Бринден Риверс (Кровавый Ворон).

-Один и тысяча»

Он стоял перед большим, потускневшим зеркалом в массивной золотой раме и старательно, кажется уже в тысячный раз, пытался пригладить длинную белую прядь к правой щеке. Но как только он с облегчением собирался отложить резной гребень в сторону, тонкие прямые волосы приходили в движение, предательски открывая острую скулу и щеку с огромным уродливым красным пятном, которое на детском лице смотрелось совсем неблагородно.

«Папаша твой был кожевником, вот почему ты такой урод » - любил говорить Эйгор своему младшему брату, ухитряясь делать это так, что бы никто из окружающих их «взрослых» его слов не услышал. Он как будто дал торжественную клятвуСемерым портить жизнь Бриндена всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Как только он не развлекался: натравливал собак, прятал меч для фехтования, а однажды, ещё в раннем детстве, сломал любимый игрушечный лук Бриндена, чем ( стыдно вспомнить) довёл его до слёз. Ну а высшем достижением его изобретательности стало ведропомоев, заботливо подвешенное им ночью с тем расчётом, что бы оно облило первого, кто выйдет из покоев . Конечно же жертвой стал Бринден. Да уж, эффект был незабываемый…

« Навряд ли он придумал это сам, мозгов бы не хватило», - злорадно подумал Бринден, « без Дейа тут точно не обошлось».

Дей или точнее Деймон никогда прилюдно не враждовал с ним, это было бы унизительно для него связываться с «малышнёй» на глазах у всех . Только при каждой встрече с младшим братом, Деймон обдавал его волной презрения, что выглядело царственно и достойно, как, собственно, и всё, что он делал. Дей вообще на всех смотрел с некоторой долей презрения: на рыцарей обучавших его воинскому делу, на мейстера, на их наставника сира Болла, на брата- кронпринца, на родную мать. Даже при встрече с королём , когда он, как положено по этикету двора, учтиво кланялся, целовал руку и говорил « Ваша милость», в каждом его движении сквозило самодовольство и высокомерие. Да и к Эйгору, своему самому ярому почитателю, он тоже относился с презрением, время от времени поощряя проявления его собачей верности улыбкой снисхождения. Иногда он был даже совсем не прочь поучаствовать в «детской возне», так он называл предприятия брата. Поиздеваться над « красноглазым уродцем» - неплохое развлечение, когда попойки, вылазки из дворца и волокитство за молоденькими кухарками приедались.

«Ну ладно Эйг, наши матери грызлись, когда нас ещё не было на свете. Но Дей…не может же он издеваться надо мной просто от скуки! Он ведь рыцарь, его рыцарская честь, о которой он так любит рассуждать, не может ему это позволить», - думал Бринден. Он уже давно позабыл о гребне и о попытке скрыть уродливую кляксу и всё ходил по комнате, заложив руки за спину (он перенял эту привычку у старого учителя-мейстера). Уже знакомые мрачные мысли, сомнения и подозрения вновь закопошились в его душе клубком мерзких дождевых червей. « А вдруг Эйг, не так уж неправ? Вдруг я на самом деле не Таргариен и они с Деймоном об этом знают? Може, они пытаются заставить меня добровольно удалиться от двора, что бы отец, не бросил меня в темницу, узнав, что я не дракон?» Ему вдруг вспомнились и притворное почтение слуг, и проступавшее на лицах придворных отвращение и шепот за его спиной. Он вспомнил, как две его пустоголовые и смазливые сестрёнки, близняшки Мия и Гвенис, начинали плакать и кричать, когда видели его. Правда, это было в далёком детстве. Сейчас, когда им по одиннадцать лет, они ограничиваются тем, что при виде его в испуге разивают рты, пятятся и смешно кивают головами, как глупые гусыни. Эта мелочь, которая обычно веселила его, вдруг показалась Бриндену очень значительной, даже таинственной.

«Они все знают,» - в отчаянье шептал он, кусая до крови бесцветные и без того уже облезлые губы. «Всё знают и не говорят. Знает и мать, конечно. Вот почему она так редко посылает за мной, хотя с сёстрами видится каждый день. А может… и король тоже… тоже знает?».

Он живо представил себе отца, каким он видел его месяц назад, когда двор всецело был занят подготовкой к королевской охоте. Высокий, некогда сильный и стройный мужчина, к своим сорока годам успел значительно раздаться вширь. Мускулы на его руках и ногах покрылись таким огромным слоем жира, что казалось, будто и вражеские стрелы вовсе не могут навредить ему. Лицо Эйгона Четвёртого с правильными и красивыми чертами округлилось и обрюзгло, даже его классический прямой нос вздулся и стал напоминать свинячий пятачок с красновато-синим оттенком от большого пристрастия к вину. Он уже не мог как раньше испугать до дрожи любого подданного обжигающим холодным пламенемсвоих фиолетовых валирийских глаз: от вечного пьянства они совсем выцвели и были вечно полузакрыты, словно от усталости или от слишком яркого солнца. А роскошные, будто отлитые из серебра волосы, гордость Таргариенов, уже успели изрядно поредеть и потускнеть, так что король предпочёл их подстричь очень коротко, на западный манер, и собирать в хвост.

Словом, от того молодого красавца-воина, грациозного, неумолимого и величественного, которого видел Бринден на парадном портрете в Зале Предков, не осталось в сущности ничего. Разве только нередкие приступы ярости и гнева, которые уже не были ему к лицу, так как во время них король скорее походил не на праведного и разгневанного дракона, карающего нерадивых подданных, а на лесного кабана. На старого кабана, загнанного в угол, злобно визжащего и приходящего в бешенство от осознания собственной слабости, беспомощности перед лицом охотников, которых ещё совсем недавно он мог одним видом своих клыков обратить в бегство, как стайку сопливых мальчишек.

Бринден понял отца совсем недавно. В детстве слово «отец» было для него далёким, непонятным, оторванным от его реальной жизни. В этом жестком, суровом обществе не часто могут сложится тёплые, доверительные отношения с кем бы то ни было, даже с родителями. Особенно с отцами. Особенно с отцами-королями. Особенно если ты – бастард. О, это вечное «половинчатое» положение: сын и не сын, знатный лорд по крови и презираемый всеми отброс, невинный ребёнок и осквернённый плод запретной, незаконной любви! В таком случае стоит просто благодарить небеса, что отец оставил его при дворе, а не бросил его и мать прозябать в нищите (ведь за связь до брака девушку из благородного рода нередко выставляли из родительского дома с приплодом на руках.) Какая уж тут к чёрту забота, какая привязанность! К тому же, он у отца далеко не один, да и из-за врождённого уродства Бриндена даже родная мать не может долго выносить. Беря в расчёт ещё то, что его отец управлял огромной страной, и ему каждый день приходится решать сложнейшие политические и экономические вопросы: (развлечься с дорнийкой или с девицей из Лиса и сколько сосудов вина опустошить сегодня – пять или всё же шесть), то можно представить как редко Бринден видел отца. Неудивительно, что, будучи ещё совсем малышом , он не смог полюбить родителя. Тучный, с грубыми шутками и громким, резким, рокочущим смехом, всегда хоть чуть-чуть пьяный, разодетый в яркие шелка, с массивными золотыми кольцами на обеих руках, он мог пробудить в маленьком существе страх, благоговение, почтение, неприязнь или даже отвращение. Но никак не любовь.

Нельзя сказать, что сейчас уже почти взрослый Бринден ( как никак ему уже исполнилось 12 лет) полюбил его, нет. Но всё равно что-то в их отношениях изменилось, причём совершенно неожиданно для постороннего наблюдателя, да и для них обоих. Месяц назад, когда отец уезжал со своей свитой на большую королевскую охоту, он стал свидетелем очередной драки между своими малолетними сыновьями-бастардами. Хотя, можно ли это назвать дракой? Эйгор и Деймон решили поиздеваться над Бринденом, заставляли его надеть на голову ведро, что бы потренировать на нём свои навыки фехтования. Мальчик сопротивлялся для виду, а сам прикидывал, как бы улизнуть от них. Не драться же с теми, кто выше и сильнее тебя в два и в три раза. Он лавировал между двумя братьями, которые, надо сказать, охотились на него весьма профессионально: один пытался загнать его в угол, а другой, с ведром, готовился заарканить им жертву. Кольцо вокруг Бриндена уже сомкнулось, когда появился отец. Он въехал на своём коне на Западный двор довольно неожиданно (так как мост, разделяющий Восточный и Западный двор замка был опущен целый день в для того, что бы последним, особенно суетным приготовлениям к королевской охоте не мешало мучительное ожидание опускающегося моста). Отец был такой же, как и обычно: в ярких одеждах, подходящих более для аудиенций, чем для охоты, с золотыми массивными перстнями и изрядным количеством вина в желудке (последнее угадывалось безошибочно по распухшему носу, который имел сегодня особенно яркий синевато-красный оттенок). Хоть Деймон среагировал достаточно быстро и учтиво поклонился отцу, а Эйгор спрятал ведро за спиной, от короля не укрылась истинная суть происходящего. Эйгон Четвёртый был далеко не таким глупцом, каким его хотят выставить.

- Ваша милость, - учтивым бархатным тоном проговорил Деймон и почтительно, однако самодовольно поклонился королю.

- Ваша милость, - пробубнил вслед за братом Эйгор и тоже поклонился, но с куда меньшим изяществом: он всегда отличался полнотой и неуклюжестью.

- Помнишь ли ты тот день, Деймон, когда я посвятил тебя в рыцари и подарил наш фамильный меч Блекфайр? – спросил король резким и хриплым голосом, и его густые тёмные брови, соединившись в одну линию, грозно нависли над глазами. На приветствия он не обратил никакого внимания, Эйгора, кажется, и вовсе не заметил. Он смотрел лишь на старшего сына и как смотрел! В эту минуту он стал похож на себя прежнего: величественного и грозного правителя, каким он не являлся уже как пятнадцать лет.

- О да, я помню, Светлейший. Это был счастливейший день в моей жизни! – произнёс Деймон всё тем же почтительно-самодовольным тоном, и снова учтиво поклонился королю. Он сделал вид, что не заметил резкое и суровое обращение отца, но пристально посмотрел в лицо королю своими прекрасными умными глазами.

- Как мне помнится, во время посвящения ты дал рыцарскую клятву? –жёстко спросил отец, хотя Бринден был уверен, что тот и сам знал ответ.

Младший так и остался стоять в углу, куда его загнали братья и при появлении короля даже не додумался от удивления и смущения произнести должное приветствие. Он замер, как лань, почуявшая опасность, и с жадностью ловил каждый взгляд, каждое слово старшего брата и отца. Бринден, со свойственной ему проницательностью сразу понял, что надвигается нечто очень значительное и страшное, что грядёт буря, которая изменит нынешнее мироустройство в замке, и гадал, что принесёт она ему: радости или страдания?

По глазам Деймона, он понял, что старший брат чувствует то же самое, и только хорошо изображает недоумение и драпируется в учтивое благородство. Дей всегда был искусным лицедеем.

- Да, мой король, я имел честь принести вам свой рыцарский обет и смиренно надеюсь, что вы будете удовлетворены моим исполнением клятв,- сказал юноша, скромно опустив свои гордые тёмно-фиолетовые глаза.

«Как он говорит, а как играет – настоящий талант! Мне бы так!» - с восхищением подумал Бринден, наблюдая за братом.

Когда король заговорил, голос его был на удивление спокоен, но настолько холодны и ошеломляющи были его слова, что Деймон – явно не из робкого десятка – отшатнулся в сторону и побледнел от ужаса, возмущения и злобы:

- Но я не удовлетворён тем, как ты их исполняешь. Ты обещал защищать и покровительствовать более слабым. Ты только что нарушил это обещание, унижая своего младшего брата, который вдвое слабея тебя. Если ты нарушил этот обет, значит лгал королю в лицо. Это тяжкий грех, и мне следовало бы повесить тебя. Но беря в расчёт то, что ты мой сын и что ты ещё довольно молод, я смягчу твоё наказание. Ты должен сейчас же отдать мне наш фамильный меч, ибо ты оказался недостойным носить его. Что бы вернуть его ты должен будешь доказать, что достоин его, что стал рыцарем и мужчиной. Чем скорее ты исправишься, тем лучше. Знай: в твоём возрасте и будучи рыцарем непростительно вести себя таким образом. Это позор для тебя, позор для всей нашей семьи.

« О, для Дейа это более суровое наказание, чем смерть, отец, и ты это знаешь», - с радостным удивлением и злорадством думал Бринден, -«Ты выбрал для него лучшее наказанье, ведь он такой гордый. Уязвить его, унизить на людях – вот то, чего он боится больше всего, вот в чём его главная мука и страдание. Даже у этого напыщенного индюка есть своё слабое место и место это – страх за свою честь и репутацию! Вот умора, бывают же чудеса на белом свете!»

Бринден так увлёкся наблюдением за тем, как старший брат, скрежетав зубами от бессильной злобы и бешенства, расставался со своим любимым мечом, что голос отца, произнёсшего его имя, произвело на мальчика такое же впечатление, как если бы неожиданно разразился гром.

- Бринден, подойди теперь ты ко мне, - сказал он, получив меч, и перевёл свой пристальный взгляд на младшего сына.

Ужас резким холодом обжёг ему сердце и он, упорно глядя в землю, на ватных ногах приблизился к королю.

-Посмотри на меня. Вот так, молодец, - смягчился король, когда мальчик поднял на него свои испуганные красные глаза.

-Бринден, помнишь ли ты девиз нашей семьи?

- Да, отец. – голос его осип и дрожал от страха, но он не отвёл глаз,- Девиз нашей семьи – «Пламя и кровь».

- Этот девиз означает, что плохо придётся тому, кто встанет на пути у Таргариена. Для нас нет ничего важнее силы и храбрости – благодаря им Эйгон Драконовластный подчинил себе Семь Королевств и возвысил наш род над всеми. Мы не бежим от своих врагов, а встречаем их лицом к лицу и сражаемся с ними. Будь же достоин этого девиза, будь достоин той семьи, в которой родился. Ты понял меня?

- Я…я буду стараться, отец, - прошептал Бринден, раскрасневшись и смутившись окончательно. Слишком много чувств смешалось в нём в эту минуту, что бы суметь их выразить: был тут и страх, и восторг, и удивление, и неожиданно захлестнувшая его нежность, привязанность к отцу. Он силился ещё что-то сказать, но никак не мог подобрать нужных слов.

Но отцу, по видимому, это было совсем не нужно.

- Эй, мальчик, принеси мне вина, у меня что-то в глотке пересохло, - гаркнул он, растеряв при этом всю свою величественность и становясь вновь самим собою.

Маленький паж испуганно бросился выполнять приказ.

- А ты, сударь, что-то очень располнел, - наконец обратился король к Эйгору, наблюдавшему за происходящим глупо разинув рот.

- Если узнаю от Болла, что ты не достаточно тренируешься, то на пир в честь окончания охоты можешь не приходить, всё равно трофейной свинины не получишь! – прохрипел король и расхохотался так, что обрызгал вином красивые одежды.

- Да оставь ты, - прикрикнул он на пажа, бросившегося оттирать винные пятна, - Иди узнай, вывели ли гончих

- Давно уже вывели, ваша милость, - пролепетал паж.

- Так чего же мы чёрт подери ждём! Выезжаем немедленно, - рявкнул король и вместе с пятью своими лучшими ловчими и десятком рыцарей, слуг и знаменосцев первым выехал из главных ворот замка. Его несчастный конь, явно страдал от тяжести своего господина, но Эйгон не обращал на это внимания и щедро подбадривал его острыми шпорами.

Несмотря на то, как прозаично и нелепо закончился столь поэтический и возвышенный момент передачи вселенской мудрости от отца сыновьям, Бринден очень серьёзно и трепетно отнёсся к завету короля. Весь месяц в особо грустные минуты он повторял их себе, что бы взбодрится, утром – чтобы не забывать о своей важнейшей цели, перед сном – что бы подумать, что он сделал, чтобы достичь её.

Вот и сейчас, они снова пришли ему на ум.

«Этот девиз означает, что плохо придётся тому, кто встанет на пути у Таргариена. Для нас нет ничего важнее силы и храбрости – благодаря им Эйгон Драконовластный подчинил себе Семь Королевств и возвысил наш род над всеми. Мы не бежим от своих врагов, а встречаем их лицом к лицу и сражаемся с ними. Будь же достоин этого девиза, будь достоин той семьи, в которой родился.»

«Нет, без сомнения, он не сказал бы мне этого, не будь я его сыном. Он уверен в этом и любит меня не меньше других своих детей. Да, любит, любит!»- думал он, с радостью первооткрывателя повторяя вывод, сделанный им уже в сотый раз.

« Как же я рад!!! Теперь я ничего не боюсь, ничего!!! Сейчас же пройду мимо Деймона. Зачем только я избегал его весь этот месяц?! Я докажу ему, что я не боюсь его. Буду храбрым и не позволю ему больше надо мной издеваться. Я докажу ему и всем, что я – тоже дракон!!!»

И Бринден, придав своему лицу как можно более воинственный вид (выпучив глаза и плотно сжав и без того тонкие губы), он вышел из своих покоев, гордо расправив плечи и задрав до потолка длинный «крысиный» носик.

Деймон, как и следовало ожидать, упражнялся в фехтовании на Западном дворе вместе с такими же юными рыцарями, как и он сам. Бринден старательно не попадался ему на глаза уже около месяца, опасаясь его мести, и теперь, увидев его впервые за долгое время, невольно замер в восхищении.

«Как же Дей красив!» - подумал он с совершенно искренним детским восторгом.

Действительно, Деймон обладал просто удивительной красотой. Высокий, широкоплечий и мускулистый, но при этом статный и гибкий, как пантера, с роскошной серебряно-золотистой гривой, изящными чертами на точёном скуластом лице и огромными томными цвета индиго глазами, он был больше похож на Таргариена, чем все дети Эйгона Четвёртого, как законные, так и бастарды. Его бесчисленные почитатели при дворе, и знатные, и простолюдины в один голос твердили, что он удивительно похож на знаменитого Эйгона Драконовластного, наверное, самого лучшего и самого известного короля в Вестеросе. Они так же хором прославляли мужество, храбрость, ум и рыцарские манеры Деймона, открыто сетуя, что королём должен стать не он, Дейрон – столь слабый, неизящный и заурядный. Они не боялись это говорить, ибо точно знали, что из всех своих бесчисленных детей король явно отдаёт предпочтение Деймону, а к законным детям – Дейрону и новорождённой Дейнерис относится весьма равнодушно. Король чаще других виделся с ним, несколько раз даже брал его на охоту – знак особенного расположения. Поэтому часть придворных, кто искренне, кто в надежде извлечь в будущем выгоду для себя, открыто выказывали своё расположение к Принцу-Бастарду и готовность служить ему, когда к законному наследнику они обращались с столь свойственной южанам смесью почтения и пренебрежения. А когда года три назад после турнира оруженосцев, где Дей, как и следовало ожидать, наголову разбил всех своих соперников, король подарил ему фамильный меч Таргариенов – «Чёрное пламя» , то все те немногие, кто был на стороне «истинного наследника» Дейрона, быстро перешли в услужение «истинному наследнику» Деймону.

«Надо полагать, что теперь, после того, как отец потребовал вернуть меч, положение Деймона сильно пошатнулось. Но не может же он из-за этого злиться. Ведь это глупо! Не верит ведь он в самом деле, что станет королём?! Он ведь бастард, всего лишь бастард, как и я. В лучшем случае мы можем помогать Дейрону, служить ему, но таким как мы никогда не управлять страной!»

Но взглянув на то, как Дей яростно, вдохновенно , не жалея себя, упражняется в фехтовании, Бринден заключил, что старший брат думает иначе. Сын честолюбивой Дейны Непокорной, её единственное, обожаемое дитя, Таргариен до мозга костей, он уже с пелёнок привык к мысли, что должен быть королём. А за годы взросления он только убедился в этом от матери, да и от многочисленных её соратников. Теперь же, по тому, как он лихо сражается с одним из приятелей, Бринден с удивлением понял, что брат непоколебимо уверен в законности своего права на власть, Дей готов доказать его любой ценой.

«Неужели ты действительно так глуп, Деймон!» - невольно усмехнулся младший, уверенно и гордо проходя мимо старшего брата.

Его появление произвело даже больший эффект, чем Бринден ожидал.

Дей, в этот момент искусно парировав удар соперника и увидев младшего, резко прервал бой.

- Глядите, парни, красноглазая крыса выползла из норки на солнце, - проговорил он своим бархатным, вкрадчивым голосом, полным презрения и плохо скрываемой злобы.

Его «свита» угодливо загоготала, предвкушая веселье, но младший не обратил на это ровно никакого внимания.

- Что уродец, надоело прятаться, или ты меня уже не боишься? – теперь Дей обращался непосредственно к нему и, что бы не выглядеть трусом, надо было что-то ответить.

- Я не боюсь тебя и никогда не боялся, а хожу я там, где мне вздумается и когда захочу,- сказал Бринден, остановившись и стараясь придать своему тонкому голосу более уверенное звучание.

- Похоже у крысёныша от духоты совсем мозги скисли, если он позволяет себе так говорить с будущим королём, - слегка удивившись, но с ещё большем ядом проговорил Дей.

- Ты не король и никогда им не будешь. Ты такой же бастард как я или Эйгор. Так что называя меня крысой, ты называешь так же и себя, ведь ты такой же, как и я.

Эти слова слетели с его языка раньше, чем он успел вдуматься в их смысл. Он хотел бы их не произносить, но было уже поздно. Бринден понял, что сейчас ему несдобровать. Одно дело – демонстративно пройтись мимо, показав этим врагу, что не боишься его, а прилюдно оскорбить, напрашиваться на драку – совсем другое. Это в планы Бриндена не входило.

После его слов на Западном дворе повисла полная тишина. Молодые рыцари молча ждали, как отреагирует на вызов их предводитель, но он тоже молчал и лишь пристально смотрел на младшего брата. Молчал и Бринден, стараясь во что бы то ни стало не отвести глаз.

- Значит,ты полагаешь, что ты мне ровня? – голос Дейа был холоден как лёд.

- Ну что ж, хорошо, - сказал он, взяв второй меч у товарища, с которым только что упражнялся, и подавая его Бриндену, - Давай это проверим, - Постарайся не упасть и не напороться на собственный меч, братец. Ты же не хочешь опозориться перед дамами, верно?

Бринден поднял голову и увидел довольно высоко на балконе три девчачьи головки, наблюдавшие за тем, что происходило во дворе. Две из них принадлежали его младшим родным сестрам, близняшкам Мие и Гвенис: похожие как две капли воды, светленькие и слегка курчавые, с одинаковыми глупыми улыбками на миленьких личиках. Но третья… Сердце Бриндена замерло на миг и вдруг пошло бешенным голопом. Без сомнения, это была Шира, маленький ангел, чьё появление могло озарить светом даже тёмную залу. Бринден был убеждён, что ночью темно только от того, что Шира уходит спать, а иначе солнце бы ни за что не захотело оставлять её одну. В свои двенадцать лет она уже была совершенством: огромные, невероятно красивые глаза: один зелёный, как морская гладь, другой тёмно-фиолетовый, как заморские шелка, золотые, с серебряным отливом волосы, волнами струящиеся чуть ли не до самых ног, нежное, с некоторой ещё детской пухлостью щёк, что её совсем не портило, изящество и грация котёнка в каждом движении. Лет через пять она обещала стать самым прекрасным созданием, которое когда-либо существовало в подлунном мире. Так, по крайней мере, считал Бринден, придававший, подобно многим уродливым людям, особое, почти религиозное значение красоте.

Увидев Её и её свиту там, в окне, он густо покраснел от смущения и досады. Оказаться слабаком в глазах той, которую страстно, но безмолвно любил всю свою жизнь, было ужасно. Но оказаться в её глазах трусом было куда более невыносимо. Поэтому он с достоинством принял меч и встал в позицию, которую показывал ему сир Болл. Краем глаза он увидел, что кольцо из приятелей Дейа сомкнулось вокруг него и брата. Бринден понимал, что особого рыцарства ни от старшего брата, ни от его друзей ждать не следует. Они вполне могут избить его всей толпой. « Никто даже не заметит, ведь я и так уродлив дальше некуда», - с горькой иронией утешил он себя. Всё равно уже ничего не попишешь, придётся отбиваться.

Дей замер в трёх шагах от него, с насмешкой наблюдая за младшим братом. «Нечего ждать: тот, кто ударит первым имеет больше преимущества», - вспомнил Бринден слова наставника.

Он сделал выпад. Дей с лёгкостью отбил его, причём с такой силой, что меч Бриндена отлетел в сторону. В толпе кто-то громко рассмеялся. Дей вальяжно сделал шаг вперёд и поднял меч. Младший в ужасе инстинктивно отступил назад, но почувствовал, как грубые руки толкнули его обратно. Тем временем Деймон, не торопясь , вплотную поднес острый клинок к шее брата.

-Лучше не дёргайся, а то будет больно, - нежно проворковал он с кривой ухмылкой.

- А теперь слушай меня внимательно и запомни навсегда то, что я тебе скажу. Я – истинный король Семи Королевств и законный сын своего отца, Эйгона Четвёртого. Он сам признал это, передав мне после турнира «Чёрное пламя» три года назад. Видел, как перекосилась рожа у этого слизняка Дейрона? И если ты думаешь, что отец не вернёт мне меч после возвращения, то ты ошибаешься. Я его любимый сын, я его наследник, а не какой-то там бастард. Я должен стать королём, и я им стану. Мой брат Эйгор будет в моём Малом Совете. А знаешь, какая судьба ждёт тебя, а, уродец? Я повешу твою шлюху-мать, а тебе отрублю голову и повешу её в своих покоях вместо кабаньей. Видишь, какие разные у нас судьбы. Мы с тобой совсем-совсем не похожи, - голос Деймона был спокоен и негромок, но от этих слов волосы на голове Бриндена встали дыбом.

- Иди, наслаждайся солнцем, пока можешь, крысёнышь. Но запомни: ещё раз назовёшь меня бастардом, и твоя голова окажется в моих покоях раньше срока, - Дей с улыбкой глядел на младшего брата, потрепал его по плечу и велел своим друзьям расступиться.

- Теперь можешь идти, куда собирался, а мы проводим тебя подобающе.

Дей первым поднял камень и с размаху кинул его в спину Бриндену. За ним повторили все его приятели. Скоро целый град камней с глухим стуком больно ударялся Бриндену в плечи, голову и спину, но он, желая сохранить достоинство, не прибавлял шагу, не убегал, но шёл спокойно, украдкой оттирая со щёк непрошенные слёзы.

Завернув за угол, где его никто не мог увидеть, Бринден побежал, не разбирая дороги, мигом очутился в тёмном закоулке Богорощи , повалился на густую траву и заплакал от бессильной ярости, больно кусая губы до крови, что бы не всхлипнуть и не выдать себя. «Мерзавец, ублюдок, ненавижу его, ненавижу…. Ну я ему устрою, ну я ему..». Но что он мог сделать? Деймон уже почти взрослый, к тому же рыцарь, ему пятнадцать. А он? Он лишь маленький двенадцатилетний мальчишка, тощий и слабый, он уродец, которого все презирают. Что он может против него?

Бринден беззвучно плакал, скорчившись у самых корней огромного Чардрева. Такой маленький, такой жалкий, такой уродливый, и совсем-совсем один. Сердце Бриндена болезненно сжималось, и ему казалось, что оно сейчас сожмётся ещё сильнее, почернеет и станет маленьким угольком, какие остаются от сгоревшего молодого побега. Он обхватил корень священного дерева, словно неосознанно молил его о помощи, ища опоры хоть в чём-нибудь. И оно его услышало.

Мальчик почувствовал, как под его рукой мертвенно-белая и холодная кора вдруг стала тёплой, даже горячей. Он ощутил в ладони лёгкое покалывание и в недоумении поднял голову. Высоко над ним смотрело вдаль своими невидящими глазами древнее вырезанное глубоко в коре лицо: вытянутое, измождённое лицо старца. Бринден знал про Чардрева, видел их изображения в старых книгах о Севере. Но сейчас вид этого жуткого лица заставил его содрогнуться. Он быстро встал, стёр с щёк дорожки слёз и, отступив на шаг, начал всматриваться в изображение, пытаясь понять, что всё таки его так испугало. Лицо этого Чардрева было вырезано грубо, довольно условно, и, судя по толстым, глубоким красным шрамам- линиям, уже очень-очень давно. Но глаза… они всецело приковали к себе внимание Бриндена. Огромные, до странности живые и осмысленные, они вселяли страх в сердце, но отвернуться, не смотреть на них было невозможно. Они словно гипнотизировали, манили к себе. «Что это? Нет, не может быть…» - прошептал Бринден. Он подошёл вплотную к странному изображению, не веря себе. Из глаз старца кроваво-красной смолой катились слёзы. Вот почему они казались такими живыми! Неожиданно для самого себя, словно в каком-то забытье, Бринден протянул руку и дотронулся до глаза старца и стёр с него багровые слёзы …

Он почувствовал как древо своими старыми, морщинистыми руками-ветками прижимает его всё ближе и ближе, он ощутил, что начинает сливаться, срастаться с деревом, растворятся в нём, как капля крови растворяется в бескрайнем синем море. Руки и ноги Бриндена перестали его слушаться, а сердце стало биться в унисон с мерным дыханием Чардрева. Он почувствовал себя его частью: он глядел на мир глазами лика, вбирал в себя воздух плотной деревянной корой, как кожей, разрастался вглубь и ввысь сотнями корней и веток. Его захлестнула какая-то животная радость, радость полноты жизни, полноты ощущения бытия. Он без страха слился с древом и с детской доверчивостью открыл ему все тайны своего сердца, все свои сомнения и мысли. Бринден открыл ему свою любовь к Шире, ненависть к братьям, страх перед будущим, одиночество и тоску по родственной душе. Когда он был полностью опустошён, выжат, древо открыло ему своё древнее сердце и напитало его в обмен своими секретами и знаниями. Даже дереву иногда невмоготу молчать.

Он увидел тучную, гигантскую фигуру Мейгора Жестокого, отдающего приказ своим воинам схватить строителей Красного замка. Видел его жестокую усмешку и налитые кровью круглые, словно у разъярённого быка глаза и жуткую предсмертную агониюзамурованных заживо людей, в отчаянье разбивающих до крови руки о холодные стены своей могилы. Видел, как горят леса и деревеньки, видел поля, усеянные трупами как золотыми колосьями – ибо такова была жатва Эйгона Драконовластного и его сестёр. Бринден слышал топот тысячи ног высоких, крепких белокурых молодцев и монотонные удары тысячи их топоров по твёрдой белой коре Чардрев. Самые тонкие и молодые из деревьев с жалобным скрипом падали на землю от нескольких ударов и из их стволов, как из человеческой раны толчками лилась кровь. И снова смерть, запредельная боль, агония, стоны побеждённых и грубые крики победителей. Земля, опьяневшая от крови, как дикий зверь вгрызается в добычу и никак не может насытить свой пробудившийся голод. А деревья с наслаждением втягивают из неё красную тягучую жижу, питаются ею и молчат. И лишь Чардрева открывают миру правду о нём самом. И красная смола их, и густая красная листва есть знак того, что всё когда-либо растущее и живущее растёт, цветёт и множится на невинной крови и в кровь потом обратиться.

«Нет, пожалуйста, не надо!» - вскрикнул Бринден и в ужасе закрыл глаза. Он почувствовал, что древо сжалилось над ним: ужасные картины прошлого исчезли, к нему вернулась способность двигаться. Он понял, что стоит всё там же, в Богороще и всё у того же старинного Чардрева. Величавый, сумрачный покой, вязкий, дурманящий запах южных цветов, рассаженных за оградой. Словно ничего и не произошло. Мальчик бессильно опустился к самым корням древа-старца. Несмотря на жару, его колотила дрожь, как от озноба. Он долго силился что-то сказать, но невольный ужас сковывал его речь.

«Люди,- прошептал он наконец севшим голосом человека, только что открывшего чудовищную правду,- люди…они ужасны, они созданы, что бы страдать и приносить страдания!»

То, что рассказало ему древо перевернуло всё его маленькое существо, весь его мир. До этого он любил рассказы и легенды о героях, особенно о своих предках-героях. Эйгон Завоеватель, Дейрон Юный Дракон были для него кумирами, примером для подражания. Он зачитывался их жизнеописаниями, восхищался ими. Нередко он даже воображал себя на их месте (хоть и знал, что это глупые, бесцельные мечты, ведь бастарды не становятся настоящими королями). Он представлял себя бесстрашным воином-завоевателем, разящим врагов за власть и честь семьи на поле брани. Это было так волнительно, так захватывающе. В этих мечтах он был нужен, он был любим, уважаем и почитаем, он был кем-то большим, чем мальчишка-уродец. Тогда его наполняла такая радость, какую могут испытывать лишь дети в минуты грёз и он всею душою желал, что бы его невозможные, наивные мечты стали явью.

Но теперь он ясно видел, что кумиры его никто иные как убийцы. Прославленные, увешанные лаврами и розами убийцы, не считающиеся ни с кем, кроме себя самих. Эйгон залил кровью Семь королевств, объединяя их; самонадеянный юнец Дейрон повёл свои войска на верную смерть. «Мы делали это ради чести дома, ради процветания семьи и всего королевства» - шептали из тёмных уголков души Бриндена его уничтоженные кумиры, отчаянно пытаясь вернуть утраченный авторитет. «Я, Эйгон, подчинил себе этих глупых варваров, подарил им поэзию и искусство моей погибшей культуры, выстроил чудесную столицу – великую Королевскую Гавань. А я, Дейрон, пытался закончить дело моего предка и погиб, стремясь присоединить непокорный, варварский Дорн. Мы те кому вся страна обязана процветанием и благополучием.»

«Это лишь слова, красивая ложь, попытка оправдать свои поступки. Вы вожделели, жаждали власти и боролись лишь за неё и ради неё. А власть вам была нужна для простой и общеизвестной цели: ощутить себя нужным, важным и сильным. Главное –сильным. Сила – фальшивая, но такая привлекательная гарантия бессмертия для маленького слабого смертного существа». Подумав так, Бринден ощутил, как его прежние кумиры, такие огромные, могучие, занимавшие столько места в его маленьком сердечке стали вдруг невесомее былинки. И подхваченные лёгким бризом с Черноводной они унеслись прочь, что бы найти себе для пристанища столь же юное, но куда более наивное мальчишечье сердце. А на прощание они лишь едва слышно протрубили в боевой рог и лихо сверкнули на солнце чудесными, нержавеющими валирийскими клинками….

Этим вечером Бринден дольше обычного сидел у окна перед сном. В синевато-розовой дымке сумерекгород казался ему особенно таинственным и красивым. Маленькие грязные домики Блошиного Конца, изредка доносившиеся оттуда возгласы и паутина грязных, кривых переулочков не портили возвышенноеи несколько романтическое настроение принца. Его взор был далёк от них. Он устремил взгляд своих красных, вечно немного печальных глаз дальше к югу к едва видневшимся стройным башням Великой Септы Бейлора Бгагословенного. Закатное солнце просвечивало сквозь их стеклянные крыши и казалось, что все семь башен горят, как огромные свечи в честь Семерых. Маленький воронёнок Шира с подбитым крылом, подобранный Бринденом неделю назад и очень к нему привязавшийся, смешно проковылял по подоконнику к худой руке мальчика и, совершенно по-кошачьи стал тереться о неё раненым крылом, выказывая этим свою признательность и нежность. Но к разочарованию воронёнка, Бринден не ответил на ласки своего приёмыша. Его мысли были слишком далеко, они парили среди сверкающих башен Септы. Он вообще был этим вечером особенно молчалив и задумчив, это отметили все. Он ходил и ходил по комнате, заложив руки за спину, бубня что-то под нос и отослал слуг, сказав, что сегодня разденется ко сну сам. Сев у окна и не сводя глаз с Дома Семерых, он имел вид человека, решившегося на резкие перемены в своей жизни. Когда же он наконец заговорил, подражая речам Верховного Септона, голос его отрочески зазвенел, слова сплошным потоком лились от самого сердца и сложились в одну из самых искренних, хоть и немного необычных молитв, которые когда-либо возносились Семерым.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: