ВЛИЯНИЕ СТАЛИНСКИХ РЕПРЕССИЙ КОНЦА 30-Х ГОДОВ НА ЖИЗНЬ СЕМЕЙ В ТРЕХ ПОКОЛЕНИЯХ1

Кэтрин Бейкер, Юлия Б. Гиппеырейтер

Политические репрессии, которым положила начало Октябрьская революция в России, достигли своего

апогея в конце 30-х годов. «Великий террор» в Советском Союзе, проводимый в жизнь широкой сетью

государственного, партийного и полицейского аппарата, унес, по разным оценкам, от 20 до 40 млн.

человеческих жизней (Conquest, 1990; Daniels, 1985). Этот беспрецедентный в истории XX столетия акт

массовых убийств и преступлений продолжает переживаться и осмысливаться его жертвами (увы,

немногими уже оставшимися в живых), свидетелями, а также их потомками. В нашей стране и за

рубежом написаны об этих событиях многие десятки книг мемуарной, художественной и

публицистической литературы (Адамова-Слиозберг, 1993; Бейкер, 1991; Волков, 1989; Гинзбург, 1991;

Доднесь тяготеет,

1 Настоящее исследование было поддержано президиумом IREX (International Research and Exchange

Board) за счет средств, предоставленных Государственным департаментом США (секция VIII). Авторы

выражают глубокую благодарность за эту поддержку, без нее данный проект вряд ли мог быть

реализован.

При статистической обработке результатов мы пользовались профессиональными консультациями и

непосредственно помощью А.Н. Рудакова, А.Т. Терехина и С. Уигерт (в США), которым выражаем

глубокую благодарность.

Авторы приносят искреннюю благодарность Г.Н. Воробьевой, А.А. Рудакову, М.Л. Сороке и А.В.

Терентьевой за проведение интервью и участие в обсуждениях.

27*

1989; Разгон, 1989; Солженицын, 1991), исторические и социологические исследования (Франкл, 1992;

Conquest, 1986; Conquest, 1990; Forche, 1993; Hochild, 1994; Malia, 1994; Remnick, 1993). На этом фоне

выглядят редкими исключениями попытки научного анализа психологических феноменов, связанных с

репрессиями в тоталитарных режимах: поведение и мотивация преследователей, способы физического и

личностного выживания жертв и т. п. Из зарубежной литературы здесь могут быть упомянуты книги

выдающихся психиатров и психологов В. Беттельхайма (Bettelheim, 1989) и В. Франкла (Франкл, 1992)

авторы которых прошли через испытания нацистских концентрационных лагерей и сумели не только

достойно выжить, но и проводить систематические наблюдения и потом подвергнуть их

профессиональному анализу.

В отечественной психологической литературе подобные исследования практически отсутствуют.

Долгое время они были невозможны ввиду тщательного сокрытия советским государственным и

партийным аппаратом тайны о совершавшихся преступлениях. Информация о них сначала

просачивалась через устные истории о преследованиях, доносах и арестах, шепотом рассказываемых

родными и свидетелями самым доверенным близким, затем стали появляться подпольные издания

рассказов и воспоминаний жертв репрессий, прошедших тюрьмы и лагеря и чудом там уцелевших,

наконец, с начала периода гласности хлынул поток открытых, «разрешенных» публикаций — такими

были хорошо известные этапы постепенного проникновения в сознание широких масс граждан

Советского Союза и России правды о недавних политических злодеяниях, о трагедиях жертв и их семей.

Наверное, нужно было пережить шок этой правды, чтобы наконец появилась готовность исследователей

заняться изучением жизни семей, переживших трагедию.

1. ПРЕДМЕТ И ГИПОТЕЗА ИССЛЕДОВАНИЯ

Предметом нашего исследования стала «память» семьи о репрессиях конца 30-х годов. С этой целью

проводились глубинные интервью с представителями третьего поколе-

ния, т. е. внуками репрессированных. Они были главными источниками собираемых сведений.

Вопросы, которые им задавались, касались событий, связанных с самой репрессией и ее последствиями

для семьи, а также реакций ее членов: способов физического и социального выживания,

эмоционального переживания и осмысления случившегося. Особая группа вопросов касалась

настоящей жизни опрашиваемого: его семейной ситуации, отношения к происходящим процессам в

России, удовлетворенности работой, отношения к будущему.

Фактически непосредственным объектом нашего исследования явилась жизнь третьего поколения с

точки зрения возможного влияния на нее репрессии, случившейся в истории семьи. Через анализ

обстоятельств жизни и прямых ответов наших респондентов мы предполагали выяснить следующие

дополнительные вопросы: какие психологические факторы и типы взаимоотношений помогали выжить

трем поколениям семьи? Какие ценности и жизненные установки оказались для них в этом смысле

полезными и бесполезными? Какие ресурсы семьи передавались от дедов родителям и затем внукам?

Какую возможную эмоциональную (психологическую) цену платили поколения за физическое

выживание?

Теоретической основой работы послужили некоторые представления, разработанные в рамках семейной

терапии М. Боуэна.

Два понятия были использованы из системной теории семьи Боуэна (BSFT): 1) процесс трансляции в

поколениях (multigenerational process) и 2) отрыв (cut off).

Процесс трансляции, по М. Боуэну, определяет функционирование как отдельных индивидов, так и

семьи в ряду поколений. По словам М. Керра, теория предполагает, что индивидуальные различия в

функционировании и самофункционирование в нескольких поколениях семьи закономерно связаны.

Хотя «каждая семья, будучи прослежена в достаточном количестве поколений, имеет тенденцию

порождать людей на обоих полюсах оси функционирования, равно как и индивидов в любой точке этой

оси», вариации в функционировании членов семьи обычно не очень различаются в течение такого

короткого периода, как три поколения (Kerr, Bowen, 1988, p. 221). Тревога, поведенческие и

эмоциональные структуры передаются от одного поколения к другому через взаимоотношения между

дедами (бабушками), родителями и внуками. Понятие отрыва в теории М. Боуэна описывает степень

контакта и утраты его между членами семьи. Это может относиться как к вертикальным (между

поколениями), так и к горизонтальным (внутри одного поколения) связям. До определенной степени

отрыв может быть естественным процессом, благодаря которому дети приобретают автономию от своих

родителей, оказываясь способными образовывать свою взрослую семью и производить потомство

(Бейкер, 1991, с. 10). Отрыв (отделение) может быть географическим или физическим, эмоциональным,

психологическим или социальным. Он может случиться по причинам внешних событий или внутренних

эмоциональных процессов в семье. Интенсивный эмоциональный отрыв определяется как полный

эмоциональный разрыв с важными членами семьи. Причиной его обычно бывает тревога. М. Керр

замечает, что люди отстраняются от членов своей семьи, чтобы снизить дискомфорт, возникающий от

эмоциональной близости с ними (Kerr, Bowen, 1994; Paul, Grosser).

Согласно предположению М. Боуэна, феномен отрыва связан с благополучием-неблагополучием

существования человека или с эффективностью его функционирования. Интенсивный эмоциональный

отрыв должен коррелировать с более тяжелыми психологическими, социальными и физиологическими

проблемами. Напротив, спокойный баланс автономии и контакта между поколениями должен

сочетаться с менее тяжелыми проблемами в семье. Отрыв и функционирование не находятся в

линейной причинно-следственной связи, но между этими факторами существует сильная корреляция.

Советская политическая и социальная системы создавали режим, который способствовал отрыву членов

семьи от репрессированных близких. Жертвы репрессий физически отделялись от своих семей через

аресты, ссылки, расстрелы. Для оставшихся же родственников было

чрезвычайно опасно пытаться установить или поддерживать связь с ними и даже хранить память о них.

Основная гипотеза настоящего исследования состояла в том, что семьи, которые отрывались физически

и эмоционально от своих репрессированных членов и забывали о них, должны были обнаружить менее

успешное функционирование в поколении внуков. Напротив, семьи, в которых поддерживалась связь с

репрессированными и память о них, должны были оказаться более успешно функционирующими в

поколении внуков.

Иными словами, предполагалось, что сохранение и передача в трех поколениях чувства связи, семейной

идентичности, семейных ценностей могут поддерживать жизнь семьи даже в стрессовых условиях

жестоких 30-х гг. и последующих десятилетий жизни в СССР и России.

Ввиду отсутствия каких-либо исследований на выбранную тему наш проект был задуман как

пилотажный. Мы предполагали собрать первоначальный материал, проверить высказанную гипотезу и

наметить проблемы для дальнейших исследований.

2. МЕТОД И ПРОЦЕДУРА ИССЛЕДОВАНИЯ

Как уже говорилось, исследование было основано на глубинных интервью, которые проводились в

течение зимы 1993-1994 гг. в Москве. Респондентами были внуки жертв репрессий конца 30-х гг. По

крайней мере один представитель первого поколения семьи каждого опрашиваемого (дедушка или

бабушка по материнской или отцовской линии) был жертвой репрессии.

В исследовании не было контрольной группы, главные сравнения делались внутри выборки

испытуемых на базе различий реакций разных семей на репрессию.

Ответы респондентов основывались на их собственной памяти, впечатлениях, знаниях и переживаниях

относительно событий жизни своей, своих родителей и родителей этих родителей. Первичные данные

копировались и обрабатывались независимо в Москве и Вашингтоне.

2.1. Методика

Для проведения интервью авторами был создан опросник из 58 вопросов с закрытыми и открытыми

ответами. Вопросы предполагали получение двух видов информации: объективной — такой, как даты,

состояние здоровья, образование, профессия и т. д., и субъективной, например удовлетворенность

жизнью, профессией, отношение к будущему, взаимоотношения в семье и т. д.

Все вопросы относились к четырем основным категориям: 1) основная демографическая информация; 2)

успешность функционирования респондента, его родителей, дедушек и бабушек; 3) отношение к

режиму (лояльность/ протест); 4) степень отрыва, или потери/сохранения связи респондента с

предшествующими поколениями.

Многие вопросы относились сразу к нескольким категориям, соответственно ответы заносились в

каждую из них. Вопросы с открытыми ответами адресовались к тем же областям жизни, однако

оставляли опрашиваемым большую свободу в выражении своих мыслей и отношений.

Время интервью не ограничивалось.

Приводим перечень основных вопросов по каждой из указанных категорий. Демографическая

информация о респонденте: 4) уровень образования; 5) профессия; 6) общее здоровье; 8) хронические

физические симптомы; 9) хронические психологические симптомы; 10) число беременностей (для

мужчин — у жены); 11) число родов; 12) число детей, умерших в детстве; 13) порядок собственного

рождения в семье; 14) число перемен места жительства в детстве;

15) число перемен места жительства после 18 лет;

16) жил(а) ли с бабушкой/дедушкой; 17) если да, то в течение скольких лет; 18) число женитьб/

замужеств; 19) число разводов; 21) сколько раз оставался вдовцом/вдовой; 25) кто из членов семьи был

репрессирован, что с ними случилось, вернулись ли они, если да, то через сколько лет; 43) был ли

членом КПСС; 44) если да, то находился ли на партийной работе; 48) численность семьи в настоящее

время (сколько человек живут вместе).

Вопросы на успешность функционирования были составлены на основании теории М. Боуэна и

одобрены специа-

листами, хорошо знакомыми с этой теорией. Они включали следующие номера в опроснике: 4); 5); 6);

8); 9); 18); 19) (см. выше); 23а) уровень жизни; 29) и 30) реакции супругов и детей жертв на репрессию;

49) функционирование в настоящее время, в том числе финансовая стабильность, обеспеченность едой,

жильем, одеждой, состояние здоровья, отношение к образованию, удовлетворенность профессией,

общая удовлетворенность жизнью; 56) отношение к социально-экономическим и политическим

изменениям в России (участие в голосовании, демонстрациях и митингах, чтение газет, личные

международные связи, путешествия за границу, членство в новой политической партии, социальные

инициативы, организация бизнеса либо пассивность, активное противостояние изменениям).

Вопросы на отношение к режиму (лояльность/протест) респондента и его семьи были следующими: 23)

имела ли семья в течение советского периода (в каждом из поколений) какие-либо привилегии; 33)

какие истории или легенды передавались в семье о репрессированном члене; 43) членство в КПСС (в

каждом поколении); 44) руководящая работа в партии (в каждом поколении); 46) делал ли кто-то из

членов семьи в послевоенный период и позже что-либо, за что государство могло его преследовать; 47)

если да, то каковы были мотивы этих действий.

Степень отрыва от предшествующих поколений (ОТ) определялась с помощью вопросов на знание

различных обстоятельств жизни соответствующих членов семьи. Это были уже упоминавшиеся

вопросы относительно дат рождения и смерти, образования, профессии, здоровья, числа браков и

разводов, числа детей и т.д. Хотя главным предметом интереса была степень отрыва внуков от

репрессированных членов семьи, указанная информация собиралась по отношению ко всем дедушкам,

бабушкам и родителям. Осведомленность респондентов кодировалась по трехбалльной системе. В

случае уверенного знания ставился 1 балл, в случае неуверенного или неполного — 2 балла, в случае

ответа «не знаю» — 3 балла. По теории М. Боуэна передача информации в поколениях — верный

показатель вертикальных связей в семье.

Дополнительными вопросами на ОТ были: 1-7) длительность жизни с бабушкой (дедушкой) в детстве;

21) знание о жизни прабабушек и прадедушек (ответами могли быть: «много», «мало», «ничего»); 27) в

каком возрасте опрашиваемый узнал о бывшей репрессии (предполагалось, что чем позже, тем больше

отрыв); 28) от кого он узнал (если непосредственно от жертвы, то отрыв был меньше, если не от члена

семьи — то больше); 29) и 30) как жили оставшиеся взрослые и дети (родители опрашиваемых) после

репрессии (включая взаимодействие с другими членами семьи, развод с арестованным и т. п.); 31-32) в

какой форме и какая память о репрессированном хранилась в семье; 33) какие истории и мифы о нем

складывались и передавались в семье; 35) упоминался ли он в качестве положительного или

отрицательного примера для внуков; 36) были ли у него какие-нибудь специальные таланты и

склонности, которые продолжаются во внуках; 37) есть ли лично у внука фотографии, письма,

памятные вещи репрессированного; 38) был ли кто-нибудь в семье назван его именем; 39) похож ли кто-

нибудь из внуков на него; 48) живет ли сейчас опрашиваемый с кем-нибудь из родителей или бабушкой

(дедушкой).

Наконец, еще одну группу составили вопросы о членах семьи, погибших в Великой Отечественной

войне, и памяти о них (вопросы 41-42), а также открытые вопросы. Последние были следующими: 22)

подробности знания о семейных корнях; 26) знает ли опрашиваемый что-либо о причинах и

обстоятельствах ареста; 57) думает ли респондент, что есть какая-либо связь между пережитой семьей

репрессией конца 30-х гг. и тем, как сложилась его собственная жизнь; 58) были ли у опрашиваемого

попытки активно собирать информацию о репрессированном члене семьи.

Вопрос 57 обеспечивал возможность сопоставления объективной информации об искомой связи с

субъективным мнением опрашиваемого. Вопрос 58 пополнял наши сведения об отрыве. Данные по

открытым вопросам кодировались и использовались при оценке параметров функционирования, отрыва

и отношения к режиму.

2.2. Процедура исследования

2.2.1. Интервьюеры и их подготовка

Интервью проводили пять специально отобранных и подготовленных интервьюеров: четверо из них

были студенты и выпускники Московского университета, пятый — один из соавторов исследования,

профессор Ю.Б. Гиппен-рейтер.

Интервьюеры прошли подготовку под руководством К. Бейкер и Ю.Б. Гиппенрейтер. В подготовку

входили детальное ознакомление с опросником и смыслом каждого вопроса; рассказ о теориях М.

Боуэна, объяснение связи исследования с положениями этих теорий; ознакомление с техникой

проведения интервью и кодирования. До основных встреч каждый интервьюер провел пробное

интервью.

2.2.2. Отбор испытуемых

Поиск внуков жертв репрессий 30-х гг. был организован с помощью и при содействии общества

«Мемориал»2. Мы получили возможность связаться сначала с членами «Московского объединения

жертв незаконных репрессий и членов их семей» при «Мемориале» — детьми репрессированных, т. е.

родителями наших потенциальных респондентов, и через них — с их детьми, внуками

репрессированных.

На выборку испытуемых было наложено несколько ограничений.

Пол. Предполагалось включить в исследуемую группу примерно равное количество мужчин и женщин

для возможного сравнения результатов по параметру пола. Всего в группе из 50 испытуемых оказалось

26 женщин и 24 мужчины.

Возраст. По этому параметру отбирались испытуемые в возрасте от 35 до 45 лет, т. е. родившиеся

между 1948 и 1958 гг. Выбранный диапазон означал средний возраст,

2 Авторы благодарят руководителей, сотрудников и членов общества «Мемориал» за помощь и живую

заинтересованность в данном исследовании. Особенную благодарность приносим Л.А. Щербаковой за

содействие в организации контактов с семьями и поисками испытуемых.

в котором люди с большой вероятностью образуют собственные семьи и имеют детей. Кроме того,

указанный возраст был естественным для внуков лиц, подвергшихся репрессиям в конце 30-х гг. (т. е.

примерно за 55 лет до момента исследования) и в ту пору также находившихся в среднем возрасте.

Возрастной состав наших испытуемых оказался следующим: 54% родились до 1953 г. (середина нашего

диапазона и одновременно год смерти Сталина) и 46% — после.

Место жительства. Все испытуемые были москвичами, что значительно облегчало встречи и

проведение интервью.

Образование. Было решено выбирать лиц с высшим образованием. При этом главным соображением

была возможность получать от испытуемых более полные и детальные ответы об опыте семьи и

собственных переживаниях. Хотя фиксация указанного параметра ограничивала возможность

обобщения результатов исследования, преимущества ее, на наш взгляд, превосходили этот недостаток.

2.2.3. Проведение интервью

Сотрудник «Мемориала» звонил родителям предполагаемых испытуемых, объяснял замысел

исследования и просил помочь связаться с их детьми (договориться о согласии, дать телефон и т. д.). В

случае положительного ответа назначенный интервьюер звонил испытуемому непосредственно,

описывал характер и цели исследования, озвучивая текст вводного обращения, составленный авторами.

В этом тексте, помимо всего прочего, говорилось, что будет обеспечена анонимность результатов

беседы и что работа респондента будет оплачена за счет гранта. Затем назначалось место и время

интервью. Интервью могло проводиться в одном из трех мест: на квартире испытуемого, на его работе,

на квартире интервьюера; выбирал сам испытуемый. Средняя длительность интервью оказалась равной

1 ч 20 мин с колебаниями от 50 мин до 4 часов.

Во многих случаях, когда интервью проводилось дома у испытуемого, его родители выражали

стремление находиться тут же и, как оказалось, не могли удержаться, чтобы

не вмешиваться в ответы испытуемых. Поэтому ради чистоты результатов приходилось от них

изолироваться на время интервью. Вместе с тем вовлечение родителей было бы крайне полезно для

будущего развития данного исследования.

В конце каждой беседы интервьюеры отвечали на любые вопросы испытуемого. Последний получал

также гонорар в размере рублевого эквивалента 15 долларов. Трое испытуемых отказались от денег,

прося передать их в фонд «Мемориала» или нуждающимся семьям.

Стоит заметить, как чувствовали и вели себя опрашиваемые во время беседы.

Некоторые из них держались несколько формально и отстраненно, другие нервничали, проявляя

признаки осторожности и тревоги по поводу «правильности» своих ответов. Большинство испытуемых

волновались: одни непрерывно курили, у других появлялись красные пятна на лице и шее, иногда слезы

на глазах. Многие просили сообщить о результатах исследования по его завершении.

Сразу после беседы интервьюер кодировал ответы испытуемого. Авторы с помощью контент-анализа

кодировали открытые ответы.

3. РЕЗУЛЬТАТЫ И ИХ ОБРАБОТКА

Простые частоты дают представление о некоторых аспектах жизни наших респондентов.

Положение в родительской семье. Типичный для России размер и образ жизни семей выразился в

следующих данных: 56% опрошенных были единственным ребенком в семье, 34% — старшим, 10% —

младшим, и ни один из них не был средним. 82% респондентов жили в детстве с бабушкой или

дедушкой, и 83% из них — в течение более трех лет.

Семейное положение. 88% опрошенных были женаты (замужем), из них 68% — только один раз. 28%

женились (выходили замуж) два и более раза. Никто не был вдовцом (вдовой). У 70% есть дети, из них

60% имеют только одного ребенка. 40% живут вместе с матерью (и/или отцом). 28% обладают

достаточным оптимизмом, чтобы в современных условиях недавно (в течение последних

двух лет) завести ребенка или планировать иметь его в ближайшем будущем.

Членство в партии. 16% респондентов состояли членами КПСС, из них 1 человек — освобожденный

комсомольский работник!

Репрессии. Среди репрессированных членов первого поколения больше всего в семьях респондентов

оказалось отцов матерей, т.е. дедушек по линии матери. Из общего их числа 50 человек было

арестовано 43, т. е. 86%. Треть бабушек по линии матери (34%) были также репрессированы. Жертв по

линии отца было соответственно: дедушек— 20% и бабушек — 8% (см. рисунок 1). На том же рисунке

1 видно, что сравнительно немногие члены второго поколения, т. е. дети репрессированных и будущие

родители наших респондентов, подверглись репрессиям (4% отцов и 14% матерей). Многие из них были

еще слишком малы (их средний возраст к моменту ареста родителей составлял 10 лет), в то же время

старшие дети отправлялись в ссылку вместе с матерью. В одной трети семей число репрессированных

было больше одного, из них в двух семьях оказались репрессированы четыре члена

Рис. 1. Репрессированные члены семьи

семьи (дед и бабушка по материнской линии, мать и отец), в шести семьях — по три человека, в 10

семьях — по два человека.

В приведенных данных на рисунке 1 обращает на себя внимание преобладание числа репрессированных

в обоих поколениях по линии матери. Это объясняется скорее всего членским составом «Объединения

жертв незаконных репрессий и членов их семей» при обществе «Мемориал», через которое

производился отбор наших семей: в нем преобладают дочери репрессированных. Последнее можно

объяснить действием нескольких факторов. Продолжительность жизни мужчин меньше (так, 30% отцов

наших респондентов уже скончались, в то время как все матери были живы), кроме того, мужчины, как

известно, на пять лет позже выходят на пенсию, т. е. больше и дольше заняты работой, но и будучи на

пенсии, реже обращаются за помощью в «Мемориал».

Возможно и еще одно, дополнительное объяснение. Очень вероятно, что сыновьям репрессированных

труднее было выживать и «прописываться» в обществе: получать профессию, заводить семью,

обеспечивать высшее образование детям (а именно такими были наши респонденты). У дочерей жертв

при всей тяжести общей судьбы была одна «отдушина»: они выходили замуж и могли изменить

фамилию, что уменьшало опасность дальнейших преследований.

Подробности о репрессиях и событиях вокруг них. Из ответов и свободных рассказов испытуемых

можно было узнать немало конкретных сведений. Они во многом совпадали с хорошо известными

описаниями очевидцев и самих жертв в мемуарной и художественной литературе.

Среди репрессированных дедов наших респондентов были партийные работники, военные командиры

(иногда перешедшие из царской армии в Красную Армию), директора заводов и строек,

хозяйственники, железнодорожные служащие, инженеры, авиаконструкторы, работники НКВД,

наркомы и заместители наркомов, священники, ученые, учителя, работники Коминтерна, лица, имевшие

родственников за границей: в Прибалтике, Польше, Германии, Австрии. Средний возраст мужчин к

моменту ареста

в наших семьях составил 44 года. 60% репрессированных мужчин и 30% репрессированных женщин

первого поколения были членами коммунистической партии.

Большинство пострадавших женщин были женами репрессированных, их забирали вслед за мужьями,

часто через два-три дня. Аресты происходили по ночам, сопровождались обысками в присутствии

испуганных детей. Уводимые заверяли близких, что скоро вернутся, так как это «нелепая ошибка». В

некоторых семьях, однако, ареста ждали (нервничали, не спали по ночам), так как к тому времени всех

соседей в доме или сослуживцев на работе уже «взяли». Иногда, спустя много времени, родственники

узнавали, что арест произошел по доносу, и узнавали даже имя доносчика. В двух случаях это был

сосед, который хотел получить освободившуюся квартиру. В одном случае высокий чин НКВД, «убрав»

из квартиры семью, вселился в нее сам.

Из общего числа арестованных мужчин первого поколения (по обеим линиям) 72% никогда не

вернулись к своим семьям, причем большинство из них были почти сразу расстреляны, а остальные

умерли в лагерях и ссылках. Семья обычно ничего не знала или знала очень мало о судьбе

арестованного мужа и отца. Та информация, которая сообщалась, как правило, была ложной.

Большинству семей сообщался приговор: «10 лет без права переписки». Многие годы спустя близкие

узнали, что эта формулировка означала расстрел. Из выживших мужчин немногие смогли вернуться в

семью: имелся запрет на проживание в Москве, за многие годы менялась семейная ситуация и т. п.

Из арестованных бабушек наших респондентов ни одна не была расстреляна, из них в лагерях и ссылках

погибло 18%. На рисунке 2 показано количество живущих представителей первого поколения по годам

(или, что то же, по историческим периодам страны). Из графиков видно, в какие годы они рождались,

достигали зрелости, подвергались репрессиям, умирали. Верхняя кривая показывает относительно

естественную динамику жизни первого поколения, т. е. нерепрессированных дедушек и бабушек, наших

респондентов. Небольшой спад кривой приходится на 1941 г.: в этом году четверо мужчин первого

поколения

Рис 2. Динамика числа живущих представителей первого поколения по годам

из семей испытуемых были убиты на фронтах ВОВ3. Вторая кривая отражает динамику числа

репрессированных членов первого поколения. Наконец, третья (нижняя) кривая выделяет из этого числа

долю женщин (бабушек респондентов).

Резкий спад второй кривой в районе 1937 г. отражает массовые расстрелы репрессированных мужчин.

Из обеих нижних кривых видно, что до амнистии 1956 г. дожили в основном женщины. Иными

словами, именно бабушки — и те, которые вернулись из лагерей и ссылок, и те, которые, потеряв в

конце 30-х гг. мужей, продолжали спасать и воспитывать своих детей в тяжелые годы войны,

послевоенной разрухи и возобновившихся репрессий. А затем

3 Конечно, относительные количества мужчин, убитых на войне и погибших от репрессий,

представленные в наших данных, не отражают такого же отношения по всему населению страны. Ведь в

обследованных семьях большинство мужчин, способных пойти на войну, уже были расстреляны до ее

начала.

28 Теория

>ин Бейкер, Юлия Б. Гиппенрейтер

они встречались с рождающимися внуками (нашими респондентами) и передавали им живую память о

семье и ее испытаниях.

Жизнь семей после репрессии. Это был период детства и взросления родителей испытуемых, и

последние сообщали о нем еще больше подробностей.

В тех семьях, где в первом поколении были арестованы оба родителя, воспитание детей брали на себя

родственники: бабушка (для наших испытуемых — прабабушка), тетя, другие близкие. Осиротевшим

детям грозили тяжелые условия детдома вместе с обезличиванием (потерей фамилии и шанса когда-

либо найти близких).

Если мать не забирали, то ее и детей, как правило, выселяли из квартиры в комнату или коммуналку,

выгоняли с работы, лишая заработка. Материальный уровень семьи резко падал (рисунок З)4.

Рис 3. Уровень жизни нерепрессированных и репрессированных семей первого поколения по годам

На том же рисунке видно, что уровень жизни семей до репрессии был заметно выше уровня жизни

семей, не пострадавших от репрессий. Это лишний раз свидетельствует о том, что арестовывались

наиболее активные и успешные профессионалы и руководители.

После ареста друзья, сослуживцы и даже родственники прекращали всякое общение с семьей — из

страха быть тоже арестованными. По свидетельству одного из наших опрошенных — внука летчика и

видного авиационного деятеля — единственным человеком, который не отказался ходить в дом его

бабушки, был Валерий Чкалов.

Члены семьи арестованного получали ярлыки ЧСИР (члены семьи изменника родины), «дети

ВН» (врагов народа). Детей не принимали в институты, выгоняли из комсомола. Некоторые сыновья,

чтобы смыть с себя «позор» или доказать свою лояльность, шли добровольцами на фронт.

Двое наших испытуемых родились от неоформленных браков: их отцы отказались заключить брак с

дочерьми репрессированных, чтобы не испортить свою анкету и карьеру. Были и противоположные

случаи: муж, инвалид войны, член КПСС, разделил с женой высылку из Москвы, потерю квартиры и

работы по профессии в 1949 г. (по «делу врачей»: мать и сестра жены — врачи, отец репрессирован в

1937 г.). Семья вернулась в Москву, в коммунальную квартиру, только в 1956 г. Отец другого

респондента, командир ракетной батареи, женился на дочери репрессированного и привез жену в часть

(в 1953 г.). «Особисты» страшно растерялись и не знали, как реагировать...

У большинства родителей респондентов детство проходило в обстановке тревоги и страха. Взрослые

старались не говорить об аресте и категорически запрещали детям обсуждать случившееся за пределами

дома.

Атмосфера тайны и страха была перенесена ими в собственные семьи. По свидетельству многих

испытуемых, им в детстве говорили про репрессированных бабушку или дедушку, что те просто

«умерли», что дедушка «погиб на войне» и т. п. Большинство внуков узнали правду только

подростками, часто много лет спустя после амнистии. В ряде случаев открытия этих тайн произошли

много позже, когда внукам было более 30 и даже 40 лет.

Если некоторые внуки остро возмущались долгим сокрытием от них правды, то другие, видимо,

привыкали быть безразличными к истории семьи. Так, одна испытуемая не только ничего не знала о

репрессированном деде,

28*

но даже не заглянула в справку об амнистии, которую получила ее мать. По словам другой испытуемой,

«копать корни было не принято, вдруг докопаешься до чего-нибудь не того...»

Конечно, так было не во всех семьях. От других испытуемых мы получали ответы: «Знал о бабушке

всегда», «В семье был культ деда» и т. п. В некоторых квартирах на стене или в шкафу можно было

видеть фотографии жертв 37 г., внуки бережно хранили мемуары, заботились об их издании.

Из приведенных описаний видно, что мы столкнулись с широким разнообразием и разбросом данных

по многим существенным параметрам. В этих условиях для выяснения главных тенденций и проверки

гипотез была использована специальная статистическая обработка результатов.

Статистическая обработка и ее результаты. С точки зрения обсуждаемой гипотезы главными

переменными, которые следовало количественно оценить в отношении наших респондентов, были: 1)

отрыв; 2) успешность функционирования. В качестве дополнительной переменной мы выделили 3)

степень лояльности/нелояльности (критика, протесты) семьи по отношению к режиму, который подверг

репрессии их близких.

Результаты обработки для переменной «функционирование» (Ф) представлены на рисунке 4, где

приведена ден-дрограмма, которая получена как результат кластерного анализа на основе

интеркорреляции отдельных переменных; каждой переменной соответствует горизонтальная линия.

Вертикальные линии на дендрограмме выражают связь (корреляцию) между переменными или их

группами: чем ближе линия к левому краю, тем сильнее корреляция.

Дендрограмма показывает разделение всех показателей Ф на две группы. В результате процедуры

факторного анализа по каждой группе был выделен главный фактор. Один из них был назван, исходя из

состава переменных первой группы, базисным функционированием (БФ), а другой — социальным

функционированием (СФ).

Применительно к показателю «отрыв» (ОТ) все переменные также четко разделились на две основные

группы (результат, довольно неожиданный для авторов). В одну

Рис. 4. Иерархический кластерный анализ переменных функционирования у испытуемых и их семей (III

и IV поколения)

группу вошли показатели ОТ по линии матери (сведения о родителях матери и о ней самой),

осведомленность испытуемого о репрессии (когда это случилось, как, из-за чего...) и память о

репрессированном в семье. Во вторую группу объединились показатели ОТ по линии отца и сведения о

поколениях прародителей.

Указанные группы были затем подвергнуты процедуре факторного анализа. В результате для каждой

группы был выбран главный фактор, который естественно было назвать: «ОТ по линии матери и ОТ по

линии отца». Таким образом, все множество переменных ОТ оказалось представленным для каждого

испытуемого двумя числами — значениями указанных факторов.

В таблице 1 даны оценки значимости различий по параметрам репрессированные/нерепрессированные и

по линиям отца/матери. Из значений таблицы видно, что по линии отца средний показатель ОТ значимо

превосходит тот же показатель по линии матери, в то же время различия по подгруппам

репрессированные/нерепрессированные оказались незначимыми.

Точно таким же образом, что и переменные ОТ и Ф, были обработаны показатели лояльности к режиму.

Здесь также выделились две группы: в первую вошли показатели, отражающие вступление/

невступление в КПСС, партийную работу, привилегии — все это для испытуемого и обоих его

родителей (чем меньше активности, участия в партийной работе, меньше привилегий, тем выше

показатель), во вторую — показатели, отражающие действия

Таблица 1

Проверка значимости различий для переменных отрыва

Сравнения Критерий

Фишера

Уровень

значимости

Нерепресс./репресс.

(первое поколение)

0,83 0,364

Отцовская/материнская

линия

7Д4 0,008

протеста (в том числе скрытые) испытуемого и его родителей, а также мотивы этих действий. Величина

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: