Методологический разбор системы психоанализа

Достижения психоанализа, его роль в дальнейшем развитии наук о человеке переоценить трудно. Психо­анализ первым в психологии противопоставил частно­му научному подходу системный, что, безусловно, явля­ется огромным завоеванием. Он также определил опор­ные пункты психологии, занимающейся практическим консультированием, — это теория личности и теория ее развития. При этом были акцентированы отношения личности и социума; Фрейд первым и весьма убедитель­но показал, что, когда мы говорим о личности, мы преж­де всего говорим о социуме.

Однако необходимой дефиниции не появилось, ведь есть «личность» как производное социальных отноше­ний, а есть «индивидуальность» как сущность человека. Психоанализ этого не акцентировал, скорее напротив. Таким образом, личность, заключенная в систему ее со­циальных отношений впервые уже не религией, а нау­кой, была лишена права на индивидуальность.

С другой стороны, психоанализ впервые включил в теорию личности то, что прежде игнорировалось, — «бессознательное». Более того, впервые в психологиче­ской науке нечто совершенно «не очевидное» стало оче­видным и приобрело статус «объективного» и «реально­сти». Это безусловная победа психоанализа, сравнимая по своему значению с квантово-волновой теорией в фи­зике. Благодаря последней мы представляем себе, как выглядит то, что не может «выглядеть», потому что про­сто не видимо глазом, стоит за гранью восприятия и вос­создано из игры чисел, формул и «сырых данных». Что-то подобное, но в психологии, сделал психоанализ.

Существенно, наконец, что благодаря психоанализу философия впервые заняла не последнее место в теории психологии. Особое место в этом завоевании психоана­лиза принадлежит Карлу Гюставу Юнгу и Эриху Фром­му. Мало того, впервые научная психологическая мысль стала питать философию. Пример тому—Макс Шел ер («третьего периода своей философской эволюции»), который принял терминологию психоанализа и разви­вал его идеи. Пример, разумеется, не единственный. Бла­годаря Фрейду психология впервые вышла и на связь с искусством, причем и прямую, и обратную: искусство с точки зрения психологии (например, работы самого Фрейда—«Достоевский и отцеубийство», «Леонардо да Винчи. Воспоминания детства») и психология в искусст­ве (например, произведения Стефана Цвейга и творче­ство Сальвадора Дали).

Психоанализ вообще в каком-то смысле создал пре­цедент философского характера—учение, которое труд­но назвать «материалистическим» (в Советской России его и вовсе предали анафеме), по своей сути стало ниги­листическим и антирелигиозным. «Религиозное миро­воззрение детерминировано ситуацией нашего дет­ства»³⁸, — писал Фрейд, а затем раскладывал все догма­ты христианства «по полочкам» своей системы, ловко используя формулировки — «Бог Отец», «Бог Сын» и так далее. Мораль, в частности именно благодаря психо­анализу, потеряла свой абсолютистский характер, появи­лась новая, научно обоснованная логика социальных от­ношений.

Только что мы перечислили завоевания психоанализа; в методологическом плане нас интересуют следующие: отношения системного и частного научных подходов, со­здание теоретических моделей личности и процесса ее развития, а также дипольность личности и социума (где мы усматриваем игру точки обзора). А новое, постпсихо­аналитическое психологическое здание должно было строиться, исходя из «проб и ошибок» «первой силы», этого первого психологического «психотерапевтического чуда» — психоанализа. Соответственно, анализ методо­логической ситуации, допущенных ошибок в данном случае является очень важным.

Каковы же методологические просчеты психоана­лиза?

Во-первых, научная модель психоанализа оказалась построенной по типу закрыто-системного образования. То есть для построения системы был взят очень узкий круг частных знаний о человеке («бедность» частного научного подхода) и далее из них были выведены некие закономерности, которые и составили основу системы. В результате основной акцент в теории оказался смещен не на процессы, наблюдаемые в опыте, а на игру эле­ментов системы. «Факты» действительности вычленя­лись, выхватывались из жизни, а дальше претерпевали трансформацию, двигаясь в виртуальном пространстве психоаналитической теории. Достоверность выводов, таким образом, терялась катастрофически. Законы соб­ственной системы занимали психоаналитиков куда боль­ше, нежели судьба пациента. Познание реальности было подменено познанием структуры теории.

Этот эффект прослеживается даже в терминологии психоанализа. Процессы, протекающие в человеческой психике, назывались психоанализом исходя из его про­странственной модели личности. Например, вытесне­ние, которое удаляет из сознания в бессознательное не­приятные воспоминания, переживания и так далее. Во­обще этот процесс называется «забыванием», но термин «забывание» не отражает психоаналитического взгляда на вещи, а поэтому становится «вытеснением», словно бы что-то действительно механически вытесняется из одного уровня модели личности в другой. «Подавление» —процесс, который в общем-то нейрофизиологически является процессом торможения, здесь соотнесен с про­странственными представлениями о структуре лично­сти. В общем, все как у Льюиса Кэрролла: Алиса, попавшая в страну чудес, наблюдает, как был «подавлен бунт» — служители закона сели на подсудимого и стали его таким образом «подавлять».

Во-вторых, сама теория не определилась в «приорите­тах», начиная с того, чем именно она занимается, — «изу­чением» или «лечением». В конце жизни Фрейд постоян­но подчеркивал, что психоаналитический метод является скорее исследовательским, нежели терапией. Но в осталь­ное время этот метод заявлялся именно как лечебное сред­ство. Непонятно также и то, какую цель пред собой ста­вил психоанализ, работая с пациентом (в терапевтиче­ском смысле): то ли избавиться от симптома, то ли по­нять и разъяснить его природу? Или, может быть, цель была в том, чтобы человек смог «разобраться в себе»? Или, может быть, улучшить свою социальную адапта­цию и качество жизни? Вообще же непонятно главное — психоанализ ищет мира человека с миром или мира внут­ри него самого? Нельзя сказать, что данная неопределен­ность плоха, особенно если будут достигнуты обе эти цели. Что может быть лучше? Однако же именно эта не­определенность и не позволила психоанализу стать эф­фективной системой помощи. Эту методологическую ошибку в построении системы мы назовем «неопреде­ленностью в точке обзора» (см. рис. 6, с. 120).

В-третьих, неопределенность в точке обзора привела к методологическому просчету, который связан со сме­шением в теории личности понятий социального и его психических производных, с одной стороны, с феноме­ном индивидуальности человека — с другой. Личность человека есть продукт социализации, она формируется в процессе усвоения и преломления в растущем и разви­вающемся человеке знаний и практик, созданных и реа­лизуемых соответствующей культурой. Но есть и тот, кто социализировался, то есть некая изначальная инди­видуальность человека, оказавшаяся в соответствующем социуме и его «культурном бульоне».

Человек не станет личностью вне культуры — вне языка, вне общества, но и в этом случае будет жить, су­ществовать, хотя бы и «без личности». То есть мы долж­ны признать наличие кого-то, кто способен на социали­зацию, но, видимо, раз он может без нее и обойтись, имеет плюс к тому и еще какие-то свои собственные, спе­цифические особенности, черты и составляющие его психики. Иными словами, нельзя забывать, что в нас есть то, что пришло к нам «извне», и то, что было и есть в нас «изнутри», — инстинкты, влечения, особенности психи­ческих реакций и так далее. Все это—«изнутри» — не яв­ляется «личностью», если мы понимаем под «лично­стью» продукт социализации. Но у Фрейда этого разли­чия нет. В его теории социальные производные (вытес­ненные влечения, супер-эго, комплексы) неразрывно и причинно связаны с индивидуальным.

Правомерно ли считать бессознательное, например, частью личности? Согласно психоаналитической тео­рии, в нем — в бессознательном — на равных правах су­ществуют и биологические влечения, и некие «вытеснен­ные» (под давлением собственно «личностных» конст­руктов, возникших в человеке в результате его социа­лизации) образования и переживания. То, что между личностью человека и его биологическим началом идет постоянная «дискуссия», — не вызывает сомнений. То, что Фрейд указал на эту «дискуссию», — есть завоева­ние, а не ошибка. Но сейчас речь не об этом, сейчас речь идет о том, как создана система, насколько корректно, методологически правильно она создана, нет ли в ней слабых мест. И вот как раз тут психоаналитическая тео­рия и не выдерживает критики.

Фрейд не различает в человеке то, что можно считать производными биологического генеза, и то, что в нем же, в этом человеке, является социогенным. Не разделя­ет или, по крайней мере, не разводит по разным углам, а ведь это разные системы — у них разная природа, разные законы функционирования. Они взаимодействуют друг с другом, но это взаимодействие разных систем внутри одной системы. Понять логику этого взаимодей­ствия, не разобравшись в особенностях структуры каж­дой из этих систем в отдельности, невозможно.

В психоанализе же все смешалось, и — как резуль­тат — сексуальность становится социальным фактором и активно распространяется по пространству культу­ры, а «личность» испытывает инцестуозные влечения и тягу к убийству родителей. Если бы речь не шла о на­учной теории, то это выглядело бы по меньшей мере за­бавно, но в случае теории — это выглядит, мягко гово­ря, плохо. Да и разве можно говорить о личности как о социальной производной, если ее составляют и «несоци­ально обусловленные» компоненты? Нельзя. Но с чем, в этом случае, мы имеем дело? С человеком? С биосоци­альной моделью? Или, может быть, с индивидуумом? Это необходимо определить, но тогда сама конструк­ция теории будет выглядеть иначе, без искусственных швов между социогенными и биологенными производ­ными психического.

Как возможно, что мы рассматриваем «супер-эго» как социальное производное, «эго» — тоже социальное, а «бессознательное» — уже как биосоциальное, но объ­единяем все это в одну систему, не сделав по этому по­воду никаких оговорок? И почему мы так уверены, что «супер-эго» — это исключительно социальное произ­водное? Разве в процессе его формирования не принима­ют участие биологические законы? Принимают, но, ко­нечно, иначе, и скорее здесь действуют механизмы соци­ального поведения животных, нежели индивидуальные биологические факторы. А разве в бессознательном мож­но безбоязненно механически объединить то, что явля­ется биологическим, индивидуальным, и некие осколки социального, исторгнутые из «сознания»? Методологи­чески это неверно.

Итак, методологической ошибкой следует считать то, что психоанализ подменил сугубо индивидуальные структуры человека результатом их преломления в соци­альной среде, социальными отношениями. Мы называ­ем эту ошибку «социальными допущениями».

Социальное допущение — это такое допущение в процессе построения модели системы «личность», ког­да в качестве структурного компонента этой системы рассматривается не тот субстрат, который изначально принадлежал индивиду (например, имманентно прису­щая индивиду способность к каким-то социальным от­ношениям), а нечто, что стало результатом некой рабо­ты этого индивидуального субстрата в каких-то процес­сах (например, в процессе социальных отношений). То есть ситуация, когда собственно индивидуальное заме­няется на свое вторичное производное—«социального генеза» (см. рис. 6, с. 120).

Причем необходимо помнить, что когда в теории появляется какое-то социальное допущение, то это прак­тически всегда допущение, базирующееся на представ­лениях «о высокой планке» морали в каком-то идеаль­ном социуме. Например, в психоанализе социальные до­пущения базируются на том, что социум не приемлет ес­тественную реализацию сексуальных влечений, что, может быть, конечно, совершенно «естественно» для вы­сшего света, но вместе с тем в референтной группе под­ростка такое поведение (то есть реализация всевозмож­ных сексуальных влечений) может не вызывать реакции отторжения и неприятия, а, наоборот, поддерживаться и одобряться. Или, например, сексуальные нравы и по­рядки в тюрьме, школе-интернате? Поэтому подобное социальное допущение, сделанное психоанализом, — своего рода профанация. Нет единой морали, как нет в обществе и универсальных жизненных приоритетов. Бессмысленно пытаться представить какую-то из разно­видностей социальных норм в виде абсолютной, одинаково и всеобъемлюще влияющей на любого человека. Тем более что на роль этой «всеобъемлющей морали», может быть и неосознанно, автор теории неизбежно бу­дет предлагать, а то и навязывать не какую-нибудь иде­альную всеобщую мораль, а свою собственную, искрен­не полагая при этом, что она — эта (его) мораль — са­мая что ни на есть «правильная» и «верная».

Вот это три основных методологических просчета психоанализа, которые, на наш взгляд, связаны именно с тем, что полученный исследователем (исследователя­ми) опыт стоял выше методологических принципов. О них просто не задумались. Система предлагала более-ме­нее внятные, а главное — системные объяснения психи­ческим феноменам, и все этим на тот момент удовлетво­рились.

Именно эти три методологические ошибки, допу­щенные психоанализом, перекочевали затем и в другие нарождающиеся психотерапевтические школы и на­правления. Попытки же того или иного направления пси­хологической мысли избавиться от одной или двух из этих ошибок не приводили к желаемому успеху, а под­час и ухудшали положение дел.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: