Глава 19. Unbreakable (Несокрушимый)

Настало новое тысячелетие, и поклонники Майкла с нетерпением ожидали от него появления новой музыки. Альбом Invincible должен был вот-вот выйти, после чего у Майкла был запланирован тур по Америке и за океаном. Но сначала, 10 сентября 2001 года, должен был состояться концерт, приуроченный к тридцатой годовщине его соло-карьеры (считая от первого сольного сингла «Got To Be There» в Motown). Целая плеяда известных артистов была приглашена выступить вместе с Майклом в Madison Square Garden. Для нас этот вечер должен был стать особенным: руководители CBS настояли на том, чтобы в рамках концерта был исполнен совместный номер Майкла с братьями – мы должны были выйти на сцену вместе впервые за 17 лет. С трудом верилось, что прошло уже столько времени, но еще тяжелее было осознать, что за плечами у нас стояли уже тридцать лет музыкальной карьеры.

Промоутером шоу был Дэвид Гест, известный миру главным образом как бывший муж Лайзы Миннелли. Но мы знали его еще со школьных дней через одного из наших одноклассников в школе Валтон.

Как и все затеи с воссоединением братьев, сначала дело не пошло гладко. За четыре месяца до концерта я узнал, что Дэвид выставил цену за билеты в 2500$. Я немедленно посчитал, что прибыль завышена и верные поклонники не смогут позволить себе посетить шоу. Кроме того, в шоу не было запланировано даже намека на Motown. Мы помнили, какому осуждению нас подвергли в прессе во время тура Victory, когда поклонников возмутили завышенные промоутером цены в 30$ за билеты, которые можно было покупать только по четыре сразу. Тогда мы выучили урок, и я не хотел повторять ошибку. Однако Дэвид не желал меня слушать и говорил, что его цель – отдать честь Майклу с небывалым размахом. Такая цель была у всех нас, но Дэвиду при этом, казалось, совсем не важны были детали – ни поклонники, ни роль Motown в нашей карьере. Мы с Рэнди сочли подобное отношение недопустимым и выступили с публичным заявлением, осуждавшим «непомерные» цены на билеты и сообщавшим, что мы выступать не будем. Дэвид выпустил ответное заявление, в котором говорилось, что Джеки, Тито и Марлон будут участвовать, даже если придется выступать без нас. После этого я сдался: тур Victory когда-то преподнес нам болезненные уроки о том, как вести себя на публике. Так что мы подписали контракты, оставили распри позади и сосредоточились на том, что было важно: на подготовке особого вечера для Майкла.

Многие артисты, включая Слэша, Бритни Спирс, Ашера и Глорию Эстефан, исполнили номера для Майкла, а Элизебет Тейлор и Марлон Брандо подготовили для него несколько слов. Тот вечер в Madison Square Garden превратился в один большой музыкальный праздник, а сегмент с «воссоединением» практически возродил атмосферу тура Victory. Вначале мы появились в виде силуэтов – стоя спиной к залу, Майкл по центру, – и толпа взорвалась. Мы исполнили номер с синхронностью, не утраченной со временем. Рэпер Шон Комбз, также известный как Пафф Дэдди, сказал, наблюдая за нашей репетицией: «Это удивительно, как вы, ребята, просто выстраиваетесь, вступаете вместе и поете безупречно, даже через столько лет!»

Расстановка сил между нами не изменилась: когда мы собрались репетировать, Джеки сразу взял на себя роль старшего брата и начал переживать за детали и организовывать всех остальных. Тито, недавно перенесший операцию, не справился с каким-то движением, и Джеки принялся увещевать его: «Тито, держи темп, дружище!» «Эй! – крикнул в ответ Тито. – Тебе-то нужно всего лишь петь и танцевать! А мне нужно петь, танцевать и играть на гитаре! И знаешь, что? Я делаю это уже 30 лет…» Кажется, Майкла эта сцена позабавила не меньше, чем меня. Братья никогда не меняются.

Когда пришло время выступать, мы исполнили номер безупречно и знали, что он выглядел особенным. Мы чувствовали, что он получился особенным. Мама и Джозеф сказали, что мы смотрелись как в старые времена, и Майкл тоже оценил наше участие. «Без вас там, на сцене, это было бы совсем не то… Спасибо, спасибо…» - сказал он нам, когда мы прошли за сцену и обняли Принса и Пэрис.

В остальное же время мы почти не видели Майкла. Он был одновременно звездой этого шоу, его продюсером, режиссером, консультантом по свету и к тому же выполнял обязанности отца. Он чутко следил за тем, чтобы все было как нужно и все были счастливы. У Майкла была отдельная от нас гримерная, и он остановился в другом отеле – в своем излюбленном месте, Helmsley Palace.

Вернувшись в отель Plaza, где жили мы, я сказал себе, что мы должны повторять совместные выступления раз в два-три года, или хотя бы раз в пять лет. Каждый раз, когда я оказывался в этой атмосфере с братьями, я явственно чувствовал, как складывается в цельную картинку наш семейный паззл. Головокружение от успеха и мысли о новых возможностях не давали мне уснуть всю ночь. Пока моя семья спала, я стоял у окна и смотрел на город, который тоже не мог заснуть. Madison Square Garden казался живым, Нью-Йорк казался живым, и я сам чувствовал себя живым… В ту ночь в воздухе была разлита эйфория.

На следующее утро я еще лежал в постели, когда мне позвонил один из братьев и велел включить телевизор. Вместе со всей страной я смотрел, как разворачивались ужасные события 11 сентября. У нас, находившихся в Манхэттене и запертых в одном из центральных отелей, ощущение было такое, будто это не террористическая атака, а вражеское нападение и кругом свистят бомбы. Было страшно, ведь мы не знали, кто там снаружи, сколько их, и куда они нанесут следующий удар. Нас атаковали не мусульмане, а «живые существа». Настоящие мусульмане не искажают ислам подобным образом, и уж точно не рушат башни, в которых находятся их братья по вере. Атака на город казалась совершенно нереальной, и я никогда в жизни не хочу больше испытывать такое чувство бессилия за себя, свою семью и свою страну. А кроме того, мы знали, что Марлон в тот момент находился в воздухе. Он вылетел рано утром домой в Атланту. Позже мы выяснили, что его самолет развернули назад и посадили без происшествий.

К счастью, никто из нас не знал, что тем утром Майкл должен был присутствовать на встрече в одной из башен-близнецов. Мы узнали об этом, только когда мама позвонила ему в отель, чтобы проверить, что с ним все в порядке. Она, Ребби и еще несколько человек ушли из его номера предыдущей ночью около трех часов утра. «Мама, со мной все хорошо, благодаря тебе! - сказал он ей. – Я общался с вами допоздна, и поэтому проспал свою встречу».

Мы все сошлись на том, что нужно было выбираться из города обратно в Калифорнию. Но как? Самолеты не вылетали, и хотя Дженет из Лос-Анджелеса забронировала для нас два туристических автобуса, ей сказали, что их не пропустят в Манхэттен. Мы чувствовали себя в ловушке, и тут у Рэнди родилась блестящая идея. Он решил, что нужно «угнать» автобус. Несколько секунд спустя мы уже стояли посреди улицы и махали первому же автобусу, который проезжал мимо. На наше счастье водитель оказался владельцем автобусного парка. Мы сказали ему, что нам нужно два автобуса для Джексонов. «Куда вы едете?» - спросил он. «В Калифорнию», – ответили мы. «Сколько платите?» Я не помню, какую сумму мы назвали, помню только, что он и второй водитель начали в спешке загружать наш багаж, пока мы не передумали. У Майкла был свой план бегства, поэтому мы собрали на борт всех остальных членов семьи и поползли по направлению к мосту Джорджа Вашингтона. Я помню, как оглянулся на остров Манхэттен, когда мы уезжали, и увидел висящий в воздухе зловещий дым. Осознать эту реальность было невозможно. Но все, что мне важно было понимать в тот момент, это что все мы в безопасности и едем по направлению к дому – город за городом, штат за штатом.

Майкл отчаянно хотел сделать хоть что-то для пострадавших 11 сентября, поэтому достал из своего архива невыпущенного материала старую песню. «What More Can I Give» была написана после бунтов в Лос-Анджелесе в 1992 году, в ответ на историю Родни Кинга, черного паренька, который был избит полицией, что и спровоцировало волнения. Много лет песня носила название «Heal L.A». Это была одна из песен с универсальным призывом, поэтому Майкл и взял именно ее, надеясь с ее помощью собрать миллионы долларов для семей жертв и выживших в Нью-Йорке. Ради этой миссии записать песню вместе приехали такие артисты как Селин Дион, Глория Эстефан, Бейонсе, Марайя Кэри и Ашер. Они тоже считали, что призыв песни силен и своевременен и должен быть услышан миром. Но фирма Sony не согласилась выпустить песню. В результате сингл прозвучал по радио, но не достиг поставленной цели. С творческой точки зрения решение Sony было безумием. Оно казалось абсурдным всем, кроме Майкла – он чувствовал, что подобные тактические ходы делались, чтобы воспрепятствовать его коммерческому успеху.

Постепенно, по мере того как рабочие отношения Майкла с новым лидером Sony Томми Моттолой ухудшались, Майкл начал открыто говорить о том, что происходило внутри империи, в которой он состоял одним из партнеров. Как потом оказалось, политические игры, предотвратившие выход песни для жертв 11 сентября, были только началом.

Тем временем в Хейвенхерст было созвано семейное собрание. Нам в первую очередь нужно было разобраться с семейными бедами.

С самого концерта в честь 30-й годовщины карьеры Майкла в семье нарастало беспокойство о его здоровье. Некоторые члены семьи интуитивно почувствовали тревожные сигналы в Нью-Йорке и подозревали, что зависимость от лекарств вновь одолевает Майкла. Я тогда не заметил ничего, что вызвало бы у меня беспокойство, но, оглядываясь назад теперь, я понимаю, что Майкл держался от нас на расстоянии: отдельный отель, отдельная гримерная, никаких встреч после шоу и репетиций. Изначально я списал это на то, что Майкл просто, как обычно, хочет свободы и личного пространства. Затем кое-кто объяснил мне, что он сознательно избегал быть с нами рядом и даже взял обещание со своих сотрудников не говорить его братьям и сестрам о его состоянии - ни няня, ни члены его окружения, ни менеджеры, ни охрана не имели права затрагивать эту тему. И внезапно все встало на свои места. Я знал, что когда человек пытается, но не может справиться с проблемой, последние, кого он хочет подпускать близко, это родные – те, кто сможет разглядеть правду за светской маской. Ведь семья – это не наемные подхалимы, и не обожающие фанаты.

Когда членов семьи озарило подобное понимание, они решили проверить свои подозрения и в начале 2002 года нагрянули в Неверленд. Я в то время был в отъезде, но мама, Джеки, Тито, Рэнди, Дженет, Рэбби и Ла Тойя вместе с доктором отправились на север, на ранчо Майкла, готовые вмешаться. Когда они прибыли в Неверленд, охранники их не ждали и не желали впускать. Тогда один из братьев взобрался на стену, спрыгнул с другой стороны и открыл ворота для машин.

Дойдя до главного дома, мама, братья и сестры не заметили ничего подозрительного. Майкл, как оказалось, держа Принса и Пэрис за руки, как раз направлялся с ними к бассейну. Няня Грейс увела детей, чтобы отец мог поговорить со своими родными.

Разговор вышел эмоциональным. Тито подозревал, что что-то не в порядке, и стал умолять Майкла сказать правду: если у Майкла проблемы, настаивал он, нужно довериться семье – ведь семья всегда будет рядом. Майкл говорил спокойно и убедительно. Он сказал родным, что они всё поняли неправильно. С ним все в порядке, ничего плохого не происходит. Даже доктор вынужден был это подтвердить. Так что вмешательство на самом деле не состоялось, и все расстались, если не на сто процентов убежденные, то, во всяком случае, слегка успокоенные.

Позднее во время судебных разбирательств Майкл признавал, что его суждения могли быть не вполне здравыми из-за обезболивающих препаратов, которые он тогда принимал. Так что, очевидно, секреты от нас у него все же были. Но очень нелегко бывает добраться до правды, когда человек дистанцируется и прячется за своими помощниками.

Позже мы также узнали, что Майклу пришлось снова обратиться к обезболивающим препаратам главным образом из-за инцидента в 1999 году, в результате которого его боли стали сильнее, чем когда-либо раньше. Майкл давал получасовое выступление на каком-то благотворительном концерте в Мюнхене. Во время исполнения «Earth Song» он стоял на мосту, поднимавшимся на гидравлических механизмах все выше над сценой по мере того, как песня подходила к кульминации. После этого мост должен был медленно опуститься, вернув Майкла на сцену. Но механика не сработала, и вместо этого мост просто упал вниз с высоты четвертного этажа – прямо вместе с Майклом, вцепившимся в перила, но продолжавшим петь. В тот момент инженер успел нажать аварийную кнопку останова, и одно это действие, вероятно, спасло моему брату жизнь: это не предотвратило падение совсем, но замедлило его до скорости, которую один из музыкантов-очевидцев описал как «в быстрой замедленной съемке». Майкл приземлился жестко, ударившись о бетонный пол на скорости прыжка с парашютом.

Все присутствовавшие за сценой и на сцене боялись худшего исхода и думали, что он наверняка сломал пару костей от такого резкого падения. А зрители тем временем кричали и аплодировали, считая, что все это часть шоу. Как ни поразительно, Майкл поднялся на ноги, вскарабкался обратно на сцену и закончил песню. Люди, ждавшие за кулисами, видели, что ему тяжело, но он отказывался прервать номер. Более того, после «Earth Song» он исполнил еще и «You Are Not Alone». Казалось, он держался на одном адреналине. После, уйдя со сцены, он потерял сознание и был срочно доставлен в госпиталь. Когда позже один из членов группы спросил его, почему он просто не прервал выступление, Майкл ответил: «Джозеф всегда учил нас: что бы ни случилось, шоу должно продолжаться». Показательное отношение к работе, особенно в свете событий июня 2009-го года.

Каким-то чудом Майкл тогда ничего себе не сломал, однако он серьезно повредил спину и начал испытывать постоянные боли, мучавшие его до конца жизни – именно от них он искал облегчения с помощью Демерола. Я не уверен, знала ли моя семья об этой истории в тот день, когда нагрянула в Неверленд. Однако меня раздражило то, что новость об их «не-вмешательстве» появилась только лишь после смерти Майкла и была преподнесена как «вмешательство». Есть ведь большая разница между намерением провести вмешательство и фактическим вмешательством. Более того, случай в 2002 году и вызвавшие его обстоятельства могут не иметь ничего общего с внезапной смертью в 2009-м. Я уверен, что эта правда будет подтверждена и судом, и временем.

Отношения Майкла с Sony испортились, когда он осознал некоторые пункты подписанного им контракта. Гармоничное сотрудничество с Уолтером Йетниковым со временем переросло в желчный разлад с Томми Моттолой.

Во-первых, прочитав детали контракта, Майкл узнал, что Sony удерживает права на все его мастер-записи до 2009/10 года, тогда как он полагал, что они должны вернуться к нему в 2000-м. Во-вторых, он выяснил, что консультировавший его адвокат также консультировал Sony – что заставило Майкла усомниться в непредвзятости этого человека. Он увидел явный конфликт интересов, и это позволило ему выторговать для себя досрочный разрыв отношений с лейблом на одном условии: он должен был выпустить у них еще один альбом (Invincible), сборник лучших хитов (позже названный Michael Jackson’s Number Ones) и бокс-сет. Майклу совсем не нравились эти условия, но ему нужно было их выполнить, чтобы обрести свободу. Он намеревался уйти из Sony с 50-процентной долей в Sony-ATV Music Publishing – шаг, который руководство Sony никак не предвидело, когда принимало решение о слиянии каталогов в 90-х годах.

Теперь Sony предстояло свыкнуться с новой реальностью: Майкл оказался в уникальной и выгодной позиции – он уходил от лейбла свободным артистом и при этом сохранял за собой влияние в делах Sony-ATV: владея правами, он принимал участие во всех вопросах лицензирования и распределения прибылей. Уверенность Майкла в правильности собственной стратегии проявилась, когда он выступил на сцене лондонского клуба и осудил корпорации за то, что они используют артистов. Он сказал поклонникам по сути то же, что сказал своей семье: «Я заработал для Sony несколько миллиардов долларов… Несколько миллиардов! Они на самом деле полагали, что моя голова занята только музыкой и танцами! Обычно так и есть, только они никак не предполагали, что этот артист окажется умнее их. Я ухожу из Sony как свободный артист, владея ПОЛОВИНОЙ Sony… и они очень рассержены на меня». После этого он добавил слега язвительно для тех, кто слушал его в Голливуде: «Поймите, для меня это был просто хороший бизнес…»

Майкл тем самым показывал, что сила – за артистом, у которого есть верные поклонники, а не за лейблом с его хитрыми юристами. «С того самого дня они задумали лишить меня силы и получить контроль над каталогом», - сказал он мне позднее.

Когда в октябре 2001 года был выпущен Invincible, Майкл чувствовал, что менеджеры Sony делали для продвижения диска строго не больше того, что обязаны были делать по контракту. Они выделяли умеренные бюджеты на съемки музыкальных видео и не выпустили синглами самые сильные песни с альбома, такие как «Speechless» и любимый трек Майкла «Unbreakable» - песню о его моральной силе и неповиновении. «Меня никто не остановит», - объявлял он в этой песне.

Вместо этого Sony выпускала самые слабые, по мнению Майкла, вещи – и, глядя на ситуацию с циничной точки зрения, этому едва ли можно было удивляться. В музыкальной индустрии есть поговорка: «Зачем откармливать лягушку для змеи?» Обычно ее употребляют, когда контракт артиста должен вот-вот закончиться или артист хочет уйти из лейбла. Никакой лейбл не станет бросать силы на продвижение уходящего артиста.

Но Майкл полагал, что в ситуации с Sony причина была не только в этом. Он укрепился в своем мнении, когда услышал, что поклонники не могут найти новый альбом в магазинах – об этом он узнал из телефонного разговора с человеком, которому доверял. Майкл был уверен, что все это задумано с целью загнать его в финансовую ловушку: ведь чем менее успешен альбом, тем меньше авторские отчисления. Чем меньше он будет зарабатывать, тем больше он будет полагаться на свою долю в каталоге Sony-ATV, которую он уже заложил за сумму в 200 миллионов долларов банку Bank of America… под поручительство Sony. И чем больше становился его долг, тем выше была вероятность, что ему придется продать свою долю каталога. Во всяком случае, так рассуждал Майкл. Кроме того, он чувствовал давление со стороны: насколько мне известно, в 2003 году кто-то подсказал ему, что он сможет решить все свои финансовые проблемы, если продаст свои 50 процентов каталога. На мой взгляд, это противоречило простой арифметике: Майкл занял всего 200 миллионов долларов под залог пакета акций, оцениваемого в 500 миллионов. Кроме того, в начале нового тысячелетия он мог получить 80-100 миллионов с тура. Такие подсчеты Майкл и сам всегда приводил в качестве аргумента своим друзьям. Он был уверен, что, покинув Sony, станет величайшим в мире свободным артистом – и вывод был однозначен: он не собирался расставаться со своим самым ценным активом.

Но и молчать он тоже не собирался. Возмущенный несправедливостью, он разъезжал в открытых двухэтажных автобусах по Лондону, держа таблички с надписью «Sony убивает музыку», и призывал поклонников бойкотировать Sony. Эта демонстрация показала, насколько сильно было его негодование: чтобы человек, всегда контролировавший свои эмоции и действия, начал выступать с автобуса, размахивая плакатами, словно какой-то протестующий, он должен был чувствовать себя по-настоящему разгневанным и обманутым. Мне тогда хотелось торжествующе рассечь кулаком воздух: наконец-то Майкл обрел голос и вступил в открытую конфронтацию. Силы корпорации не смогли его запугать, и я восхищался им за это.

Несмотря на слабое продвижение, Invincible все равно занял первое место в чартах США и Великобритании. Майкл, однако, был возмущен цифрами продаж, полагая, что 13 миллионов копий не отражали пот, кровь и слезы, вложенные в создание альбома.

Где-то сообщалось, что Invincible не продавался так хорошо, как мог бы, потому что Майкл не желал ехать в тур, но это неправда. Тур для альбома был спланирован, и Майкл хотел и был готов отправиться в дорогу весной 2002 года – как по Америке, так и за границу. Но затем случились события 11 сентября, и по просьбе Майкла тур отменили. Это привело к телефонной ссоре с Томми Моттолой. Майкл обвинял Томми в том, что тот не продвигает альбом, а Томми обвинял Майкла в том, что он не поехал в тур для продвижения альбома. Я не понимал доводы Sony: ведь мой брат был одним из многих артистов, отменивших тур в тот год, (среди них была и Дженет) – настроение тогда царило тревожное, и все старались избегать путешествий. Если Америка стала мишенью и у террористов хватило дерзости обрушить башни-близнецы, то и стадион, полный поклонников величайшего американского артиста, мог подвергнуться атаке. Майкл принял решение не ставить своих фанатов и работников в такую ситуацию: это был простой здравый смысл.

Мне кажется, что когда Майкл в сентябре отказался от этого тура, Sony остановила полноценное продвижение альбома. Они говорили Майклу, что уже потратили на альбом 24 миллиона долларов и что артист должен быть готов продвигать свой диск. В какой-то момент Майкл попытался взять контроль над ситуацией при помощи политического хода: он пригласил жену Моттолы, Талию, спеть в испаноязычной версии «What More Can I Give». Я не знаю, выпустили ли ту версию в итоге на территории Латинской Америки, но если Майкл надеялся, что это поможет продвижению Invincible, то он остался разочарован. Печально то, что если бы не случились атаки 11 сентября, то тур состоялся бы и Майкл выступал бы вплоть до 2004 года.

После событий 2009 года было много споров и недопонимания по вопросу того, как мой брат относился к гастролям. Он не делал секрета из того факта, что не любил туры: они оборачивались для него тревогой, бессонницей, обезвоживанием и плохим самочувствием. Бессонница - проклятье живых выступлений, вызывающих сильный выброс адреналина. Другим артистам эта проблема тоже знакома, но Майкл страдал хронической бессонницей. Именно поэтому он часто брал с собой в туры квалифицированного анестезиолога. Это не было связано с его зависимостью от лекарств, это была отчаянная необходимость спать во время гастролей, необходимость отключаться, чтобы отдыхать. Но только в присутствии специалиста рядом и только под строгим присмотром. Майкл доверял своим врачам неотрывно следить за ним, когда он находился под действием препарата. Хотя такой метод может показаться неортодоксальным, для него это был способ справляться с нагрузкой во время тура – быстрое решение затяжной проблемы, проявлявшейся в результате пагубного влияния гастролей на организм.

С другой стороны, на сцену Майкла тянула мощная сила. Появление на сцене, выступление перед своими фанатами, погружение в музыку приносили ему эйфорию, которой он не мог противиться. Он говорил о том, что «никогда больше не поедет в турне» еще с 1981 года – и посмотрите, сколько туров у него было после этого. Майкл мог повернуться к одному человеку и сказать: «Я никогда больше не поеду в тур», а потом повернуться к другому и сказать: «Я поеду в тур снова». Он был рожден выступать и всегда разрывался между тем, что подсказывали ему разум и душа. Туры выматывали его, но в то же время они его воодушевляли. Хотя тур в поддержку Invincible был отменен, Майкл несомненно отправился бы на гастроли позже, но он хотел сделать это в правильное время и на своих условиях.

Когда Майкл заселялся в отель в каком-либо городе, на улице внизу в любую погоду его ждали толпы фанатов. Они ожидали, когда он появится на балконе, потому что уже знали традицию: он всегда выходил, чтобы благодарно помахать им и бросить вниз подушку с автографом. Балконы тоже были его сценой.

В августе 1988 года, когда Майкл жил в отеле Negresco в Ницце во время тура Bad, на улице было так жарко, что во время концерта пожарные вынуждены были поливать фанатов из шлангов. В один из свободных вечеров Майкл, как обычно запертый в своем номере отеля, решил пробросать поклонникам из окна «сувениры»: фрукты, ручки, закуски из мини-бара, наборы одноразовых принадлежностей из ванной. Сначала снаружи людям были видны только эти «снаряды», летящие из окна. Потом Майкл, известный клоун, показал из окна свою ладонь в печатке. Толпа одобрительно зашумела. Майкл вытянул руку дальше. Толпа зашумела сильнее. Тогда он высунулся из окна собственной персоной, чтобы помахать и поприветствовать собравшихся. Поклонники были вне себя. Каждый раз, когда фотограф Харрисон Фанк, бывший тогда в номере с Майклом, вспоминает эту историю, я улыбаюсь. Когда у Майкла кончились объекты для бросания и он увидел, что толпа теперь разрослась в десять раз, он решил, что хочет запечатлеть этот момент на пленку – так, чтобы на переднем плане в кадре была его сверкающая перчатка, а на заднем плане, на расстоянии ста футов внизу – толпа поклонников. «Как нам сделать такой кадр?» - с энтузиазмом спросил он фотографа. Это оказалось невозможно, даже если бы Харрисон залез на шкаф или повис на карнизе. «Я не смогу его делать, - ответил он. – Нам понадобится кран или вертолет». «Окей, давай это устроим!» - немедленно решил Майкл.

Харрисон знал, что Майкл не шутил. Он был из тех артистов, что не знают границ, и когда у него рождалась идея, какой бы нелепой она ни была, он хотел привести ее в исполнение. В конце концов, после переговоров с управляющими отеля он смирился с тем, что вертолет не сможет подлететь достаточно близко и это противоречит правилам безопасности. Но ему пришлось столкнуться с фактом невозможности, прежде чем он отказался от своей затеи. В этом был весь Майкл: не раздумывающий, просто действующий под влиянием момента.

Третий ребенок Майкла, Принс Майкл-второй, также известный как «Бланкет», родился 21 февраля 2002 года. Его матерью была не Дебби: она попросила развод тремя годами ранее. Я мало что знаю об их с Майклом расставании, но не думаю, что кто-то остался после с разбитым сердцем, так как они никогда не жили вместе, не были парой в традиционном понимании и их соглашение было выполнено. Но Майкл хотел еще детей, поэтому Бланкет появился в результате искусственного оплодотворения анонимной суррогатной матери. Никто не знает, кто она, даже члены нашей семьи. Я считаю, что это прекрасно: этой женщине удалось сохранить нетронутой свою частную жизнь, а Майклу удалось то, что у него редко получалось: никто не добрался до сути вопроса, имевшего для него личную важность. Таковы были маленькие победы, которые он одерживал в своей частной жизни.

Бланкет нечаянно стал знаменитым в возрасте девяти месяцев, когда Майкл вышел на балкон отеля в Берлине и на мгновение показал ребенка толпе через балконные перила, закрыв ему голову покрывалом. Это событие длилось ровно пять секунд и было лишь моментом игры Майкла с поклонниками, но обернулось оно для Майкла тотальным общественным порицанием. Несколько дней спустя дома в Лос-Анджелесе мы уже читали газетные репортажи о том, что он «безответственный отец», который «рисковал жизнью своего сына», «свесив» того с балкона. Все использовали это слово, «свесил» (которое, согласно словарю, означает «небрежно повесить, чтобы предмет свободно раскачивался»), и звучало это так, будто бедный ребенок держался на изношенной веревке, отчаянно борясь за выживание. В действительности же Майкл всегда крепко держал младенца, обхватив его за грудь под подбородком одной рукой, а другой прикрывая его голову покрывалом. Я не оправдываю поступок Майкла – он был безрассудным, и Майкл сам это понимал. Но этот эпизод раздули сверх меры. Дошло даже до разговора со службой по защите детей и берлинской полицией, которая допросила Майкла на предмет небрежного обращения с ребенком.

Майкл выпустил заявление с извинением, публично признав свою «ужасную ошибку», но в ближнем кругу он не скрывал ярости. «Я был горд [как отец], - сказал он мне. - Я не думал в тот момент, но я знал, что держу его крепко – так нет же, на меня набросились так, будто я пистолет к голове Бланкета приставил!»

В конце концов интерес СМИ к этому происшествию угас, и я сказал Майклу: «Радуйся, что пресса не знает, насколько ты рассеянный!» Он засмеялся - мы оба вспомнили один и тот же случай.

Майкл был, наверное, самым рассеянным человеком из всех, кого я знал, – как артист, он всегда был поглощен мыслями о творчестве. Однажды он приехал на наш семейный сбор в Хейвенхерст вместе с Принсом, Пэрис и Бланкетом, который тогда еще лежал в подгузниках и пеленках в переносной люльке. В конце счастливого семейного вечера шофер Майкла погрузил вещи в багажник, и дети сели в машину. Мы все вышли на крыльцо провожать их. Майкл буквально сиял и все махал нам из окна машины, пока она отъезжала от дома. Мы-то знали, что он забыл, даже если сам он этого еще не понял. Как скоро он вспомнит, интересно?

Мы ждали. Примерно пять минут спустя нос машины снова показался в проезде. Дверь автомобиля распахнулась, Майкл выскочил и, прижав ладонь ко рту, с виноватым видом пронесся мимо нас обратно в дом. «Ой, я забыл Бланкета!»

Отцовство стало для Майкла венцом всей его жизни. С чем бы он ни сталкивался в окружающем мире, его счастье теперь строилось вокруг Принса, Пэрис и Бланкета – они напоминали ему о том, что в жизни по-настоящему важно. Они сделали его счастливым: прогнали его одиночество и подарили его существованию смысл больший, чем музыка.

Майкл исполнял отцовские обязанности так, что мог бы стать примером всем другим отцам. Он подарил своим детям любовь, какую дарила нам мать, и стал для них наставником, каким наш отец, пусть и не по своей вине, стать для нас не смог. Майкл был для своих детей отцом и матерью в одном лице и относился к этой двойной роли очень серьезно. Однако это не означало, что он во всем потакал детям – его методы воспитания были строгими, хотя и без применения физических мер. Помню, однажды, когда я навещал Майкла вместе со своими детьми, Принс и Пэрис раскапризничались. В тот день голос Майкла был далек от тихого шепота. «Мне так стыдно за ваше поведение! – отругал он их. – Ну-ка, отправляйтесь в свои комнаты!»

Майкл уделял много внимания тому, чтобы научить детей хорошим манерам, уважению и любезности. Он настаивал на том, чтобы они вступали в разговор, когда кто-то заходит в помещение. Он говорил: «Представьтесь… Поздоровайтесь… Скажите, как вас зовут». Если заходил взрослый, детям не разрешалось просто заниматься своими игрушками, не обращая внимания на гостя. Его прямота с детьми была частью общей откровенности в отношениях, которая, по его мнению, являлась определяющей в воспитании ребенка. Он считал, что нужно всегда, каждый день говорить детям, как сильно любишь их, обнимать их, оставаться с ними, когда они засыпают, чтобы они знали, что ты всегда будешь рядом – и Майкл всегда был с ними рядом.

Мы всегда знали, когда приходили неприятности. Нашей системой раннего оповещения – которая, как ни парадоксально, всегда срабатывала слишком поздно – были «глаза в небе», вертолеты новостных каналов, появлявшиеся над Хейвенхерст. Как только мы слышали звук винтов в воздухе, мы включали телевизор, и в девяти случаях из десяти срочная новость касалась Майкла. Мы начинали перезваниваться и группироваться, пытались связаться с Майклом и следили за тем, чтобы рядом с мамой кто-то был. Это случалось так много раз, что мы с таким же успехом могли бы учредить учебные тревоги. Иногда мы гадали, с какой стороны придет следующая новость. Это было в чем-то похоже на жизнь при калифорнийских землетрясениях. Ты учишься жить с ежедневным риском того, что город, который ты считаешь родным, может обрушиться в любую минуту. И вспоминается при этом машинально всегда «то большое» землетрясение, события которого запрятаны в дальний уголок сознания, вместе с навыками экстренного выживания.

Майкл всегда говорил, что в случае сильного землетрясения залезет на дерево и укроется в его ветвях. Не знаю, правда, последовал ли он собственному плану, когда случилось землетрясение в Нортбридже в 1994 году. После того ужасного катаклизма Джозеф твердо решил переехать в Лас-Вегас, на более безопасную почву. Бог нашел одну вещь, которая смогла напугать нашего отца. Но мама отказалась переезжать в Неваду. После 35 лет в браке они приняли решение жить раздельно, на два дома, обретя таким образом позднюю независимость, которая устраивала их обоих. Подобное соглашение было не редкостью для людей их поколения. Их брак перенес вещи гораздо худшие, чем расстояние, и наша семья пережила больше землетрясений, чем любая другая. Мы испытывали землетрясения, которые потрясают до глубины души и разрушают все, что ты успел выстроить. Землетрясения, которые заставляют сплотиться и бороться упорнее, чем когда-либо. И каким бы сильным ни было землетрясение, мы выживаем. А начинаются они всегда с легких толчков, которые кажутся пустяком.

Восточный Лос-Анджелес – один из типичных малообеспеченных районов, где строятся муниципальные дома и в кварталах заправляют молодежные банды. Во многом дух и трудовая этика этого региона напоминают мне наш город Гэри. Хорошие люди. Нелегкие жизни. Майкл проявил сочувствие к одному из обитателей этого района – десятилетнему Гевину Арвизо. У парнишки был рак. Ребенок составил список знаменитостей, с которыми мечтал встретиться, и в их числе оказался «Король поп-музыки». Всякий, кто слышал о тяжелой участи этого парня с раком четвертой степени, потерявшего почку и селезенку, страдавшего кровавой рвотой и находившегося, казалось, на пороге смерти – не мог не помогать ему по мере сил. Внимание Майкла на этого парнишку обратил наш общий друг Крис Такер, после того как мать мальчика связалась с Крисом, актером-комиком Джорджем Лопесом и баскетболистом Коби Брайантом. Майкл откликнулся, как всегда готовый помочь. В какой бы точке мира он ни находился, он выкраивал время, чтобы позвонить Гевину - в больницу или в дом бабушки, где мальчик восстанавливал силы. Во время телефонных разговоров Майкл рассказывал ему про Неверленд. Гевин в тот год большую часть времени проводил в больницах и никогда не видел моего брата, но хорошо знал его голос по многочасовым беседам. Когда Майкл обещал позвонить, он звонил, и они разговаривали «целую вечность – буквально часами», как вспоминала потом мать мальчика. И, как сам Гевин рассказывал позже, мысль о поездке в Неверленд всегда поднимала ему настроение: «Майкл знал, как подарить улыбку», - говорил он. Во время интенсивных сеансов химиотерапии эта воображаемая поездка отвела его от края и помогла победить прогноз докторов. Такова была сила мысли: выжить, чтобы увидеть Неверленд.

В августе 2000 года, когда Гевину стало лучше, личная ассистентка Майкла Эвви прислала лимузин, чтобы забрать его вместе с семьей из их тесной квартирки в восточном Лос-Анджелесе и отвезти в долину Санта-Инез. Раввин Шмули Ботич, некогда бывший Майклу другом, как-то после заявил: «Майкл утверждал, будто этот мальчик не мог ходить, когда прибыл в Неверленд, и его приходилось носить на руках… но это полнейшая выдумка». Очень печально, что раввин позволил себе такое высказывание, потому что, очевидно, он понятия не имел о том, как обстояло дело в самом начале. Правда, которую мы увидели в записи на суде в 2005 году, состояла в том, что во время первой поездки на ранчо у этого мальчика не было волос и бровей и он был настолько слаб, что не мог стоять. Его брат Стар возил его в инвалидном кресле во все те уголки Неверленда, которые Гевин представлял себе ранее, лежа в больничной кровати. Майкл гулял с ними и действительно носил Гевина на руках. Как после говорила его мать Дженет: «Майкл взял нас из самого хвоста очереди и вывел вперед, сказав: “Вы небезразличны мне. Может быть, вы безразличны большинству людей, но вы небезразличны мне”». Сам Гевин выразился иначе. В гостевой книге Неверленда он написал: «Спасибо за то, что подарил мне храбрость снять шапку перед людьми. Я люблю тебя, Майкл».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: