную кошку от белой. Вы называете это прагматизмом и здравым смыслом.

Но это имеет и другое название: приоритет политической целесообразности над правом. Это один из базовых принципов тоталитарных режимов и фашистского и большевистского толка. Это первое, лежащее на поверхности внешнее сходство Ваших взглядов с фашистскими.

Внешнее сходство номер два. Вы с восхищением пишете о том, как западная цивилизация в XVIII веке посылала девятилетних мальчиков в море. Для Вас это то, что позволило ей добиться глобального успеха, в первую очередь – в борьбе за доминирование в мире. Но чем это отличается от аргументации поклонников обеих тоталитарных империй XX века? Да, были суровы. Да, заставляли людей терпеть лишения. Да, не останавливались перед жертвами. Зато как рванули! Короче, жизненная сила цивилизации – в ее безжалостности.

И вот здесь мы уже переходим от внешнего сходства к глубинному идейному родству фашизма с правым либерализмом. Именно правым, потому что никаких «либеральных ценностей вообще» не существует. Существуют две очень разные их интерпретации. Правой интерпретации Вы привержены, против левой, как сами признаете, активно выступаете.

Так вот, при всей фундаментальной разнице в решении правыми либералами и фашистами вопроса о соотношении личности и общества (одни ультраиндивидуалисты, другие требуют полного подчинения индивида государству), их роднит антиэгалитарный элитаризм и правый социал-дарвинизм (опять-таки именно «правый», потому что существует и его «левая» интерпретация Кропоткиным). Правая система ценностей (в отличие от левой, основанной на эгалитаризме) в любом своем варианте предполагает право сильного на доминирование, разделение людей на тех, кто «право имеет», и тех, кто «тварь дрожащая». Это всегда идеология элиты «лучших», «избранных», призванных править «неразумными». Это всегда идеология господ или тех, кто претендует на положение господ. А чтобы быть господами, нужны те, над кем господа господствуют.

Политический водораздел между «правыми» и «левыми» проходит по вопросу о том, насколько велик объем прав, которые общество готово признать за индивидом, и насколько широк круг индивидов, на который эти права распространяются. Или иными словами: в какой части ценимых обществом прав какая часть людей признается равными. Разумеется, этот водораздел подвижен во времени, поскольку меняются и объем ценимых людьми прав, и их распространенность. В начале XIX века, когда «классический либерализм», к которому Вы апеллируете, противостоял в первую очередь феодально-абсолютистским порядкам, Ваши взгляды считались бы весьма левыми. Но столкнувшись с более левым оппонентом в лице социалистического движения, часть либералов оказалась по другую сторону водораздела. Вот тут-то и оказалось, что люди, конечно, равны в правах, да не всегда и не во всех.

Вы пишете, что для Вас нет раз и навсегда данных абсолютных истин. То, что является благом в одних конкретно-исторических условиях, превращается во зло в других. Вот здесь Вы лукавите. Любая концепция права предполагает существование некоего ядра, включающего комплекс прав, признаваемых базовыми, первичными. Их нельзя ограничивать ради какой бы то ни было целесообразности. Зато ради них можно, если что, пожертвовать какими-то другими, «вторичными» правами. Вопрос в том, какие права считать первичными, то есть абсолютными, а какие — вторичными, относительными.

Понятно, что для праволибералов абсолютной ценностью не является народовластие. То есть они готовы терпеть формальную демократию, пока она не мешает фактическому доминированию элиты «успешных и состоятельных граждан». Но как только для элиты возникают проблемы, начинаются разговоры о том, что чернь по природе враждебна свободе личности и, чтобы оградить права «добрых граждан», ее надо лишить права участвовать в управлении. Не является базовой ценностью для праволибералов и традиционный «джентльменский набор» политических свобод (слова, печати, собраний, объединений). Когда затыкают рот «врагам свободы» – это хорошо.

Итак, некоторая часть общества может быть лишена другой его частью права голоса (на выборах, в СМИ и т.д.). Ради каких же базовых, неотъемлемых прав допускается подобное ограничение? Для праволибералов это священное и неприкосновенное право частной собственности. Единственное и неповторимое абсолютное право для всех времен и народов.

Приверженцы же леволиберальной системы ценностей скорее согласятся ограничить право собственности, чем свободу выражения взглядов. И в этой системе ценностей людоед отличается от волкодава вовсе не такой самоочевидной на глаз вещью, как расцветка шкуры. Любой, кто затыкает рот оппоненту, уже людоед по определению. На слово можно отвечать только словом. В соответствии с естественными этическими представлениями о справедливости. И лишь на насилие можно отвечать силой. Не всегда целесообразно, но во всяком случае можно с моральной точки зрения. Отсюда волкодав – это производная от людоеда, это тот, кто готов силой противостоять насильнику.

Вас озадачивает, что если исходить из такого критерия, сегодняшний волкодав завтра может превратиться в такого же людоеда? Да, может. И такие трансформации в истории происходили гораздо легче и чаще, чем обратные. Такова диалектическая асимметрия. Но Вы же сами пишете, что благо в одной ситуации может превратиться во зло в другой, а любая власть стремится к безграничной экспансии!

При всех исторических зигзагах, глобальный вектор развития человечества за последние несколько тысяч лет был направлен влево – к уменьшению неравенства, к демократизации. Что же касается успехов западной цивилизации, успехов действительных, а не мнимых, заключающихся в улучшении жизни людей, а не в погоне за химерами имперского величия, то этими успехами она обязана вовсе не тому, что так чарует в ней Вас. Она добилась этих успехов потому, что нашла в себе силы отказаться от собственной дикости (потому что посылать девятилетних детей в море – дикость) и повернуть влево. И начался этот поворот еще в 30-е годы XIX века, когда английский парламент под давлением социалистической пропаганды дрогнул, проявил слабость и принял возмутительно антилиберальный, попирающий права человека закон, запрещающий труд детей до 12 лет в шахтах. Ну хочет ребенок в шахте работать – это его выбор. А вы его свободу ограничиваете!

И сейчас правым либералам остается лишь с тоской вспоминать о настоящих мужчинах, каковыми были первостроители «открытого общества» Писарро и Дрейк. И в своем противостоянии «левым ценностям» искать поддержки у сил еще более правых, более брутальных и – что уж греха таить – более последовательных. У тех самых.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: