Повелительница зэка у Медной Горы. 03.03.2008

Но начальник умным не может быть,
Потому что не может быть.

Александр Галич

Шквал литературных образов вызвало у меня приведенное в недавней статье Ирины Павловой мнение американского историка Ричарда Пайпса о том, что России нужен Петр. Но начну по порядку, без эмоций и не с России.

Поклонники теории авторитарной модернизации, разрушающей устои традиционного общества и выкорчевывающей феодальные пережитки, в качестве успешных примеров часто приводят Германию и Японию XIX века. Но созданная «железным канцлером» Бисмарком полуабсолютистская-полупарламентская Германская империя рухнула в результате революции, проиграв развязанную ею мировую войну. Рожденная таким образом демократия была хилой и больной и вскоре стала легкой добычей нацистского тоталитарного монстра, устроившего новую мировую бойню. Похожей оказалась и траектория Японии.

Где же тут успех? Вводить правовое государство в Германии и Японии пришлось «дядям в пробковых шлемах». Путь к демократии стран, прошедших авторитарную модернизацию, оказался путем через национальную катастрофу. Разумеется, такой путь не исключен и для России. Но надо сознавать, что именно этот путь является наиболее болезненным, трагическим, чреватым тяжелейшими и трудно заживающими историческими травмами.

А вот почему авторитарные модернизации терпят провал, хорошо видно на примере как раз России. Реформы Александра II не предотвратили революционную катастрофу по двум причинам. Во-первых, крестьянская реформа была ориентирована прежде всего на то, чтобы создать максимально щадящие условия «перехода к рынку» для помещиков. Для крестьян же эти условия оказались максимально мучительны. Во-вторых, Александр так и не решился допустить к управлению общество, то есть ограничить свою авторитарную власть. Он не был упертым фанатиком «истинно русского самодержавия». Но какого бы то ни было общественного контроля, общественного вмешательства в свои дела категорически не желала окружавшая царя правящая бюрократия, в том числе и ее «прогрессивно-реформаторская» часть.

Исторически успешными реформы могли бы стать, если бы обеспечили более справедливый баланс между интересами различных социальных групп. Для этого нужно было, чтобы давление на царя-реформатора консервативных элит было уравновешено воздействием со стороны общества. Но именно давление общества оказалось слишком слабым.

С некоторыми поправками то же самое можно сказать и про «русского Бисмарка» Петра Столыпина. Революция 1905 года вырвала у царизма ублюдочный полупарламент без права контроля над правительством. В этом последнем вопросе российская бюрократия готова была лечь костьми, но не уступить. А для того чтобы преодолеть ее сопротивление и взять этот барьер на пути к парламентской монархии европейского типа, у революции чуть-чуть не хватило напора. Столыпин же последовательно защищал возникшую политическую систему от любых попыток ее демократизации.

Что касается знаменитой столыпинской аграрной реформы, предполагавшей постепенное формирование эффективных фермерских хозяйств путем выделения их из крестьянской общины, то, возможно, теоретически она была хороша. Но любая реформа, чтобы стать успешной, должна быть принята народом. Крестьянство не могло принять решения аграрного вопроса, при котором помещики ничем не поступались. Столыпин же стеной встал на защиту неприкосновенности российских латифундий, хотя и понимал, что они «отжили свой век».

Кстати, господствующие элиты ответили своему спасителю черной неблагодарностью. Именно они блокировали любые попытки Столыпина внедрить в практику полусамодержавной монархии хоть какие-то принципы правового государства. Под него копали при дворе, царь ждал лишь удобного момента, чтобы избавиться от беспокойного премьера. Авторитарная система отторгала авторитарного модернизатора. Даже если не принимать конспирологической версии об убийстве Столыпина в результате заговора верхов, двойной агент Богров стрелял уже не «в самое сердце России», как пишет Солженицын, а в «политический труп», как пишет Янов.

Беда всех авторитарных модернизаторских режимов в их тесной связи с доставшимися от прошлого элитами. Какими бы ни были личные устремления их лидеров, такие режимы стремятся не к облегчению модернизации, а к наиболее комфортному встраиванию этих элит в модернизирующееся помимо их воли общество. При этом интересами всех остальных пренебрегают. Такие режимы не ускоряют процесс модернизации – напротив, притормаживают его. Они не могут быть заинтересованы в становлении гражданского общества, ибо созревшее гражданское общество стремится сбросить с себя авторитарную власть.

Гражданское общество может подспудно вызревать и под свинцовой крышкой авторитаризма. Но не авторитарный режим создает для этого условия. Он вообще ничего не создает, как неспособны творить добро воплощающие неограниченную власть и силу герои-двойники «Мастера и Маргариты». Они могут наказать зло, уничтожить негодяя, но бессильны спасти невиновного даже от себя самих.

Авторитаризм – дурная болезнь недостаточно развитого гражданского общества, а не стимулятор его развития. Ничего кроме корыстных интересов паразитических групп за современным российским авторитаризмом не стоит. Он может лишь душить гражданское общество, растлевать его собственной продажностью и цинизмом. Причем сегодня он вообще ничем не оправдан. Потому что российское общество давно достойно лучшего.

За сентиментальными сказками охранителей о народе-богоносце и его особой соборности на самом деле всегда стоял брезгливый страх перед собственной страной, представлявшейся ими «ледяной пустыней, по которой ходит лихой человек» (Победоносцев). Этот страх передался и части либералов. Но Россия не ледяная пустыня.

Уже в советское время Россия была страной с преобладающим городским образом жизни, рациональным типом сознания, свободным от пут традиционных малых групп гражданином, самостоятельно определявшим свою жизненную стратегию, с высоким уровнем горизонтальной и вертикальной социальной динамики и с достаточно однородной культурной средой. Тупой «гегемон», интересующийся только винным магазином, – это в значительной степени жупел снобистско-интеллигентского сознания. Между прочим, этот гегемон неплохо знал русскую классическую литературу, хотя бы в рамках школьной программы. И в заводских курилках перед перестройкой обсуждал достоинства парламентаризма и многопартийности. Не будем вдаваться в спор, благодаря или вопреки советскому тоталитаризму, но модернизация в России уже была свершившимся фактом.

Именно этот народ совершил бархатную революцию 1991 года. Можно, конечно, говорить, что он оказался статистом в руках борющихся за власть номенклатурных группировок. Но это верно лишь отчасти. Облик революции придают те, кто ее делает, а не те, кто ими манипулируют. То, что вышла бархатная революция, а не бессмысленный и беспощадный бунт, – заслуга народа. Верхи-то как раз (как показали дальнейшие события) аллергии на кровь не имели.

Да, народ был в очередной раз обманут элитой. Ему не хватило политического опыта, которого действительно при господстве КПСС взять было неоткуда. Он разочаровался в парламентской системе, выродившейся в олигархическое господство клик казнокрадов, и расстался с ней без сожаления. Поддержал авторитаризм, на самом деле эти клики от него же и защищающий. Но ничего неевропейского в этом нет. Ни одна собака не тявкнула в Англии, когда Кромвель разогнал «охвостье» Долгого парламента. А когда Наполеон написал конституцию, отводившую депутатской тусовке смешное место фигового листка на его единоличной власти, французы испытывали злорадство.

Послевкусие незавершенной раннебуржуазной революции пройдет. Я не знаю, когда и по какой причине – оттого ли, что рухнут цены на нефть, или людям просто станет тошно от культивируемого и насаждаемого властью всеобщего цинизма, – но страна проснется и сметет правящую клептократию, завалит авторитарного медведя. И единственная продуктивная стратегия для приверженцев правового государства – работать на эту будущую революцию. И не бояться, что протестные движения иногда выглядят не так, как положено по теории.

В России часто одеваются не в свои одежды. Бывает, что движения, объективно направленные на утверждение принципов гражданского общества, внешне выглядят совершенно антизападно. Особенно если заклятые враги гражданского общества рядятся в европейские камзолы и то, что они несут, начинает в головах многих отождествляться с Западом вообще.

Действительно, трудно разглядеть в фундаменталистском староверчестве радикальную народную реформацию, к сожалению, в России не состоявшуюся (кстати, в Европе протестантские радикалы ранней Реформации были не меньшими фундаменталистами, чем Аввакум). Но неужели не узнать в ряженой образине азиатскую тоталитарную деспотию с ее извечной претензией на полный контроль над частной жизнью подданных, вплоть до внешнего вида их лица? И вот тут я хочу вернуться к тому, с чего начал, – к Петру.

Петр увел Россию от Европы гораздо дальше, чем стояло от нее сонное Московское царство с его полупридушенными земскими соборами. Допустим, боярские бороды – забавный курьез. А вот казенно-крепостнические гиганты петровской индустрии – уже серьезнее. Европа-то шла по пути частного предпринимательства и вольнонаемного труда.

Петр вместе с его личным государственным олигархом Демидовым – создатели ГУЛАГа. Какой беспросветной безнадегой наполнен мир уральских сказов, мир расконвоированных наследников тех, кого при Петре отлавливали на дорогах и приковывали к тачкам в шахтах Каменного Пояса, кому суждено было навечно остаться «у Медной Горы Хозяина»! Эти люди придумали, что кроме мучителя-Хозяина есть еще справедливая Хозяйка, которая карает злодеев, но счастья людям тоже не приносит. Никто почему-то не может воспользоваться ее добротой, и лишь судьбы ломаются от соприкосновения с ее могуществом. Бесплодная каменная баба. Ее Величество Белая Вошь, повелительница зэка.

Много раз губила Россию вера в добрые намерения царей. И не приверженцам западных ценностей ее поддерживать. А ведь создавшие собранный Бажовым фольклор уральские мастеровые лучше иного современного интеллигента понимали все про авторитаризм. Сердцем чуяли.

Безразмерный Сталин. 25.03.2008

Мы любим сильных людей,
Мы любим жестких вождей,
Мы ловим кайф, когда нас бьют по башке.
Такая наша стезя.
Иначе с нами нельзя.
У нас в крови тоска по «твердой руке».

Тимур Шаов

Весьма распространена точка зрения, согласно которой в основе нового роста популярности Сталина в современном российском обществе лежит глубоко укорененное в русской истории патерналистское сознание. Холопья потребность в батюшке-барине, батюшке-царе, господине, который все за всех решит, всех рассудит.

Патернализм — это полный отказ отдельной личности и общества в целом от какой бы то ни было самостоятельности, полное подчинение воле высшей силы. Теоретически патернализм предполагает справедливость господина, который за что надо накажет, за что надо помилует и вообще обо всех позаботится. Однако в своем отказе от каких бы то ни было частных прав патерналистское сознание доходит до отрицания даже такого права, как право оценивать справедливость господина. Власть ставится выше критериев справедливости, которыми мыслят «простые люди». Государство существует для того, чтобы совершать великие дела, а не для того, чтобы делать благо ничтожным людишкам.

Патерналистское сознание свойственно «традиционному обществу», в котором отдельная личность поглощена группой и ее интересы не выражены. Отрицать наличие пережитков патерналистского сознания в современной России не приходится. Но преувеличивать силу и укорененность этих пережитков не стоит. Российское общество давно перестало быть традиционным, мыслит оно вполне рационально – частными интересами.

Что же касается роста просталинских настроений, то они распространяются в очень разных группах населения с разным типом сознания. Причем у каждой из этих групп свой Сталин, в значительной степени мифологизированный и весьма далекий от Сталина исторического. Каждый выделяет и абсолютизирует какую-то одну сторону деятельности Сталина в соответствии с собственной ценностной ориентацией.

Для одних Сталин — «пролетарский революционер», продолжатель дела Ленина, защитник обездоленных, борец против социального неравенства, ведущий человечество к гуманному обществу, свободному от угнетения. Поклонники этого «крайне левого» Сталина не замечают, что он создал жестко иерархизированную систему, в которой властвующих и подвластных разделяла пропасть (равны они были лишь в полном отсутствии каких бы то ни было гарантий личной безопасности). Не замечают, что всех своих экономических успехов Сталин достигал за счет нечеловеческих условий жизни тех самых «людей труда», именем которых клянутся ортодоксально-коммунистические сталинисты.

Для других Сталин — «русский патриот-державник», избавивший Россию от разрушавшего ее «иудобольшевизма» и восстановивший Империю. Это Сталин черносотенцев и фашистов. Для поклонники этого «крайне правого» Сталина репрессии 30-х годов — не досадные ошибки и перегибы, а «мобилизационная технология», позволяющая поддерживать в обществе бойцовский дух, основанный на суровом аскетизме и самоотверженности. Перманентные опричные чистки от всех потенциально ненадежных, неустойчивых, пекущихся в первую очередь о личном — наилучший способ управления обществом на все времена.

Что же касается начертанных на сталинских знаменах масонских штучек типа свободы, равенства и братства, то это не заслуживающая внимания дань революционной риторике. Утешение для несчастных. Некоторые, правда, считают, что этот опиум для народа не нужен и вреден. Нет никаких свободы, равенства, братства. Есть только сила и воля к власти, к доминированию, к подавлению себе подобных. Вечный сапог, наступающий на лицо врага.

Есть и третьи. В начале 90-х годов приходилось слушать: Россия станет нормальной страной, когда вырастет новое раскованное поколение, твердо знающее, что оно не обязано уступать место старухам в общественном транспорте. Такое поколение никому не даст собой помыкать. Это поколение выросло. Некоторые его представители добились успеха и в общественном транспорте больше не ездят. Они очень хорошо знают, что необходимо для достижения личного успеха. Знают, когда надо принести руководителю фирмы сфотографированный на мобильник правильно заполненный избирательный бюллетень, когда надо по его указанию сходить на пропутинский митинг. Они одинаково равнодушны как к идее служения делу освобождения трудящихся, так и к идее служения делу великой империи. Но и они нашли своего Сталина. Для них Сталин — просто «эффективный менеджер». Лучший нападающий нашей исторической сборной. Сталин футбольных болельщиков. Вполне буржуазный Сталин. А какой-нибудь партработник, расстрелянный за то, что вовремя не уловил очередного изменения генеральной линии партии, — он неуспешный, как старуха в метро.

А что же путинский официоз? Советские правители скрывали правду об ужасах сталинского террора в том числе и потому, что не утратили до конца способность чего-то стесняться. Они все еще жили в мире, в котором существовала такая категория, как мерзость. Идеологи путинизма уже не пытаются что-то скрыть. Но они предлагают избегать излишне эмоциональных моральных оценок. Нельзя обижаться на погоду. Издержки «модернизации в условиях дефицита ресурсов» были неизбежны. История обрекла Россию на особую роль государственной власти. Формы ее могут меняться, но принцип приоритетности ценностей государственности по отношению к ценностям личности должен соблюдаться всегда. Зато успехами в деле построения великой державы можно и нужно гордиться.

Так что не надо надрыва, не надо «грузить» молодое поколение ужасами. Оно должно идти по жизни со счастливой даунской улыбкой, характерной для облегченной (для большей эффективности, разумеется) модели человека. Как после обработки психотропным газом «эр-эйч».

У разработчиков нового газа «эр-эйч» для заполнения школьных учебников свой Сталин. Это Сталин «патриотов-державников», разбавленный Сталиным циников и конформистов. Получается что-то вроде умеренно-либерального фашизма. Объединение воинствующих монархистов-черносотенцев с циниками и конформистами вокруг умеренно-либеральных фашистов и составляет ядро пресловутого «путинского большинства».

Суть предложенной путинистами платформы примирения с историей, призванной обеспечить стабильность общества, целостность его моральных устоев, состоит вот в чем. Общество признает неподсудность вертухаев за все переломанные ими кости в обмен на их невнятное обещание, что они не будут больше этого делать без крайней необходимости. Почему не будут? Да не до вас сейчас. У нас, типа, банкет. Перформанс под названьем «Возрожденье страны», как поет Тимур Шаов. Так что и вы можете пока гульнуть, чем сами разживетесь. Главное, не лезьте с вашим рылом в наш ряд, а то опять придется модернизацию в условиях дефицита ресурсов проводить. Вот это и есть общественный договор по-вертухайски.

Примирение, конечно, вещь хорошая. Вопрос в том, с кем и на каких условиях. И на этот вопрос я смотрю иначе. Примиряться с современными вертухаями никакого смысла нет. А вот с коммунистическими поклонниками Сталина говорить есть о чем. В конце концов, Сталин — прежде всего их проблема. Прежде всего должно быть признано: человек, по воле которого была разрушена или отнята жизнь миллионов безвинных людей — преступник и убийца. И никакие «объективные исторические обстоятельства» этого факта отменить не могут. После этого можно приглашать адвоката. И пусть он доказывает, что в темной душе злодея все же теплилась не угасшая искра добра, что он совершал не только злые дела и хотя бы часть своих грехов искупил.

Пусть адвокат расскажет про еще одного Сталина, связанного через ранний большевизм тончайшей нитью с европейской левой демократической традицией. Это те самые, начертанные на его знаменах Свобода, Равенство, Братство. Как ни была им изуродована до неузнаваемости эта традиция, как ни была тонка связывающая с ней нить, но в критический момент истории это сработало, позволило Сталину хоть частично, хоть на время вернуться к истокам и в смертельной мировой схватке сил Добра и Зла оказаться вместе с силами Добра. Пусть адвокат расскажет про слабого и непоследовательного Сталина, который, подобно Александру I, даровавшему конституцию Польше, поставил эксперимент с «народной демократией» в Восточной Европе. Но сам же этот эксперимент в 47-м году прикрыл, испугавшись антифашистского «демократического импульса» войны в собственной стране. Хотел бы в рай, да грехи не пустили. И все же в 52-м он завещал западным коммунистам сделать знамя борьбы за политические свободы своим навсегда. Почти родоначальник еврокоммунизма.

И еще. Непременным условием любого примирения, любого прощения является «пресечение всех путей возрождения сталинизма как практики общественной и государственной жизни, предполагающей всецелое нарушение прав человека и презрение к условиям жизни народа». Это цитата из статьи адвоката Сталина – петербургского коммуниста Сергея Малинковича «Почему русским коммунистам трудно остаться и расстаться со Сталиным». Хорошее начало.

Пороть! 28.03.2008

Что случилось, воевода?
Едет крыша у народа.
Побросали огороды,
Спорят и кричат.
Холуи, купцы, бояре
И не поймешь какие твари
У Кремля стеною встали -
Выступить хотят.
Может, надо силу применить?
Етить!
Всю державу всполошили -
Выбирать царя решили!

Этот фрагмент из песни «национально ориентированной» группы «Иван-царевич» (песня имеет красноречивое название»Не балуй!») пришел мне на память в связи опубликованной на днях статьей доктора философских наук, профессора Александра Казина «Идея власти и власть идеи».

Одного моего старого товарища изумила та ненависть к западной цивилизации и особенно к российским демократам-западникам, которой буквально дышит статья. Я этой ненавистью не удивлен, напротив, считаю ее естественной. Когда сталкиваются люди, исповедующие не просто несовместимые, но противоположные, взаимоисключающие ценности, вряд ли можно ожидать, что отношения между ними будут основаны на взаимной любви или хотя бы политкорректности. И я собираюсь вести с профессором Казиным не дискуссию ради консенсуса, а собираюсь вести с ним непримиримую идеологическую борьбу.

О противоположности системы ценностей ставит вопрос ребром сам доктор Казин. Вся его статья построена на противопоставлении западной («евроатлантической») и «православной русской» цивилизаций. Они идут принципиально разными путями, потому что имеют разные духовные критерии и цели: «Это касается прежде всего... отношения к богатству и к свободе. Богатство и все его аксессуары воспринимаются у нас скорее как соблазн, чем как награда («не обманешь – не продашь»). Слово «свобода» по-русски звучит скорее как «с волей Бога», чем «даешь права человека».

К свободе мы еще вернемся, а сейчас приведем еще одну цитату про богатство: «Если на Западе протестантское отношение к денежному успеху фактически оправдывает (и в определенном отношении упорядочивает) культ маммоны, то православное сознание России внутренне противится “золотому богу” (“от трудов праведных не наживешь палат каменных”)».

Из этого делается вывод, что «построение в России либерально-буржуазного общества в принципе невозможно». Оно всегда будет оборачиваться «жестокой утопией, колеблющейся между хаосом и мафией». И далее доктор Казин углубляет эту мысль: «Капитализм – это рыночные отношения, распространенные на все уровни личной и общественной жизни человека. При либеральном капитализме в России продается и покупается все: тела, души, ученые и воинские звания, министерские должности, государственные секреты, дипломы любых вузов, медицинские диагнозы, мигалки на машину... На ученом языке это называется системной коррупцией».

Получается, что человек убогой, утилитарной, построенной на эгоизме и фетишизации материальных благ протестантской культуры может заниматься бизнесом, не воруя («протестантское отношение к денежному успеху... в определенном отношении упорядочивает...»). А если бизнесом занялся человек более высокой православной духовности, он не воровать не может. Доктор Казин не коммунист, мечтающий упразднить частную собственность и рынок. Он ищет незападный, «русский» способ заставить бизнес не воровать. И вот здесь мы должны вернуться к проблеме свободы.

Гражданское общество, пишет профессор Казин, «разворачивается между вертикалью государственной дисциплины и горизонталью финансового самоутверждения». Вот здесь-то и зарыта собака. Западная цивилизация построена горизонтально, когда всяк самоутверждается как хочет. В противоположность ей русская православная цивилизация должна быть связана «вертикалью государственной дисциплины». Автор уточняет: «Нужно понять, что сама идея разделения властей (духовной, политической и экономической) и отчуждения государства от капитала и информации – для нашей страны непригодна».

Общественная модель, в которой государство жестко контролировало информацию (духовную жизнь) и частную экономическую деятельность (формально не конфискуя частные капиталы), действительно существовала в первой половине XX века. Правда, в очень западноевропейских странах, не имевших к православной культуре никакого отношения. В основном в католических, но в одной даже наполовину лютеранской.

Профессор Казин пишет, что государственная власть, чтобы не превратиться во «что-то вроде гоббсовского Левиафана или ницшеанского “самого холодного из чудовищ”», должна быть «направлена на нечто более высокое, чем она сама». Конкретно, «материальное золото и державный меч должны находиться в России под знаком Креста». Вот такую «иерархию креста, меча и золота» доктор Казин и называет «вертикалью русского бытия».

Казалось бы, речь идет о верховенстве церкви над государством. Однако в реальной русской истории всегда было наоборот: церковь была подчинена государству и им контролировалась. И высших церковных иерархов, говоривших правду в лицо неправедным властителям, было немного. Митрополит Филипп, удавленный в темнице лично Малютой Скуратовым, сам виноват: предпочел конфронтацию диалогу.

Чтобы быть хотя бы моральным судьей действий государства, церковь должна как минимум от него не зависеть. Но как раз независимость «духовной власти» от «политической» профессор Казин, как мы только что видели, и отрицает. Для снятия возникающего противоречия духовные учителя профессора Казина всегда использовали понятие «симфонии духовной и светской власти». Ведь это только в схоластически-рациональном, секуляризованном («обмирщенном»), формально-юридическом западном сознании либо один из двух субъектов находится в подчинении у другого, либо они независимы друг от друга. Это верно лишь для общества, в котором все друг другу противостоят, каждый от каждого обороняется и в результате общественный организм рассечен рвами всевозможных прав и гарантий. «Отношения церкви, государства, экономики и человека в России всегда носили (и носят до сих пор) иной характер, чем на Западе», – заявляет профессор Казин. Какие же это отношения? А вот какие:

«Православно-русская цивилизация не вырывала непереходимую пропасть между церковью, государством и народом. Власть и народ в русской исторической традиции – это части единой духовной паствы, каждая со своей миссией на этой земле. Великие московские соборы ХVI-ХVII веков и были практическим разрешением вопроса о свободе, государстве и обществе в России. На всем протяжении отечественной истории идея соборного единства (под разными именами) остается центральным образом Руси в отличие от образа страны как банковской корпорации (Америка) или изящного салона (Франция)».

Нам, людям грубого, приземленного, основанного на формальной логике западного сознания, действительно не понять диалектику тех, кто оперирует вещами трансцендентными, тонкими материями («Россией правят духовные энергии»). Не из тонких материй были сделаны цепи, которыми приковывали к тачкам в демидовских шахтах тех, кого силой, обманом или опоив в кабаке вынуждали дать на себя кабальную (сами виноваты, пить меньше надо). Не из тонких материй были сделаны шомпола, которыми забивали насмерть провинившихся солдат армии Николая I в лучшие, по словам профессора Казина, годы империи (тогда старались не приговаривать к смертной казни, считая это нехристианским, – давали тысячу шомполов). Не из тонких материй были сделаны колючая проволока и вышки лагерей сталинской империи, которой православный доктор Казин легко прощает ее богоборчество. Она ведь выполняла задачу «преодоления последствий либеральных экспериментов над страной». Она проводила (под другим именем) идею соборного единства.

Так что же такое эта знаменитая русская соборность? В чем загадка чудесного духовного единения между «холуями, купцами, боярами и не поймешь какими тварями», между вертухаями и зэками? Не раз отмечалось, что российское общество как правило было гораздо более разобщено, гораздо менее способно к самоорганизации, к солидарным действиям, чем западное. Но русская соборность выше способности к координации в отстаивании своих интересов. Ее секрет в принципиальном отказе от отстаивания собственных интересов, в добровольном подчинении себя служению общему делу, воплощенному в государственной воле.

Апологеты русской православной цивилизации с XIX века подчеркивают: великие московские соборы тем и велики, что, в противоположность выборным сословно-представительным органам Европы, они не добивались от царской власти зафиксированных политических прав. Один такой великий собор коллективно пожаловался Ивану Грозному на его опричников. И был немедленно поголовно арестован. Тех, кого посчитали зачинщиками, казнили, некоторым «урезали язык», но большинство просто по-отечески выпороли. Вот в этой теплоте семейных отношений, на которых построена вся жизнь общества, еще один секрет русской православной соборности.

С конца XV века не только простолюдин, но и любой представитель высшей знати обязан был обращаться к великому князю по формуле: «Холоп твой Ивашка (Петрушка, Микитка) тебе челом бьет». Можете себе представить, чтобы так обращался к самому абсолютному из французских королей какой-нибудь «д'Артаньянишка»? Нет, потому что на Западе не было семейной теплоты отношений между властью и подданными. На расчетливом, черством, холодном Западе их разделяла пропасть.

Наше соборное единство власти и народа – это отсутствие каких бы то ни было барьеров между ними. То есть власть может делать с народом все что пожелает. Доктор Казин оговаривается: «Великодержавие как принцип не должно заслонять того факта, что держится оно только доверием народа, чувствующего в его носителях – и прежде всего в олицетворяющем его лидере – Божью руку». Однако тут же объясняет, что механизм наделения лидера народным доверием вовсе не должен действовать по процедуре, которой «требуют прописи либеральной демократии... Менять все это каждые четыре года было бы чистым безумием».

На самом деле суть западной демократии не в обязательности регулярной смены носителей власти, а в том, как они эту власть получают. На Западе это происходит в результате соперничества различных общественно-политических сил, из которых народ выбирает. Вот этого соперничества как раз и не должно быть в православной соборной цивилизации. Если православные начнут выбирать между соперниками, они непременно побросают огороды и будут только ругаться, спорить и кричать. И будет всеобщий бардак, который закончится олигархической «малиной». Поэтому-то доктор Казин и видит одно из самых позитивных знамений времени в том, что «Путин фактически назначил себе преемника... – шаг стратегический, свидетельствующий о традиционной для нашей страны наследственной передаче власти».

Подстать этому избранному без соперничества народному царю должен быть и его парламент – «работающая с ним в принципиальной политической связке Государственная Дума, в которой доминировала бы единая фундаменталистская партия... Конечно, партий в Думе может быть и больше, но все они должны исходить в своей деятельности в конечном счете из одного мировоззрения – национально-патриотического (именно так обстоит дело в новоизбранном парламенте)».

То есть опять-таки не должно быть реального соперничества. Сходная конструкция существовала в некоторых странах советского блока. Допускалось существование нескольких партий, но все они обязаны были признавать руководящую и направляющую роль одной доминирующей. Они не имели права выдвигать собственную программу, отличную от программы доминирующей партии, не имели права состязаться с ней на выборах. Места в парламентах распределялись заранее по квотам. За принадлежность же к организации, не отвечающей этим требованиям, полагалась тюрьма.

«Спора нет, государству трудно в ХХI веке: со всех сторон его теснят разного рода сетевые сообщества, транснациональные корпорации, «неправительственные структуры» и т.п.», – с явной грустью пишет доктор Казин, признавая, что современная государственность не может быть столь тотальна, как при Петре I и при Сталине. Правда, тут же многозначительно добавляет: «Впрочем, и сейчас положение России не легче – нынешняя РФ фактически существует в границах ХVII века, окруженная чужими военными базами. Чтобы отвечать за такую сложную страну в столь непростых условиях, верховная власть должна располагать соответствующими рычагами управления, реализующими в практическом социальном действии энергетику цивилизационного основания».

Чтобы реализовать в практическом социальном действии энергетику цивилизационного основания «в нехристианском (и частью антихристианском) глобализирующемся мире... народу в очередной раз придется выделить из себя особый слой служилых людей», то есть опричников и крепостников. Старый анекдот. Путин собрал своих приближенных и говорит: «Ну, хватит! Свои счета в иностранных банках вы уже наполнили. Не пора ли теперь о людях подумать? Что скажете?» После тягостного молчания один из служилых робко говорит: «Я думаю, для начала душ по двести хватит».

В отличие от образа страны как банковской корпорации, центральный образ русской православной цивилизации, о которой пекутся доктор Казин и его единомышленники, – крепостное поместье Салтычихи. Действительно фундаментальный элемент этой цивилизации — порка. Недаром, когда выросло первое непоротое поколение хотя бы дворян, среди них сразу появились люди, замыслившие упразднить самодержавие. Это цивилизация кнута и нагайки, лесоповала, вышек и колючей проволоки. Ее православие на деле — поклонение постоянно требующему ритуальной крови языческому идолу Державы. Нас обвиняют в том, что мы хотим добить эту цивилизацию? Да, мы действительно хотим это сделать.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: