С кем быть и с кем не быть? 04.04.2008

Вновь обратиться к теме намеченной на 5 апреля в Петербурге конференции общественных деятелей либерального направления меня побудили недавние высказывания на эту тему двух очень разных людей: Григория Алексеевича Явлинского и Валерии Ильиничны Новодворской.

До сих пор свой отказ от сотрудничества с оппозиционной коалицией «Другая Россия» федеральное руководство партии «Яблоко» объясняло прежде всего тем, что ее лидеры «не внушают доверия»: у одних прошлые грехи, у других сомнительные связи, у третьих неприятная идеологическая ориентация, четвертые недостаточно политически профессиональны.

При этом руководители «Яблока» неизменно заявляли о готовности к сотрудничеству с «истинно демократическими силами». Но когда они начинали перечислять критерии, позволяющие им считать те или иные силы «истинно демократическими», получалось, что портрет этих «сил» просто срисован с собственного отражения в зеркале. Даже такой матерый сектантище, как Ленин, назвал бы это сектантством.

Но дело-то было не в сектантстве и не в нарциссическом самолюбовании. На днях федеральный председатель «Яблока» четко обозначил свои принципиальные политические расхождения с радикальной оппозицией. Его претензии к ней в том и состоят, что она радикальная. Она только обличает, только протестует. Это бесплодно и деструктивно. Истинно демократическая оппозиция должна быть конструктивна. Она должна вести постоянный диалог с властью, предлагать ей конкретные варианты более разумной политики, терпеливо убеждать власть в их правильности.

Еще пару лет назад руководство «Яблока» определяло сложившуюся в России общественную систему как криминальный государственно-олигархический капитализм с авторитарным политическим режимом, блокирующим механизмы влияния общества на власть. Своей целью оно объявляло отстранение от власти правящей группы во главе с Владимиром Путиным, на которого возлагалась персональная ответственность за формирование этого режима. Сегодня лидеры «Яблока» заявляют о стремлении побудить эту группу вести себя более цивилизованно.

Как же возможно побудить правящую группу вести себя более цивилизованно, если механизмы влияния общества на власть заблокированы и работают только механизмы манипулирования обществом со стороны власти? Власть этой группы на сегодняшний день достаточно прочна, она не чувствует необходимости идти на уступки оппозиции и может выбирать, кого допускать к диалогу с собой, а кого нет.

Условия допуска диктует сама правящая группа, и эти условия хорошо известны. Ты не должен совершать никаких публичных действий, которые могут как-то подорвать авторитет власти, не должен поднимать наиболее неприятные для нее вопросы, не должен от нее ничего требовать, а только просить. То есть ты не должен претендовать на реальное соперничество с правящей группой, не должен ставить под сомнение ее безальтернативность. Политическая оппозиция, чтобы ее выслушали, должна перестать быть политической оппозицией и превратиться в придворного ходатая по отдельным гуманитарным делам.

Похоже, федеральное руководство «Яблока» надеется, приняв эти правила игры, получить возможность вкрадчиво увещевать правителей быть более разумными и тем способствовать постепенной трансформации режима в нечто более благообразное.

Речь тут идет действительно о принципиальном выборе собственной социальной роли. Роль придворного ходатая может быть вполне полезна. Если Николай Сванидзе реально помог хотя бы одному только Алексаняну, он сделал достойное, благое дело. Но он смог это сделать именно потому, что не претендует на место политической оппозиции. Совмещать роль придворного ходатая с ролью лидера политической оппозиции невозможно. Не потому, что какая-то из этих ролей хуже другой, а потому что это совершенно разные роли.

В годы горбачевской перестройки между «умеренными», старавшимися играть по правилам системы, и «радикалами», эти правила демонстративно нарушавшими, фактически существовало разделение труда. Радикалы своими лбами пробивали проломы в стенах советских политических запретов, за ними шли умеренные, занимавшие очередной отбитый радикалами плацдарм и прикрывавшие им тыл для следующей атаки.

Но это разделение труда было возможно на фоне общего наступления демократических сил, когда пространство свободы постоянно расширялось. Сегодня ситуация обратная. Демократические силы отступают. Пространство свободы все больше сжимается. Разделение труда в общем деле между радикалами и умеренными становится невозможным. Подчинение оппозиции правилам игры системы в этих условиях — капитулянтство и коллаборационизм. Это работа на укрепление и продление существования режима, который способен только душить, все больше протухая и заражая своим гниением всю страну.

Политическая оппозиция в современной России может быть только радикальной. Она не должна надеяться, что власть может стать добрее, если не создавать ей лишние проблемы. Убедить нынешний режим хоть в чем-то измениться могут только очень серьезные проблемы. Поэтому оппозиция должна именно создавать режиму проблемы. Бить его туда, где ему больнее. Не пытаться оттянуть и смягчить неизбежный кризис системы, а стремиться его приблизить. Не власть увещевать, а обращаться к обществу. Стараться убедить его в том, что соглашаться жить при этой власти унизительно для человеческого достоинства. Распространять в общественном сознании абсолютную моральную нетерпимость к нынешней власти. Это выбьет из под нее ее главную опору: всеобщее приспособленческое примиренчество с любой действительностью как с данностью.

Именно к такой позиции и заставляет жизнь склониться большинство участников предстоящей в Петербурге конференции. Только на таких позициях возможно объединение различных групп либеральной оппозиции. Но именно это и вызывает отторжение у нынешнего руководства партии «Яблоко». Недаром в его документах появился весьма красноречивый ярлык для обозначения тех, с кем оно решительно не хочет себя отождествлять: «непримиримые демократы».

Валерия Ильинична Новодворская иллюзий в отношении нынешней власти не питает. Она не собирается ходить к ней на прием, чтобы, глядя в глаза, задать сакраментальный вопрос щедринского Карася: «А знаешь ли ты, Щука, что такое добродетель?» Она знает, что Щука в этом случае просто заглатывает спрашивающего. Непроизвольно. От восторга перед неотразимостью вопроса. Так что установка организаторов питерской конференции на жесткую конфронтацию с режимом у Новодворской возражений не вызывает.

Однако так же, как и нынешнему руководству партии «Яблоко», Валерии Ильиничне категорически не нравится другая установка радикальных либералов: готовность сотрудничать с радикально красными движениями. Основательница Демсоюза по-прежнему уверена, что красные радикалы не могут выступать за политические свободы не из конъюнктурных соображений, а по собственному убеждению и внутренней потребности.

Это неправда. Роза Люксембург была из самых что ни на есть красных радикалов. Она не только разделяла ленинские экстремистские взгляды на пути ликвидации частной собственности, но и отнюдь не была пацифисткой, то есть противницей вооруженных методов борьбы за власть. И тем не менее она уже в 1918 году предсказала, во что выродится ленинская «диктатура пролетариата». Это предсказание стало классическим и потом широко цитировалось в «антисоветской литературе»:

«С подавлением свободной политической жизни во всей стране жизнь и в Советах неизбежно все более и более замирает. Без свободных выборов, без неограниченной свободы печати и собраний, без свободной борьбы мнений, жизнь отмирает во всех общественных учреждениях, становится только подобием жизни, при котором только бюрократия остается действующим элементом... Господствует и управляет несколько десятков энергичных и опытных партийных руководителей. Среди них действительно руководит только дюжина наиболее выдающихся людей и только отборная часть рабочего класса время от времени собирается на собрания для того, чтобы аплодировать речам вождей и единогласно одобрять предлагаемые резолюции. Таким образом — это диктатура клики, несомненная диктатура, но не пролетариата, а кучки политиканов».

Это блестящее провидение было основано не столько на логическом анализе, сколько на ментальном неприятии подавления политической свободы. Если ты недострелил противника в открытом вооруженном противостояния, ему нельзя отказать в праве высказаться. На слово можно отвечать только словом, а не пулей, тюрьмой и дубинкой.

Новодворская допускает сотрудничество только «с социал-демократами и бывшей яковлевской Партией социальной справедливости. Эти – пожалуйста, это Европа, Социнтерн, человеческие программы». А задавалась ли она вопросом, почему все попытки скопировать в России современную европейскую социал-демократию с треском проваливались?

Современная европейская социал-демократия, ориентированная на компромисс и классовое партнерство, — результат длительного и трудного пути, на котором превалировало не партнерство, а, извините, классовая борьба. Для компромисса надо было сперва отвоевать поле. Европейская социал-демократия выросла из тех самых красных радикалов. И только из них, а не из сентиментальной части бывшего начальства, может она вырасти у нас. Сегодняшнее же левое движение в России должно быть «сердитым». Такой уж у нас этап развития капитализма.

Две декларации. 09.04.2008

Главная цель, поставленная организаторами прошедшей 5 апреля в Петербурге конференции, заключалась в консолидации различных организаций либеральной направленности на почве жесткой оппозиции нынешнему режиму.

Отношение к сложившемуся политическому режиму у участников конференции споров не вызывало. Все они оценивают его как антидемократический, авторитарный и реакционный, препятствующий развитию гражданского общества. И в проекте декларации, и в утвержденной конференцией резолюции (фактически это сокращенный вариант декларации) говорится о необходимости радикальной политической реформы, которая должна привести к демонтажу этого режима и обеспечить всем субъектам политического процесса равные условия борьбы за власть».

Конкретные предложения по политической реформе в целом возражений не вызывают. Можно отметить и сближение позиций различных направлений либеральной оппозиции по социально-экономическим вопросам. Даже традиционные правые либералы из СПС сегодня критикуют социально-экономическую политику режима «слева» и требуют ее большей социальной ориентированности.

Достаточно ли совпадения точек зрения по этим стратегическим программным вопросам для консолидации либеральной оппозиции? Нет, потому что в ней сохраняются существенные расхождения как минимум по двум принципиальным тактическим вопросам: о желательности диалога с режимом и о возможных политических союзниках. Причем если по первому вопросу, вызвавшему наиболее жаркие споры на конференции, проект декларации пытается найти некий баланс между сторонниками и противниками поиска взаимопонимания с властями и определить некие границы допустимого, то второй вопрос просто полностью обойден.

Многие выступавшие на конференции говорили о необходимости и возможности сотрудничества с левосоциалистической оппозицией в борьбе за общедемократические требования. Вроде бы прямо им никто не возражал. Но молчание авторов проекта декларации красноречивее слов. И молчат они не из желания не обострять разногласия. Отсутствие вопроса о союзниках в тексте прямо вытекает из общей концепции авторов документа.

Иногда политический документ характеризуется не тем, что в нем содержится, но и тем, что в нем прямо не записано. Когда авторы проекта пишут о создании «мощной политической силы демократической направленности», способной мобилизовать всех людей, «разделяющих демократические убеждения и европейский цивилизационный выбор России», «принципы открытого общества» и т.д. и т.п., они имеют в виду политическую силу, придерживающуюся либеральной идеологии, и граждан, эту идеологию разделяющих. На это прямо указывает утверждение авторов документа о том, что «потенциальная устойчивая база поддержки для такой политической силы составляет не менее 15 миллионов избирателей», т.е. тех, кто голосовал за либеральные партии в их лучшие годы. Консолидацию этой части общества вокруг объединенной либеральной оппозиции авторы проекта декларации считают достаточным для победы над путинским авторитаризмом. А отсюда логически следует, что никакие нелиберальные союзники либералам и не нужны.

Хуже всего, что проект декларации в духе укоренившихся в либеральной среде старых предрассудков полностью отождествляет понятия «демократический» и «либеральный». Демократической силой авторы проекта признают только либеральную оппозицию, то есть самих себя. Всем нелибералам в праве считаться демократами отказано. А это, скажем мягко, в духе решений конференции об отказе от взаимных нападок — концептуальная ошибка.

Мне уже приходилось говорить, что возвращение словам их первоначального смысла — необходимое условие разгребания очень многих политических завалов. Демократом может называться любой человек, выступающий не из конъюнктурных соображений, а по внутреннему убеждению за подконтрольность власти обществу и считающий необходимым условием такой подконтрольности политические свободы. Демократом может быть и коммунист, и националист, если он не стремится, придя к власти, ради «высших интересов» класса или нации подавить оппозицию. Может и не быть. Но и либерал может не быть демократом. Или у нас неожиданно испарились люди, считающие, что ради либерализма в экономике (то есть свободы перемещения капитала из чужих карманов в свой) свободу слова, печати, собраний можно и ограничить?

Граждане чисто либеральных взглядов не составляют большинства ни в одной европейской стране. Либеральные политические принципы восторжествовали в Европе за счет того, что они были приняты, «адаптированы» нелиберальными идеологиями, в частности, консервативной и социалистической. И совершенно непонятно, на чем основан оптимизм составителей декларации, утверждающих, что в России либеральная оппозиция «в перспективе... могла бы добиваться поддержки не менее половины… избирателей».

В том-то и дело, что задача «обеспечения всем субъектам политического процесса равных условий борьбы за власть» в принципе не решаема силами одного лишь либерального «субъекта». Нужны совместные усилия всех, кто в этом заинтересован. А опыт борьбы с фашизмом в Европе, как и опыт борьбы с авторитарными режимами в Латинской Америке, давно показал, что коммунисты, «красные», вполне способны воспринимать демократические европейские ценности и весьма эффективно их отстаивать. И последнее тому подтверждение — прошедшая на следующий день после конференции в Петербурге московская конференция непарламентских коммунистических групп с участием НБП и ряда общественных организаций.

Характеристика существующей общественно-политической системы, содержащаяся в принятых левой конференцией документах (Декларация конференции, проект декларации Народной ассамблеи, обращение к левым активистам и гражданам), по сути совпадает с оценками либералов. При этом Декларация левых заявляет:

«Левое движение – это передовой отряд демократического преобразования России. Только на пути политического освобождения гражданина мы добьемся и его экономической свободы, превратим его в подлинного хозяина своей страны».

Политическая свобода рассматривается авторами этой декларации не просто как средство завоевания социализма, но и как основа будущего социалистического строя:

«В отличие от нынешней «управляемой демократии» власть трудящихся сможет создать условия для свободы творчества во всех областях человеческой деятельности, обеспечит свободу образования и деятельности всех политических партий и общественных объединений, за исключением фашистских и расистских».

Тема фашизма и расизма весьма волнует и либералов. Один из наиболее популярных в либеральной среде аргументов против сотрудничества с левыми является тезис о том, что в их нынешней идеологии присутствуют сильные примеси великодержавного шовинизма и ксенофобии. На эту тему в декларации недвусмысленно говорится:

«Мы – интернационалисты... Выступая за право каждой нации на самоопределение и развитие, мы непримиримо относимся к любым формам шовинизма и ксенофобии».

Еще одна «болевая точка» либералов — отношение к советскому прошлому. Вновь процитируем декларацию:

«Мы не идеализируем советское прошлое, прекрасно зная об ошибках и преступлениях той эпохи. Но мы не желаем мириться с тем, что достижения, оплаченные кровью и потом предыдущих поколений, разрушаются нынешней властью».

А что, позитивные достижения советской эпохи были меньше позитивных достижений 90-х годов? Думаю, что даже больше, – как, впрочем, и преступления.

Один из важнейших итогов московской конференции один из ее участников — Дмитрий Галкин — видит в том, «что впервые с 90-х годов представители левой общественности приняли принципиальное решение о возможности и необходимости союза и диалога с либералами», так как «борьба за общие демократические ценности, за радикальную демократизацию политической системы, которая сейчас стоит важнейшим пунктом общенациональной политической повестки дня, является целью и левых, и либералов».

Действительно, в декларации говорится, что «сегодня наша борьба ведет нас в одном направлении с той частью демократов либерального лагеря, кто противопоставляет «свинцовым мерзостям» режима более гуманные и законные формы устройства общества». Характерно, что даже Дарья Митина, лидер РКСМ — одной из самых жестких по отношению к либералам коммунистических организаций, — допускает с ними «тактическое взаимодействие, связанное с защитой прав человека, демократических свобод».

Таким образом, консолидация в лагере непарламентской леворадикальной оппозиции происходит на основе тех самых европейских ценностей гражданского общества, приверженность которым наши либералы привыкли считать своей монополией. Причем левые демонстрируют куда больший динамизм, способность учиться, готовность к «новым подходам», чем либералы. И именно внепарламентские левые радикалы предъявили претензию на занятие ниши современной левой партии, отсутствие которой Андрей Пионтковский называет величайшей бедой России.

Господа либералы! Вам протягивают руку, которую не противно пожать. Можно, конечно, и дальше прикрываться подозрениями, что за этим стоит намерение засадить всех в ГУЛАГ. Но тогда остается, по словам Станислава Яковлева, лишь «с надеждой заглядывать в безжизненные глаза лакированного, отборного чекиста с портретом Дзержинского в кабинете».

Предохраняйтесь! 28.04.2008

В среде либеральной оппозиции с новой силой разгорелся старый спор между «умеренными» и «радикалами» о том, следует ли пытаться благотворно воздействовать на авторитарную власть, лояльно с ней сотрудничая, или единственно допустимая форма отношений с ней — непримиримая конфронтация.

Раздаются и примирительные голоса. Так, Дмитрий Фурман пишет:

«Предшествующие... попытки перехода к демократии были результатом действий как «размягчавших» авторитарные режимы «системных» либералов, так и «внесистемных» революционеров и диссидентов, бросавших... режимам вызов. Подготовка этих попыток была единым процессом, в котором участвовали как революционеры, так и постепенно внедрявшие в сознание власти и общества мысль о конституции царские чиновники и либеральные профессора; как Сахаров и Солженицын, так и советские либералы из «международного отдела ЦК КПСС» и вполне легальные, получавшие различные премии писатели и режиссеры. И те, и другие – необходимы для подготовки попытки и нужны друг другу...

Переход от имитационной к реальной демократии... неотделим от первого избрания не того, кто уже во власти..., по сути своей не может быть действием власти, не может быть «реформой». Он не может произойти без борьбы с властью, без мобилизации массового протеста, без какого-то российского аналога «майдана». Никакие либеральные реформы не могут избавить нас от необходимости сделать в будущем этот шаг и не могут его заменить. Но они могут облегчить его и способствовать тому, что он не окажется очередным провалом.

Чем больше правовых и конституционных элементов в нашей жизни, тем больше шансов, что этот кризис окажется «мягким», не катастрофическим, – а это опять-таки очень важно для того, чтобы посткризисная демократия не оказалась очередным «переходным периодом» между двумя авторитаризмами».

Я тоже хочу, чтобы в критический момент «майдана» системные либералы, повиснув на руках у «ястребов», не дали им начать всех расстреливать из пулеметов и давить танками. Я не знаю заранее, сможет ли сохранить себя человек, избравший путь внедрения в глубокий тыл противника. Я не хочу лезть в душу депутату (когда-то состоявшему в очень симпатичной либерально-оппозиционной партии) и выяснять, мучила ли его совесть, когда он ради возможности привести с трибуны Государственной думы статистические данные о провале пенсионной реформы соглашался молчать о тотальном беззаконии и произволе властей на Кавказе или об избиениях «несогласных» в Москве. Я тоже не берусь взвесить на аптекарских весах, насколько приближает нас к демократии его выступление и насколько отдаляет его молчание. Я только хочу внести некоторую ясность.

Прежде всего: что такое «системные либералы»? Есть тот, кто входит в круг людей, принимающих решения (стрелять или не стрелять). Есть либеральный профессор, который ведет задушевные беседы со знакомым жандармским полковником за партией в вист с целью благотворно повлиять на режим. Не будем пытаться определить степень эффективности такого способа влияния, но во всяком случае этот профессор, хоть и старается не ссориться с полковником, не состоит у него на службе. А есть еще придворный артист, подрядившийся обслуживать декорации сочиненного не им спектакля. Вот он точно ни на что никогда не повлияет. Хозяева редко прислушиваются к прислуге.

Глубоко ошибается другой бывший член упомянутой партии, когда усматривает в создании «Справедливой России» признак появления в Кремле некоей прогрессивно мыслящей группировки. То есть, конечно, одна из соперничающих бандитских клик может в силу стечения обстоятельств оказаться объективно «прогрессивнее» другой. Но только «справедливцы» не имеют к этому никакого отношения. Они не являются самостоятельным политическим субъектом. Они не нужны никому и в качестве инструмента борьбы за власть. Ведь борьба кремлевских группировок ведется не на картонных мечах. От встроенных в систему либералов, вообще публично власть не критикующих, и то больше пользы.

Однако речь не о людях, избравших для себя путь влияния на режим изнутри или согласившихся его обслуживать, изображая «оппозицию Его Величества». Спор ведется насчет тех, кто принял на себя обязанности настоящей публичной политической оппозиции. Оппозиции, отвергающей всю сложившуюся политическую систему в целом, а не отдельные ее недостатки. Оценивающей ее как систему глубоко антидемократическую и пагубную для страны, основанную на лжи, беззаконии и насилии. Обвиняющей правящую группу не просто в ошибках, но в преступлениях и подлости. Открыто ставящей задачу отстранения этой группы от власти.

Речь не о том, допустимы ли вообще контакты и компромиссы такой оппозиции с такой властью. Когда оппозиция подает уведомление о проведении Марша несогласных, она вступает с властями в контакт. Если власти под надуманным предлогом отказывают в согласовании заявленного маршрута, но все же, в соответствии с законом предлагают альтернативный маршрут, а оппозиция на это соглашается, чтобы лишний раз не подставлять людей под дубинки, оппозиция идет на компромисс с режимом. Кажется, никто из самых непримиримых радикалов не отрицает необходимость таких контактов и допустимость таких компромиссов. Однако такие контакты и компромиссы смешно было бы называть диалогом.

Но может ли оппозиция путем именно диалога с властями, путем «мягкой дипломатии» убедить их пойти на хотя бы частичные уступки, отказаться от принятого ранее решения? Да, отвечает на этот вопрос член питерского и федерального бюро партии «Яблоко» Борис Вишневский. В качестве примера успешности такой дипломатии он приводит петербургскую историю с вычеркиванием полутора сотен зеленых насаждений общего пользования из перечня охраняемых. Сады, парки, бульвары, скверы оказываются под угрозой неконтролируемой застройки. Однако оппозиционерам удалось, задействовав все «внутрисистемные» механизмы, убедить вице-губернатора Вахмистрова в необходимости возврата зеленым зонам охраняемого статуса.

Конечно, если есть возможность «по-хорошему» убедить власти отказаться от какой-то намеченной ими гадости и тем сделать жизнь людей лучше, такой возможностью надо пользоваться. Но, чтобы это не стало работой по припудриванию сохраняющего свою суть режима, необходимо постоянно помнить вот что: когда режим затевает игры в диалог с оппозицией, его интерес состоит в том, чтобы втянуть ее в морально недопустимый компромисс и тем нейтрализовать. Интерес же оппозиции прямо противоположный — не дать себя в это втянуть.

При весьма проблематичной пользе от таких компромиссов у них есть очевидный вред: они подают дурной пример обществу. Они способствуют распространению атмосферы капитулянтства перед ложью и подлостью, снисходительности к ним. Все такие – значит, и мне можно, значит, и власти не хуже нас, да и не бывает других. Именно это и цементирует путинщину. То есть такое поведение оппозиции прямо укрепляет даже не политическую, а более глубинную основу путинского режима.

Общественная функция бросающих режиму вызов бунтарей — подавать обществу противоположный пример. Главная задача, стоящая перед оппозицией (по схеме Дмитрия Фурмана), — не размягчение системы изнутри, а морально-психологическая подготовка «майдана» снаружи. Если упускать из виду эту задачу (а некоторые лидеры либеральной оппозиции сознательно стремятся исключить это направление из своей деятельности), остается дорога в «Справедливую Россию». Или в «Гражданскую силу». Или в «демпартию» Богданова. Те же, кто выбирает оппозицию, должны ее задаче соответствовать.

Любой публичный шаг оппозиции (в том числе любые контакты с властями) имеет общественно-воспитательное значение. И он должен, помимо прочего, формировать в обществе определенное отношение к власть имущим. Если все дело в желании властей, чтобы их попросили вежливо, можно и вежливо попросить. Но холодно. И любые контакты — подчеркнуто гласные. Самим своим поведением оппозиция должна показывать обществу: во власти люди, с которыми нельзя оставаться наедине без свидетелей.

Прямые контакты с властями вообще желательно свести к минимуму. Лучше общаться через посредников. Вот тут пусть и поработают «встроенные». Или правозащитники вне политики. Оппозиция должна показывать обществу: во власти люди, с которыми неприятно находиться рядом.

Далее. Любая встреча с высокопоставленными представителями режима должна начинаться с ритуального вопроса: «Какие приняты меры по розыску и задержанию должностных лиц, незаконно отказывавших гражданам в праве на проведение митингов и шествий и отдававших приказы о применении против них силы?» Каждая такая встреча должна содержать ритуальное повторение требования прекращения полицейского произвола и освобождения политических заключенных.

До выполнения этих требований принятие из рук режима каких-либо назначений абсолютно неприемлемо. Как правильно замечает Дмитрий Фурман, режим боится полной потери лояльности «не такого уж большого, но социально очень значимого образованного и относительно обеспеченного слоя, сосредоточенного прежде всего в столицах». Поэтому и стремится привлечь авторитетные в этом слое либеральные фигуры к участию в своих государственных и имитационных квазиобщественных структурах (типа «общественной палатки»). Поэтому и оказывает периодически знаки внимания либеральной оппозиции. Но заставить режим реально считаться с ней может именно та самая полная потеря лояльности вышеуказанным слоем. И если либеральная оппозиция хочет чего-либо добиться, она должна не тормозить, а стимулировать этот процесс.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: