Глава вторая АНАЛИЗ СУЩЕСТВУЮЩЕЙ МЕТОДОЛОГИИ

О формах познания

Научное познание традиционно делится на «эмпи­рическое» и «теоретическое». И, несмотря на традици­онность этого разделения, путаница происходит здесь постоянно. В переводе с греческого empeiria означает «опыт», а слово theoria — «наблюдение, рассматрива­ние, исследование». И как ни крути, какие трактовки этим терминам ни давай — провести какую-то более или ме­нее определенную границу между ними не представляет­ся возможным.

Причина всех бед коренится в том, что изначально в основу этого деления не было заложено общего единого критерия (показателя), по которому это деление и мог­ло быть осуществлено. В данной ситуации разводятся «понятийные» возможности (предполагается, что это прерогатива теоретического познания) и возможности «восприятия» (имеется в виду эмпирический опыт) — как некие противоположности, что вряд ли можно счи­тать правомерным.

Получается, что «теоретическое познание», как «на­блюдение, рассматривание и исследование», вполне мо­жет претендовать на роль целостного познания. И по­этому нет ничего странного в том, что теперь «эмпиризм», несмотря на его фактическое господство (частно-множе­ственный подход, который куда ближе эмпирическому, нежели теоретическому, лежит в основе всей современ­ной научной и социально-культурной мысли), слово по­чти что ругательное. С другой стороны, и понятие «тео­ретического» набило у научной общественности оско­мину: «Надо бы конкретики побольше, — говорят на ученых советах. — Мыслей-то у всех предостаточно». В общем, трудно не согласиться с той точкой зрения, что указанное деление давно морально устарело и поте­ряло всякий авторитет в области научного познания.

Если попробовать представить себе суть этих двух форм научного познания, откинув при этом все существующие у нас по этому поводу предубеждения и нега­тивные коннотации, то мы достаточно явно различим два направления, одно из которых акцентирует разно­образие частных представлений о вещах, а второе — го­тово, подобно искусному мозаисту, собирать эти част­ные представления в систему, создавая тем самым совер­шенно новый образ с новыми перспективами. Итак, мы полагаем, что методологически более верно говорить о частном и системном познании.

Сначала попробуем разобраться, в чем, собственно, разница между частным и системным познанием, раз уж таковые имеют место быть. А разница эта, на наш взгляд, коренится в очень четкой и понятной альтернативе — суммы и системы. Именно эта пара определяет то, какой именно научный подход мы осуществляем, а также то, познанием чего мы занимаемся и что мы можем познать, эксплуатируя этот подход. Для суммы, естественно, пригодно только эмпирическое исследование, то есть ча­стное познание (конкретный «опыт», воспринятый иссле­дователем от познаваемого объекта), а для реализации си­стемного познания соответственно необходима система.

Частное познание — «сумма» Системное познание — «система»

Рис. 3. Формы познания

Но ведь этот критерий — «сумма—система» — не может быть в строгом его понимании применен к прак­тической деятельности и, соответственно, в прагматич­ной науке, поскольку в ней просто не существует несис­темного познания. Никакая логика, если она не пойдет на нелогические ухищрения, не сможет доказать, что познание вещи во времени и пространстве — несистем­ное познание, а это, надо признать, единственное позна­ние, которое доступно нам в науке. Так что мы, получа­ется, уже самим фактом нашего познания обречены на системный подход в научном познании.

Любая вещь находится в отношениях с другими ве­щами в неограниченном множестве различных систем.

Здесь сделаем небольшое отступление и поясним, что значит в данном случае и в данном тексте вообще — «вещь». Под вещью мы понимаем все, что обрело те или иные очертания в сущем. Это все то, с чем мы сталкива­емся в своей жизни, — идея, предмет, состояние. Даже планета Земля постоянно видоизменяется — материки сходятся и расходятся, как старые друзья на вечеринке, что уж говорить о том, с чем нам приходится сталкивать­ся. Все суть процесс, который постоянно являет себя в том или ином качестве, состоянии, форме. И только спо­соб нашего существования, познания, разворачивающий реальность в координатах времени, пространства, мо­дальности и интенсивности, дает нам возможность уви­деть состояние — нечто ставшее, то есть вещи.

Итак, возвращаемся к нашему разговору о формах по­знания и повторим: одна и та же вещь существует парал­лельно во множестве других систем. Возможно, конечно, что какие-то системы кажутся нам «естественными» (и словно бы и не «системами» вовсе), а какие-то, для данной конкретной вещи, «необычными». Но ведь это дела не меняет, тем более что нет и не может быть такого не­оспоримого формального критерия, который бы мог абсолютно точно определить, какая из огромного мно­жества систем является более значимой и ценной для по­нимания данной конкретной вещи, нежели остальные.

Мы уже обращались к этому феномену, когда гово­рили об актуализации латентных свойств. Поясним и здесь на наглядном примере: «Колесо автомобиля — это вещь, которая имеет форму цилиндра, появилась на свет в таком-то году, состоит из металлической, одной или двух резиновых частей, тяжелое...» и так далее. В этом случае мы используем системное познание, которое по­лагаем «естественным», — время, пространство, физи­ка предмета, химия. Если же мы познаем то же самое «колесо», но эксплуатируем иную систему, пусть даже и близкую к «естественной» конкретно для нашего «ко­леса», — систему «машины», мы можем сказать: «Коле­со — это такая часть автомобиля, которая находится ниже его корпуса, осуществляет соприкосновение с по­верхностью земли и служит для перемещения данного автомобиля в пространстве». Но мы можем избрать и третью систему, которая кажется нам куда менее «есте­ственной», нежели две предыдущие, например систему «детских игр». Здесь мы можем сказать: «Колесо — это предмет, элемент которого, а именно камера, может быть использован как плавательный круг». В системе «приусадебного хозяйства» то же колесо прозвучит по-иному: «Колесо — это предмет, элемент которого — по­крышка— используется в приусадебном хозяйстве для обустройства клумб». А вот в системе...

Что ж, перед нами очевидные трудности — кажется неразрешимым вопрос: а есть ли вообще в таком случае частное познание? Действительно, по большому счету нет несистемного подхода. Нам, каким бы образом мы ни пытались определить вещь, приходится изучать и ту систему, в которой мы эту вещь воспринимаем. Иссле­дуемая вещь занимает определенное место в данной си­стеме, соотносится с другими вещами в ней. Причем каждая из вещей этой системы в свою очередь должна быть нами изучена и пояснена через другие вещи и, воз­можно, другие системы, в противном случае мы не смо­жем определить то, в каких отношениях наша исследу­емая вещь находится с этими вещами. В общем, то, что поначалу казалось частным познанием, постепенно предстает все более и более системным.

В процессе развития науки сначала произошло как бы вычленение частного знания из системного (путем противопоставления себя ему). Впрочем, это произо­шло еще до того, как само системное познание в нынеш­нем его понимании стало возможным. Фактически ча­стное познание явилось нам вместе со знаковой систе­мой: называние — это открытие и выявление свойств. С другой стороны, поскольку все знаки (означающие) оп­ределены в языке друг через друга, когда мы означаем некую вещь, она уже оказывается включена в систему и ею поясняется. С таким же успехом, соответственно, нам придется сейчас признать и то, что чистое системное познание также не представляется возможным.

Традиционно, когда наука сталкивается с практикой, она старается представить ее себе в таком свете, чтобы с ней — этой практикой — было удобно «работать». По большому счету, науке нет нужды в каком-то логиче­ском обосновании своих «решений» и «выборов». Она определяет прагматически ценную систему взаимосвя­зей, создает в ней языковую среду, называет феномены этой среды, поясняет их друг через друга, а затем стро­ит удобные для практической деятельности системы. Именно по этому принципу, например, созданы все шкалы для измерения температур — по Кельвину, по Цельсию и так далее. Ноль в каждой из них выбран ус­ловно, что, в общем, никак не вредит делу.

Теперь попробуем ответить на вопрос: в чем резуль­тат системного научного познания (большей частью «теоретического исследования»)? Мы вряд ли ошибем­ся, если скажем, что он в открытии и определении зако­номерностей, то есть отношений мира вещей. А в чем результат частного научного познания (фактически «эмпирического»)? Ответить несколько сложнее, но, опираясь на только что данное нами определение ре­зультата системного научного познания, а также на при­веденный выше пример с колесом, мы, вероятно, можем заключить, что результат частного научного познания— определение неких принадлежностей (в смысле свойств и характеристик) какой-либо вещи, что в общем смыс­ле тоже есть закономерность, но она дана нам как бы свернутой, причинно-следственные связи здесь скрыты и не рассматриваются.

То есть если о частном научном подходе мы можем сказать, что он позволяет ответить на вопрос «Что?», то системное научное исследование отвечает на вопрос «По­чему?» Очевидно, что эти вопросы наиболее полно отра­жают суть обоих подходов, в самом общем, разумеется, виде. Отметим также, что здесь не столько важны во­просы, сколько ответы на них, которые в случае вопросов «Что?» и «Почему?» будут начинаться со слов «Это» (ча­стное познание) и «Потому что» (системное познание).

Теперь попытаемся представить все вышеизложен­ное в виде пространственно-уровневой модели. Част­ный научный подход в исследовании позволяет нам только констатировать факт существования вещи («ко­лесо — это...») — предмета нашего исследования. При­чем мы помним, что все может стать этим предметом вне зависимости от его идеальности или материально­сти, объективности или субъективности, сложности структуры и положения в какой бы то ни было иерар­хии. Мы определяем с помощью этого подхода характе­ристики предмета нашего исследования (вещи), его «принадлежности» и делаем выводы относительно того, «Что?» это за вещь. Классическим примером реализации такого научного подхода можно, наверное, считать от­крытие Роберта Коха, который, как рассказывают, уме­стил весь свой диссертационный доклад в одно предло­жение: «Я открыл возбудителя туберкулеза». Ответ на вопрос «Что?» был найден: «Что такое возбудитель ту­беркулеза? Это палочка Коха». Таков один уровень на­шей модели, ее «первый этаж».

Далее «второй этаж». Реализуя системное научное по­знание, мы изучаем вещь в системе окружающих ее свя­зей и выявляем развернутую закономерность. Примером такого исследования может стать дарвиновская теория эволюции, которая началась с изучения феномена при­способительных свойств в животном мире, а заверши­лась развернутой теорией происхождения видов. Таким образом, в результате системного научного познания возникает как будто бы некий новый мир — мир зако­номерностей, мир, который не нуждается в перманент­ных опытных доказательствах. Он дает нам уверен­ность в существовании «чего-то» или отсутствии «чего-либо» просто на основе абстрактных логических связей: «Вечный двигатель невозможен, потому что силы тре­ния избежать все равно не удастся», «Существует хими­ческий элемент с такими-то характеристиками, он еще не найден, но место в периодической таблице Д.И. Мен­делеева для него есть»*.

* После того как Д.И. Менделеев сформулировал свой периодический закон (последний стал результатом соотнесения «вещей» друг с другом — элементов с их массами и взаимном отношении этих масс), он теорети­чески предположил существование трех к тому моменту еще не открытых наукой химических элементов — экабора, экаалюминия и экасилиция. Ра­зумеется, Д.И. Менделеев не мог знать о существовании этих элементов из опыта, но закономерность вполне обошлась и без этого. Через двад­цать лет все эти три элемента были открыты и получили названия — гал­лий, скандий и германий. Этот пример показывает, что для системного подхода нет необходимости в конкретной вещи, достаточно ответить на вопрос «Почему?» относительно других элементов изучаемой системы, и «отсутствующий» элемент системы представится нам почти очевидным.

«Этого просто не может не быть» и «оно должно быть» — вот какие ответы предлагает нам системное научное познание, ну, или менее категорично — «было бы более естественным, если бы "это" было, нежели если бы "этого" не было».

Но здесь становится понятным, что для осуществле­ния системного научного познания необходима некая «критическая масса» данных частного научного позна­ния. Чтобы сформулировать периодический закон, нуж­но было знать об определенном и весьма значительном числе химических элементов, а также иметь большое количество информации об их свойствах. И тут встает вопрос — как можно быть уверенным в том, что коли­чество известных тебе «частных знаний» уже достаточ­но для выведения закономерности? На этот вопрос не может быть убедительного ответа.

И тут мы снова возвращаемся к теме отсутствия «чи­стого» системного научного познания. Ведь что такое «чистое» системное познание? Это познание, совершенно оторванное от конкретных вещей, это познание внутри мира закономерностей. Но человек, сколь бы ни был он ученым и борцом за научную достоверность, не может полностью «позабыть» о вещах. Они — то ли в ассоциа­циях, то ли в примерах, то ли в моделях — появятся.

Итак, что мы можем сказать о системном научном подходе? Он, во-первых, сам по себе является констата­цией факта наличия «взаимозависимостей» элементов системы. Во-вторых, он создает феномен развернутых «закономерностей» (по сути — самостоятельных идей), которых не могло быть в мире частного научного под­хода, где для взгляда исследователя мир открывается лишь в произвольном взаимодействии элементов (от­дельных элементов, вне отношений, он бы при всем же­лании не увидел вовсе).

В процессе осуществления системного научного под­хода развернутые закономерности как бы отделяются от собственно вещей. Интерес представляют скорее нали­чествующие связи, нежели сами эти вещи. Все это позво­ляет строить предположения, прогнозы и вероятности, осуществлять системный научный поиск. Закономерно­сти, таким образом, оказываются новым — вторым эта­жом в нашей пространственно-уровневой модели науч­ных подходов. Этот «уровень закономерности» в предла­гаемой нами модели неизбежно занимает позиции «над» «уровнем вещей» (результатами частного научного по­знания, ответом на вопрос — «Что?»).

Конкретизируем: по результатам анализа существу­ющих форм научного познания (частного и системного) мы для удобства изучения материала сконструировали двухуровневую модель, где первый этаж (первый уро­вень) занимает мир вещей (и мы познаем его частным научным познанием, задаваясь вопросом «Что?»), а вто­рой этаж (или второй уровень) мы называем миром за­кономерностей (их мы познаем с помощью системного научного познания, абстрагируясь от конкретности, пе­реходя в мир закономерностей, продиктованных «вза­имозависимостями» в мире вещей).

Этот «надстоящий» над миром вещей мир законо­мерностей определяется первым (то есть миром, уров­нем вещей). А кроме того, и это, наверное, самое глав­ное, — уровень закономерностей невозможен без подлежащего под ним уровня вещей, поскольку уровень зако­номерностей — производное, хотя он всякий раз слов­но бы «отрекается» от вещей, используя разнообразные тактики абстракции, так что его «зависимость» не вызы­вает сомнений.

Рис. 4. Двухуровневая модель современного научного познания

Итак, мы представили вашему вниманию существу­ющие на данный момент формы научного познания и их взаимоотношения друг с другом. Уже было отмече­но, что они, к сожалению, в полной мере не удовлетво­ряют всем предъявляемым к ним требованиям. Это как раз - таки и вызывает определенное недоумение, ведь мы­то с вами очень (и притом справедливо) доверяем сис­темному познанию, ему, по сравнению с частным, уда­лось очень многое. Ему стало доступно то, что не было доступно научному исследованию прежде. Платонов­ское напутствие будущим поколениям — «система есть нечто большее, нежели простая сумма его частей» — за­играло во всем своем возможном великолепии: систем­ный научный подход стал силой, средством и методом.

Но почему же он не справляется? Это вполне закон­ный вопрос. И тут есть два направления для поисков от­вета. Во-первых, он, будучи методом человека, а не ка­кой-то всемогущей силы, охватывает в мире вещей только то, что стало доступно человеку. Но сколько еще принципиально нового от него скрыто?.. Во-вторых, в недрах существующего системного научного подхода есть подводные камни, рифы. Именно им мы уделим далее самое пристальное внимание.

Системное познание

Рассуждая о частном и системном научных подходах, мы показали, что ни тот ни другой не реализуются в «чи­стом виде», поскольку, чтобы каким-то «частным» об­разом познать вещь для того, чтобы «облагородить» ее какой-то принадлежностью, нам необходимо соотнести ее с принадлежностями познающего. Так, например, че­ловек не обойдется без соотнесения с пространством, временем и другими категориями своего способа суще­ствования. Но все эти соотнесения выглядят «немым укором» для нашего частного научного познания (в смысле обретения им системности). И действительно, что это за частное познание, которое использует такие явные системные методы и организует своего рода зако­номерности, — пусть это всего лишь представление о вещи, но ведь по сути это та же самая закономерность? Совершенно понятно также и то, что существующее ныне, осуществляемое нами системное познание—это разновидность частного*²⁰, поскольку ничто не гаранти­рует нам того, что мы учли «все», что вообще «все» во­шло в наши представления о системе, что наша система совершенна по всем пунктам и отвечает подлинной си­стемности (в том числе по пункту действительной «це­лостности» и «единства»). Мы не можем даже просто представить всей совокупности существующих взаимо­связей в реально существующей системе, поскольку мы видим в ней (и это естественно), во-первых, лишь «це­лесообразные» связи элементов, но они «целесообраз­ны» для нас, нашего понимания и наших нужд, а «це­лесообразность для нас» вовсе не значит «целесообраз­ность вообще». А во-вторых, мы видим только те эле­менты системы, только те стороны этих элементов, которые дают нам знать о себе, грубо говоря — источа­ют вовне, посылают нам информацию. Иначе, если она не «послана», ее невозможно уловить, да и системы опо­средования, которые доносят до нас эту информацию, также имеют определенные пороги чувствительности, восприимчивости и так далее.

*Здесь вспоминается К. Ясперс: «Достигнуто серьезное знание, ос­новная черта которого состоит в следующем: каждое познание носит ча­стный характер, в том числе и относительные целостности; знания ос­таются разбросанными и не образуют единой картины».

Таким образом, системное научное познание оказы­вается разновидностью частного познания, а частное научное познание — подвидом системного. Соответ­ственно, существующее ныне системное научное позна­ние, в особенности после остудившего его в 1905 году эй­нштейновского заявления о теории относительности и квантовой теории (кто мог сомневаться в системности классической физики до этих открытий?), оставило ам­бициозные претензии на абсолютность собственных возможностей и знаний.

Какие выводы мы обязаны сделать?

Есть некий «генетический дефект» формирования си­стем на основе развернутых причинно-следственных за­кономерностей, при том что «свернутые» причинно-следственные закономерности систему организовать во­обще не могут.

Возвращаясь к построенной нами пространственно-уровневой модели форм научного познания, мы уви­дим, что при создании систем (на «втором этаже») из за­кономерностей мы уже не имеем дела собственно с веща­ми и, соответственно, опытом. Но коли так, то многое может измениться, не предоставив нам об этом соответ­ствующего отчета, а следовательно, в такой системе мы будем работать уже с чистой иллюзией. Но это еще не са­мое страшное. Другая проблема заключена в том, что всякая закономерность, порожденная «первым этажом» этой модели, частна по своей сути, поскольку только часть вещей непосредственно участвовала в процессе ее формирования*, остальные же теперь, не будучи ей по­дотчетны, готовы внести сумятицу в дела системы, пост­роенной из какой-то группы закономерностей.

* Так, например, в классической физике никто не занимался скоростями, которые были бы больше скорости света, и, соответственно, никого не инте­ресовали инерционные системы, поведение константы времени и так далее.

Фактически системы, произрастающие на «втором этаже» нашей пространственно-уровневой модели, оказываются закрыты для того опыта, который не был подосновен (не был учтен) закономерностям, из кото­рых она — эта система — была соткана. Что ж, все это заставляет нас говорить, что подобные системы являют­ся «закрытыми», а такое научное познание следует назы­вать не «системным», а закрыто-системным научным познанием. Причем, даже просто гипотетически пред­полагая наличие не закрыто-системного, а открыто-си­стемного познания, мы не можем найти в данной ме­тодологической структуре, в нашей уровневой модели соответствующего места.

Несколько разовьем эту мысль. Наверное, ни у кого не вызывает сомнений, что для частного научного познания нет каких-то особенных ограничений, осложняющих его «допуск» к тому или иному опыту. Другое дело, что вся­кий раз это будет новое частное познание, возможно ни­какого существенного отношения к предыдущему част­ному познанию не имеющее. И хотя именно в этом основ­ная примечательная особенность этого подхода, здесь же мы должны признать, что результаты таких «отдель­ных» частных познаний по сути своей некомплементарны друг другу, они как пазлы из разных панно — сами по себе хороши, но в картину не складываются.

Что же касается системного научного познания, то тут все несколько сложнее, ведь нам из опыта, например, известно, что системный научный подход «механики» в физике попросту не смог принять возможность эйн­штейновского «опыта» с поездом*, не смог понять, как такое возможно и почему. Очевидно, что нам придется поделить системный подход на тот, который дает нам доступ к абсолютно всей информации — всему суще­ствующему и даже только возможному, пусть даже и не предполагаемому «опыту», а также на тот, что ограничи­вает сферу своего действия лишь какой-то одной обла­стью или сферой (как в случае с классической физикой). Как раз поэтому возникает необходимость воспользо­ваться классификацией системного подхода по призна­ку «открытости принципиально новому опыту».

* Опыт касается скорости света — невозможно увидеть свет от фар мчащегося на вас поезда, если скорость этого поезда равна скорости света. Подобные интеллектуальные задачи, как мы помним, привели к совершен­но иному системному научному познанию, построенному на иных зако­номерностях, — к квантово-релятивистской физике.

Итак, надо полагать, что в науке могут существовать два рода, или две формы, системного подхода — «от­крытый» и «закрытый» системные научные подходы. Понимать эти термины, конечно, следует не в прямом их физическом значении — «открытая дверь», «закры­тая дверь», а скорее в их психологическом смысле — «открытость», «закрытость».

Начиная свою деятельность, закрыто-системное на­учное познание сразу же четко очерчивает сферу своего приложения, сферу «опыта», который может быть ею воспринят*. Понятно, что эта так называемая нами «за­крытость» системного подхода обрекает последний на невозможность всеобщности и всеобъемлемости. Такой подход изначально ограничивает сферу своего примене­ния (если так можно выразиться) рамками тех законо­мерностей, которые были положены в его основу. Эти закономерности предполагают отрицание части «опы­та», возможность которого прежде по тем или иным причинам не рассматривалась. А после того как они воз­никли, принять в себя этот «опыт» оказалось уже невоз­можно.

* Кроме уже приведенного нами примера с механикой скажем и о дру­гой системе принципиально закрытого типа — это теологическая (ветхо­заветная) система сущего. Она на протяжении многих столетий стояла «на вооружении» у человека, удовлетворяя его по всем потребностям и ожи­даниям, однако настало время, и наличествующие в ней закономерности вошли в конфликт с другими знаниями — она отрицала возможность на­личия жизни где бы то ни было еще, кроме Земли (Бт I, 9-12), эволюци­онную теорию (Бт I, 21, 25) и многое другое. Как мы видим, этот систем­ный подход, осуществляемый ортодоксальной теологией, как бы закры­вает возможность доступа в свою систему иного опыта, закономерности, положенные в его основу, словно бы говорят: «Этого не может быть, пото­му что не может быть никогда».

Итак, чистая закономерность не способна объять весь возможный спектр опыта. Сам вопрос «Почему?», на который она отвечает, возможен только в случае, если мы знаем ответ на вопрос «Что?», то есть то, относитель­но чего мы и спрашиваем*, сущее же необъятно ни на­шим нынешним познанием, ни возможностями самой умной из машин. Конечно, с большой долей вероятно­сти с помощью закономерностей мы можем говорить о части еще не доступного нам опыта, но лишь о неболь­шой его части (достаточно вспомнить пример с Д.И. Менделеевым). Вместе с тем закрытый системный под­ход бессилен в широком диапазоне «реальности». Более того, он бессилен зачастую даже в своем узком «секто­ре»: мы ведь никогда не можем сказать, что есть доста­точная «критическая масса» эмпирических (частных) знаний для определения системы, мы узнаем это только постфактум, уже далеко пройдя этот рубеж. И так с зак­рыто-системным подходом будет всегда. Вот что по этому поводу говорит Г. Буркхард: «Открытый в буду­щее мир становится (через введение систем и конструк­ций, которым можно обучать) снова закрытым, не ус­пев еще открыться»²¹.

* Например, вопрос «Почему колесо круглое?» содержит в себе зна­ние о колесе и даже о его форме, но мы ведь не спрашиваем «Почему ко­лесо?» (если в задачке не оговорены соответствующие дополнительные ус­ловия) — это бессмысленный вопрос. Мы можем спросить «Что такое колесо?» Этот пример наглядно демонстрирует принципиальную разницу между «Что?» и «Почему?», но, с другой стороны, он очень хорошо де­монстрирует и производность, вторичность вопроса «Почему?», а следо­вательно, и самой закономерности, которая обладает свойством вторичности относительно констатации факта бытия вещи. Через голову не прыг­нешь, а закономерность может быть выведена лишь исходя из доступных на момент ее «выведения» знаний.

И только абсолютно открытый любому совершенно новому опыту системный подход позволит не только признать этот новый опыт как «возможный», но и все­гда найдет для него соответствующую его значению «ячейку» в своей уже существующей структуре, более того, объяснит этот опыт и его «возможность». И ника­кой ранее не встречавшийся опыт не будет считаться здесь каким-то «недоразумением» или «чудом», а будет принят научным познанием как естественный, несмотря на свою исключительную своеобычность. Только отыс­кав такую модель открытой системы, мы справимся с задачей всеобъемлемости и дадим новое дыхание наше­му научному познанию.

Но таких — «открытых» — систем в распоряжении современного ученого, к сожалению, нет. Понятно, что любая определяемая нами в результате системного по­знания закономерность исходит из мира уже существу­ющего для нас опыта (мира доступных нам вещей) и не может претендовать на свою конгруэнтность совершен­но новому («принципиально новому») опыту. Значит, закономерность не может послужить нам основой для открыто-системного подхода, а то, что он необходим науке, — вполне очевидно.

Теперь мы обратимся к рассмотрению нескольких неблагоприятных феноменов, с которыми нам прихо­дится сталкиваться при работе в закрытой системе и с закрытой системой.

Закрытый системный подход Открытый системный подход

Рис. 5. Системное познание

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: