В издательстве «Лотаць» и «Звезды гор» вышли из печати 11 глава

9 января

Книге Клизовского об основах нашего Учения угрожает серьёзная опасность. Он отдал её в отдел печати ещё до Рождества. Там несколько дней её просматривал Шк. и затем неожиданно передал пастору Озолсу, директору духовного департамента. Я многократно советовал Клизовскому не медлить. Ему обещал позаботиться член нашего Общества Буцен, член Синода, слово которого, само собой понятно, более веское. Жаль, что они опоздали со Шк. Озолс сказал, что ещё не ознакомился, но, когда после некоторого времени опять его навестили, он уже успел дать книгу для цензуры теологу П. и получил от него отрицательный отзыв. Мы все были в изумлении, что именно этот П., абсолютно ограниченный человек, будет вершить суд над Учением! Буцен уговорил Озолса, чтобы тот ещё сам просмотрел книгу. Вчера я был дома у П., хотя и решил к нему не ходить, но поскольку я с ним немного знаком, хотелось услышать его позицию. Наши мысли о нём подтвердились. Никакой логики и никакого голоса сердца, они как бы излишни. Только догма и тьма. Мы – народ христианский и таким обязаны остаться. Если он разрешит эту книгу, то якобы сам себе выроет могилу. Она развратила бы народ. Я возразил, что Богу не нужны такие верующие, которые не стойки в своей вере и за которых надо опасаться, как бы они не уклонились в своей вере. Бог ведь сам шлёт испытания. Если уж верить Христу, то надо верить с абсолютной убеждённостью, которую ничто не может поколебать. Я здесь столкнулся с самыми обычными сектантскими аргументами, которые продиктованы не разумом, не сердцем, но механически вызубренными догмами. Я и не пытался много с ним спорить. Больше выслушивал. Нужды не было биться о стенку. Я в основном подчёркивал философское значение книги. Разве в Латвии нет свободы вероисповедания? Почему не могут быть иные религиозные идеи? На это мне ответили: а для чего же тогда нам нужна духовная цензура? И т.д. Были и невежливые слова о книге и восточной философии. Удивляюсь только, отчего же Озолс, о котором говорилось как о чутком человеке, доверил отзыв П.? Буцен обещал в скором времени и сам сходить, и ещё кого-нибудь послать. Я был бы согласен и сам идти, хотя у меня совсем нет дара речи, и вряд ли Озолс обо мне что-либо слышал. Но Буцен советовал пока не ходить. Всё же верю, что в конце концов будет хорошо. Ныне я прочёл труд Клизовского. В самом деле, местами он резко отзывается о христианстве, в сегодняшней обстановке следовало бы быть менее категоричным. Но вообще, особенно вторая половина, написано сосредоточенно, сильно. Неоценимую помощь оказала ему Е.И., просматривая его работу и посылая ему письма. Разумеется, её замечания больше всего относятся к идеям, но не к литературному стилю. Клизовский свершил большой труд. Вознаграждением ему за это – сама книга.

17 января. Четверг, утром

Человеческое, человеческое, чересчур человеческое! Сердце переполнено болью. Что делать, как помочь? Драудзинь и Мисинь упрекают меня, что я мало интересуюсь внутренней жизнью Общества. Ходят всякие слухи. Теряется доверие между членами. Знаю, что женщины в своём эмоциональном восприятии многое преувеличивают. В некоторых есть даже как бы болезненность, которая доходит до психизма. Но не бывает упрёков без зёрнышка истины. И даже если это всё было бы только преувеличением, то всё же моим долгом является развеять его в сознании каждого члена Общества. Вечером я на часок зашёл к Драудзинь, к той, которую ещё д-р Лукин в одном своём видении назвал «золотым ключом». Она до того расстроена, что даже не может ходить в Общество. Рассказывала о кооперативе, который зять Стуре Пл. разбазарил. Стуре его, разумеется, за это осудил, но слишком поздно. Ревизионной комиссии в годовом отчёте Общества придётся указать весьма неприятные вещи. И затем – о самом Стуре. Я всегда его защищал. Наше сердце должно быть столь широким, чтобы вместить и ошибки других. Особенно ради того великого блага, которое Стуре приносит нашему Обществу и движению Знамени Мира вообще. Но здесь же душа плачет! Что ещё можно делать в такой ситуации, как только успокаивать? Ещё хуже с Мисинь. Она очень сильно вредит Обществу, рассказывая другим что-то против Стуре, хотя, быть может, сама не желая и не сознавая того. Она, не думая плохого, заронила в мысли одного, другого горькие капли. Знаю, что она сама очень, очень страдает. Мы договорились с ней встретиться завтра. Я хочу с сердцем подойти к душе каждого члена Общества, каждого хочу выслушать, хотя бы немного поправить его сознание в положительном направлении. Слётова хочет писать письмо в Индию о том, что Стуре неправильно объясняет Учение. Не должны ли мы быть благодарны за ту великую работу, которую он делает? Его память феноменальна, он всегда находит готовый конкретный ответ на все сложнейшие вопросы. Но, может быть, Стуре слишком радикально любит всё определять? Понятие беспредельности ведь трудно заключить в чеканные контуры. И он мало предоставляет слово другим, всегда торопится выступить с готовой формулировкой. Таким образом у нас получается не столько школа в духе общинного, взаимного самообразования, сколько обучение в духе академическом. Это мы постепенно Стуре растолкуем. Мы должны быть рады тому, что Стуре нам даёт. Огорчается и Рекстынь, эта добрая душа. Ищет больше сердечности. Даже Залькалн, который теперь живёт у нас, сказал мне нечто такое, чего я от него менее всего ожидал, и что меня смутило. Вечером я поехал к Стуре. Намеревался поговорить с ним по душам. Стуре был огорчённым по причине медлительности государственных инстанций: главный врач санитарного управления тянет с выдачей разрешения на столовую в новом здании пекарни. Один раз разрешит, другой – запретит. Стуре показывал письма из Наггара. Е.И. с сердечной радостью пишет о благоприятных известиях в связи с Балтийской конференцией в Таллине и благодарит Стуре. Так исполняется предсказание, что малые народы первыми будут содействовать миру, что Балтийские страны первыми подпишут Пакт. Е.И. пишет, что ждёт от него подробное письмо о его поездке в Таллин. С этим письмом происходили странные вещи. Стуре получил письмо от Шибаева, где тот пишет, что, по его подсчетам, письмо Стуре, которое запоздало, должно было лететь на аэроплане, который разбился вместе с семью пассажирами в пустыне. Два мешка с письмами были разбросаны по пескам. Удалось собрать только несколько. И в конце концов оказалось, что в числе этих подобранных писем было и письмо Стуре; так, с большим опозданием, оно всё же достигло цели. Оно было настолько важно, что не должно было пропасть. Наш разговор перешёл к теме Мисинь. Я спросил, не мог бы он как-то найти примирение с ней. Мисинь обижена на Стуре, отношение её к нему отрицательное. Но сам Стуре не менее резок с ней. Члены Общества это ощущают. Тяжко мне было говорить. Упомянул я ещё о том, как больно было Мисинь из-за того, как Стуре её при всех назвал. И что он резковат и с другими. Больше говорить я не мог. Чувствую, что и так на него масса нападок. Он сказал, что в последнее время его волосы ещё больше поседели. И что он ощущает токи. Я попросил его хорошо спать, пить по вечерам валериан, чего он не делает, неизменно веря в своё крепкое здоровье. Хотел ещё рассказать, что некоторые члены Общества говорят о нём, чтобы он знал и был готов к разным ситуациям, но больше не в силах был говорить. Быть может – в другой раз. Как это тяжело! Стуре следовало бы больше предпринять что-то со своей стороны. Верю, что он этого хочет, но не знает, как. Позже зашёл Валковский. Его жизнь всё ещё в тяжких потоках. Младший ребёнок по ночам кричит, очень неспокоен. Жена совсем нервная, это мы давно знаем. Понимаем издёрганность его души. Иногда на него находит такое ощущение: и жить невозможно, и умереть нельзя. Как в таких условиях делать серьёзную работу? И всё же надо идти с поднятой головой. Так круги испытаний охватывают всех. И меня это не минует. Есть дни, когда такое напряжение, что чувствую: прикоснись кто-то пальцем – воспламенится или рассыплется моя оболочка в прах и пепел. Так же и с моим другом. Ей тяжело и от того, что не может хорошо выспаться, так как мы всё ещё ютимся в одной комнате. А у меня вдобавок уже давно такой сильный насморк, что я способен единственно что-то переводить.

18 января

Вчера в Обществе наша драматическая студия устроила свой первый вечер. Поставили одно действие из пьесы Островского «Гроза» на русском языке. Были и поэтические чтения. Они добились хорошей дикции и игры. И всё же... У нас ведь говорили о театре мистерий. Для чего же тогда наша студия? Юмор в теперешних условиях уже не может тронуть мои уста улыбкой. Уже Доктор после появления книги «Сердце» прочувствовал великое значение священной торжественности, и тогда наши взаимные отношения стали торжественнее. Ведринская, эта чудесная актриса и добрая душа, которая когда-то в своём докладе поставила такие возвышенные требования актёру, однако, работая очень долго в театре старого, традиционного мышления, при выборе репертуара для Общества особо успешной не бывала, за исключением тех случаев, когда она читала фрагменты из Учения. Она сама высказывалась, что ей тяжко играть в приземленных пьесах, для своего бенефиса она когда-то выбрала «Сестру Беатрису» <Мориса Метерлинка>.

21 января

Жена поэта Эрманиса уже давно интересуется Учением. Я давал ей книги. Изредка она приезжает в Ригу, где посещает нас, говорим об Учении. Вчера утром вместе с ней мы были в Обществе в группе Мисинь, которую ведёт Стуре. Стуре опять говорил удивительно логично, конкретно, понятно. Я позже спросил г-жу Пл., всегда ли Стуре так чудесно говорит? Да, часто. Что эта Мисинь от него хочет? В пятницу я с ней поговорил подольше. Она, несомненно, застряла в психозах. Больная. Доказательством тому и то, что не может забыть старые дела. Как же её лечить? Жаль, что и Драудзинь на неё частично повлияла. Драудзинь так переживает, что случаются нервные срывы. Такой нервный упадок был у неё утром, что кому-то из членов Общества пришлось помочь ей доехать до дома. Элла вечером пошла отнести ей мускус, сама она не могла встретить. Тяжело, тяжко! Где же лекарство от сердечного горя? Где же сердце, которое может достаточно широко всё вместить? Стуре вчера опять временами поднимался до настроя maestoso. Он показывал какую-то вырезку из варшавской газеты на русском языке: подлые нападки на Н.К. Подобные выпады есть будто бы и в харбинских газетах. Но чёрные лжецы между строк, сами того не ведая, сообщили и некоторые новые истины, которые заставили затрепетать сердце.

25 января

Сегодня мне позвонил Буцен – он победил, Озолс написал следующую резолюцию о книге Клизовского: с его стороны возражений против выхода книги в свет нет. Большое достижение. Радость! Ещё надо преодолеть препятствие в отделе печати. Но будут ли там возражать, когда главное слово было за Озолсом?

28 января. Утром

Вчера, по случаю воскресенья, я был дома и ощущал нарушение какого бы то ни было ритма. Я по натуре терпелив, но и терпение начинает иссякать. Когда каждая секунда так дорога, очень болезненно воспринимается любая напрасная потеря времени и энергии. Молодая мать всё ещё у нас, с постели не встаёт, слишком слабовольная. Думает остаться ещё несколько недель. Элла уже на девятый день вернулась домой, при всей температуре и головокружении, взялась за большие обязанности жизни. Элла теперь опять утомлённая, забот у неё ещё больше. Где же найти служанку-вегетарианку, одухотворённую? Иоханна занята только молодой матерью и её ребёнком. С ней тяжело. Болезненная жажда блестящей чистоты, как у героинь Порука. Ночами не спит. Злится на Эллу, когда она ей предлагает поесть и т. п.

Стуре вчера так воспламенился, как редко когда бывает, произнося речь о сознании ответственности перед будущим. На каждого из нас может быть возложена великая миссия, готовы ли мы к ней? Сердце затрепетало, когда Стуре заговорил о Знаке – Moria Rex[60]. Раскрылись новые страницы познания. Позже во сне у меня всплыли два понятия «царство», «эпоха Майтрейи». Жаль, что под конец прений появились опять небольшие колкости со стороны дам. Неужели они не ощущают величия Эпохи?

1 февраля

Сегодня в Государственную библиотеку пришла книга Клизовского! После более чем месяца борьбы.

Позавчера меня весьма изумила весть, что К. Ульманис причислил «Мыслителей и воителей» к числу книг, которые он преподнёс в дар школе своего детства вместе со ста другими книгами национального характера. Мне кажется, что «Брива Земе»[61] и «Рите»[62] бойкотируют мои книги. Видимо, так и есть. И Вирза решительно против моих идей. А теперь – неожиданность, которая изумит и самого Вирзу, и редакцию «Брива Земе».

6 февраля

Вчера наконец я вернулся жить в свою комнату. Молодая мать уехала. По этой причине или из-за чего-то иного, но мысли в этот день возносились и пламенели, когда я писал об отношении Н.К. к Прекрасному. Моей душе, моему существу так нужен воздух, а этот месяц мы спали в маленькой комнатушке, где воздуха не хватало. Как часто в моём сознании всплывала мысль: человеку свободного духа надо быть независимым от внешних условий. Но как быть, если с утра просыпаешься с затуманенным сознанием, которое не способно творить. Чего только не пришлось мне пережить уже в первые месяцы этого года?! И переживания не утихают. Истинно, этот год будет годом большой борьбы.

Недавно был в гостях у Слётовой, успокаивал её. Были и здесь некоторые недоразумения. Интересно наблюдать в печати, как писатели, вознося национализм, выступают определённо против гуманизма и человечности, а некоторые пытаются объединить национализм и человечность. Первые погрязли во тьме. Жаль, что последних так мало. Или, быть может, боятся говорить?

8 февраля

Вчера я снова получил посылку с мускусом. Шибаев мне несколько месяцев не писал. Сознаю, в каком трудовом напряжении проходят дни в «Урусвати». Нечто великое там создаётся. Громадные события ускоряются. Стуре вчера получил от Шибаева короткое письмо с сообщением, что Рузвельт решил послать всем государствам сообщение, что Северо-Американские Соединённые Штаты до 15 апреля ратифицируют Пакт Знамени Мира. Тогда во всех обществах Рериха будет большой праздник. Мы действительно так мало осознаём грандиозность и торжественность происходящего.

14 февраля. Четверг

Только вчера я почувствовал поистине опасное положение Общества. Вчера у меня был Валковский. Присутствовал и Залькалн. И он повторил то же самое, что говорили Слётова и Драудзинь. Разумеется, только логичнее и спокойнее. Он вчера спорил со Стуре весь вечер. Стуре не вживается в суть мыслей другого человека. И так относится ко всем членам Общества. Не доверяет никому. И он теряет доверие. Нет взаимодействия (кооперации). В Обществе – отчуждённость. Не позволяет молодым ни добрые мысли посылать, ни молиться, ибо они, будто бы неверно думая, мешают тем, кому посылают мысли, и т.д. Знаю, что Валковский нисколько не оскорблён. И всё же, кто знает? Он говорит, что на Стуре идут всякие токи, так же как на Доктора в последнее время, ему угрожает опасность, он нас не слушает и надо что-то делать, надо писать в Индию. И они то же самое говорят, меня это поразило! Разумеется, что указания Е.И. были бы, несомненно, очень кстати, но как же писать, не задевая Стуре? Величайшая ответственность лежит на мне. Часто я размышлял о той задаче, которая поручена мне совместно со Стуре. Но я чувствую, что Стуре не хочет, чтобы кто-то об этом догадывался, и он ведь является начальником, он – иерархическая связь, он перенял и всё руководство группами и лекциями. Однако и моя ответственность громадна. Я знаю странности характера Стуре. Мне рассказывали о жизни Стуре в Вентспилсе. Он – сильный дух, но жил в неподходящем окружении. Единственное, что на сегодня возможно, это открыто поговорить со Стуре. Так я уже несколько раз делал. Стуре со мною откровеннее, чем с другими, больше доверяет. Жаль, что всю жизнь я учился по книгам, но не в горячих жизненных ситуациях и не в отношениях между людьми. Наступает время, когда и мне придётся показать всю прозорливость и находчивость, но будет ли достаточно зорким духовное зрение моего сердца?

Стуре послал Мунтерсу и в правительства соседних государств копию письма Шибаева со своим сопроводительным письмом, что Рузвельт доверил Союзу Панамериканских стран провести в жизнь ратификацию Пакта Мира и что и другие государства приглашаются Рузвельтом подписать Пакт.

Каждый день, сколько силы и время позволяют, работаю над трудом об Н.К. Но вечно случаются всякие препятствия. Сердце болит. Но во сто крат больше сердце болит за Общество. Прошлую ночь думал, думал. Всё должно свершаться руками и ногами человеческими.

16 февраля

Вчера ко мне в библиотеку пришла Драудзинь. В четверг у неё был доклад «Как, не преступая закона соизмеримости, помочь своим ближним». После вдохновенного доклада были прения о том, как практически помочь нашим «безработным». У нас есть две-три дамы с малыми детьми, у которых отчасти не хватает работы. Стуре упомянул о планах о детском саде, магазине рукоделий и детской игрушки, шитье и т.д. Но всё это было достаточно абстрактно. Надо найти такую работу, которая полезна и работающему, и Обществу. Драудзинь ночью придумала – передать в пользование этим дамам всю землю и часть своего дома в Огре, прикупить и окружающие земли, чтобы выращивать овощи и продавать через наш кооператив. Но и здесь требуется, во-первых, стартовый капитал, во-вторых – энергичные люди, которые на этой земле на самом деле радостно бы работали. Драудзинь уже так много приносила в дар кооперативу.

Вчера я отослал воздушной почтой письмо Шибаеву. Я писал единственно о плане своей книги и просил ответить на некоторые вопросы.

Думаю – Валковский мог бы быть объективнее. И другие члены Общества могли бы быть намного уравновешеннее и объективнее. Пространственные токи заразны. Стуре очень трудно, когда всякие вибрации мыслей вовсе не помогают ему, а наоборот – мешают.

19 февраля. Вторник

Этот день стал действительно великим Днём: он благословлён письмом Е.И. Удивительно, что именно сегодня утром я получил его вместе с продолжением второй части «Мира Огненного», именно сегодня оповещён золотым аккордом колокольного звона мой новый год жизни. Я ей послал второе издание моей поэзии с двумя сочинениями в прозе, переведёнными на русский язык. После мне было стыдно, что отослал, ибо что же в этом хорошего, если послал стихи на чужом языке? И всё же она благодарит меня, пишет, что теперь лучше понимает содержание моих стихов. Радуется открытке с видом собора Св. Петра, которую я отослал вместе с сердечными пожеланиями в наступающем Новом году. Она была в Риге. Балтийские страны ей близки. Опять указание: «Радость живёт в сердцах наших, ибо мы приближаемся к великим событиям. Доверие к Руке Водящей пронесёт над всеми пропастями».

Зента прислала две чайные чашки – подарок к моему дню рождения. Знаю, как тяжело ей выбирать что-то в магазинах, каждый её шаг – жертва. Несколько раз я был у неё, но мало удавалось поговорить по душам. Часто у неё гости. Жаль, что её великий идеализм остаётся в границах, не знающих космического ключа – перевоплощения. Оттого ей в жизни часто психически тяжело. Но слова помочь не могут. Должно подойти время.

22 февраля

Я рад, что хотя бы ЛТА[63] поместило, согласно письму Шибаева, сведения о том, что Рузвельт ратифицирует Пакт Мира. Мою статью на русском языке в «Сегодня» не печатают. Решили принципиально не поддерживать идею. На этот раз сказали кратко и ясно. Тьма!

Вирза будто бы говорил по радио, что «Мыслители и воители» является безнравственной книгой. Очевидно, из-за того, что само имя Роллана внушает ему ужас.

Позже выяснилось, что Вирза это по радио говорил и писал в «Брива Земе» по поводу антологии «Красота духа». А о «Мыслителях и воителях» Вирза лично высказывался Грину. Как может быть благодать красоты безнравственностью?! И это говорит человек, который о духе никогда не говорил.

2 марта

Сердце сжимается. И Аида Виестур наконец открыто взбунтовалась. Аида – тактичная, чуткая, полная духовного трепета. Круг расширился. Кто же поймёт психику Стуре? С одной стороны, мне в нём видится нечто по-детски наивное. Всю жизнь звучал на одной ноте. Он хочет хорошего. Но отчего же лучшие люди обижаются? Почему одного за другим Стуре отталкивает от своего сердца? Больно сознавать это. Он в последнее время застрял в осуждениях. Мне всегда тяжко слышать: «Они такие и этакие...» И всё это расползается среди людей. В членах Общества действительно много слабостей. В том числе – те же перешёптывания за спиной. И люди чувствуют, что Стуре на самом деле не хочет отмечать день памяти Доктора. Но он боится того, что начиналось год назад. Он сказал, что такой вечер может расчленить коллектив и т. д. Действительно, странный у Стуре характер. Мне всё же кажется, что Стуре – слабый педагог. Что мне делать? Возможно, Е.И. в самом деле могла бы дать совет. Но моя задача быть самостоятельным и сделать что-то именно для Общества. Я ведь с самим Стуре уже говорил, но характер так быстро не меняется. Мне выпала труднейшая задача. И громадная ответственность. Поручение – сохранить доверенное Доктором святое единение. Но в современных условиях всё так болезненно и трудноразрешимо.

Я ждал 22 февраля, о котором я видел жуткий сон. И Е.И. признала, что в этом некое Высшее Указание. Я всячески мудрствовал. Наконец, думаю, не относится ли этот день к Обществу? Мисинь читала 21-го доклад о сердце и интеллекте. Но всё прошло гладко. Я был рад. Но теперь нарастает новая волна. Конечно, виновата и необъективность членов Общества. Мой друг говорит, что наши люди не умеют быть проще и откровеннее во взаимоотношениях. Ведь и Стуре желает, чтобы с ним были более открытыми.

Что делать с критикой Веселиса в «Даугаве»? Не могу решиться. Писать ли опровержение? Не писал бы, но в нескольких местах он действительно врёт, и это может отразиться на национальных чувствах в современной обстановке. Например – о героизме. Но, с другой стороны, как же высказать всю истину публике, которая не способна её воспринять? И ещё – в ответ на мою статью Веселис может ещё больше исказить.

4 марта. Понедельник

И всё же 21 февраля, после доклада Мисинь и по-прежнему критических прений, некоторые члены Общества чувствовали себя весьма обиженными и задетыми в самолюбии. А вчера я почувствовал, что недовольство охватило всех женщин из-за того, что Стуре будто бы видит в женщинах только отрицательное, вечно какими-то недосказанными намёками упрекает в эротике и т.д. Я, мой друг и Валковский напрасно пытались защитить бедного Стуре. Но что угрожает Обществу?! Стуре ведь стержень Общества. Во всяком случае, он себя так желал поставить. Всё это – тяжёлое испытание для членов Общества. И – для Стуре. Вчера из-за ошибки заседание Общества не было разрешено префектурой. Зато в половине девятого вечера состоялось общее собрание. Явились почти только женщины. Казалось – чтобы выступить против Стуре. Стуре чувствовал «грозовые тучи». Хорошо было, что пришёл гость – литовец. Так далеко может зайти священное построение Доктора! Последний срок предпринять нечто решительное. Но я всё ещё убеждён, что всё следует самим исправить, в «своём доме». Руками и ногами человеческими.

11 марта. Понедельник

Глубоко ощущаю это наше общее испытание. Кто его выдержал? Кто смог подняться выше мелочности? Кто способен оценивать по духу и лучу устремления, но не по «ошибкам», которых никто не способен избежать? Стуре чувствует весь разлад. И ему больно. И физически как он изменился! В последнее время кашляет, у него будто бы последствия лёгкого бронхита. Он ведь о своём здоровье совсем не заботится. По воскресеньям ведёт группы без перерыва с восьми утра до половины девятого вечера. И на него ложится такое психическое давление. Осознавали бы члены Общества свою ответственность. Им следовало бы воспитывать его, но не осуждать. Стуре всё это чувствует и, наконец, хочет внести перемены. Он думает отказаться от руководства некоторыми группами. Во-первых, от «латышской группы Доктора» и группы Виестур. Возможно, там он больше всего чувствует «бунтарский» дух. Но кто же сможет заменить Стуре с его удивительно красивой логикой и способностью легко очертить каждый ответ? Эта группа теперь прошла первую часть «Беспредельности» и читает доклады о Космическом Магните и Началах. Я заглянул в какой-то доклад. Вижу – авторы докладов глубоко вошли в Учение. Стуре хочет, чтобы эту группу вели я и Элла. Но я, во-первых, в связи с изданием книг, слишком мало изучил Учение. И основное – руководитель должен обладать хорошей речью. Сегодня утром видел сон, в котором я пером открыл железную коробку. Указание ли это, что мой ключ – перо? Так много работы. И в газеты я подал статьи о Знамени Мира. «Голос народа»[64] поместила. В скором времени «Для Вас»[65] даст статью пошире. Жду ещё статью Шибаева в «Яунакас Зиняс». Обещал дать материал и «Атпута». В «Жизни студента» идёт статья с продолжением в двух номерах. Монография о Н. Рерихе медленно продвигается, ведь столько мешающего. Сроки близки.

Вчера Стуре поручил четверым: Клизовскому, Фрейману, Валковскому и мне составить комиссию, которая в спешном порядке должна изучать «Тайную Доктрину» Блаватской. Он думает, что мы могли бы быть будущими руководителями групп. Ольге Мисинь и Слётовой, у которых уже есть группы (фактически теперь ведёт их сам Стуре), он ничего не сказал. Я его понимаю, не потому он не упомянул, что они больше всего ответственны за «несогласия» со Стуре, но потому, что у них слишком мало широты и способности вмещения.

18 марта

Стуре наконец поручил руководство «латышской группой» Валковскому и моему другу. Валковский ведь один не может вести, ибо у него предвидятся командировки. Я предложил Стуре Валковского и г-жу Иогансон. Стуре теперь определил руководителей всем группам, которые до того вёл сам. Но г-жу Иогансон оставил в стороне. Знаю его мотивы и трудное положение. Хотя Иогансон очень одарённая, она шаткая и посещает Общество очень редко. Рекстынь будет руководить младшей латышской группой, Фрейман – старшей. Стуре сам будет посещать группы, когда будет в Риге. Мне лично он говорил, что хочет заняться хозяйством на своём хуторе и выращивать лекарственные растения. В таком случае он будет появляться в Риге только временами. Не знаю, как тогда всё сложится в Обществе. Но Стуре всё же нуждается хотя бы на время в чистом воздухе, в природе. Он всё ещё кашляет.

Позже

Только что был у меня Валковский. Он несколько встревожен тем, что Стуре вчера читал из письма Е.И. о сердце: «Сердце есть престол сознания, а не сентиментальности, этого суррогата доброты». Не читал ли я всё письмо? Он будто бы знает, что в этом письме Е.И. хорошо отозвалась о нём, Валковском. Но не писал ли Стуре в Индию субъективных оценок Валковского и его взглядов на сердце, так как недавно он со Стуре спорил и получил уже упомянутый выше ответ? И в этот четверг Стуре в прениях отчитывал членов Общества за сентиментальность. Это – только одна страница из теперешней жизни Общества. Я понимаю переживания Валковского, он теперь всё же пытается преодолеть свои личные чувства. Тяжко теперь в Обществе и Стуре. Если уже однажды объективность нарушена, то трудно её опять восстановить.

19 марта

Сегодня Стуре был у меня и прочёл большой отрывок из письма Е.И. ему. Стуре, очевидно, что-то писал о членах Общества. В письме пишется: надо внести в Общество доброжелательство и согласие. Сердце по своей сути – престол сознания. Дальше – что гороскоп личности редко совпадает с гороскопом истинной индивидуальности. В гороскопе личности могут быть огненные знаки, но в основе монады – противоположные. Осторожно нужно раздавать зёрна Учения. Физический мозг не может запечатлевать тончайшие вибрации. Планы бытия разнятся вибрациями, поэтому, просыпаясь, человек не может помнить о пребывании в Тонком Мире. Необходима чистота окружающей атмосферы. Опять предостерегает от психизма. Далее она пишет, что поддерживает предложение, что малоимущие члены Общества могут осуществлять оплату членских взносов в виде труда. И о том, что Е.И. доверяет Стуре! Столь трогательно ощущать пульс её сердца, она шлёт свою фотографию с аурой. Очевидно, единственный снимок после войны. Она ведь не фотографируется.

Поговорили мы о Плявинской, у которой в воскресенье случился конфликт со Стуре. Она болеет, недавно у неё умерла девочка. Следовало бы относиться к ней чутко, бережно. Стуре тоже стал нервным, хотя сам этого и не сознаёт. Тяжко от того, что он только критикует. Возможно, своя правда у него есть. И всё же, как мой друг говорила о Докторе Феликсе: «Он видел человека лучшим, чем он есть, и таким образом побуждал его волю стать таким». Если я Стуре о чём-то деликатно делаю замечания, то это мало помогает. Истинно, печальное положение с нашими людьми, ибо они не способны подняться выше личного. Это всё действительно решительное испытание нашей готовности! Стуре назначил меня руководителем научной секции, а г-жу Иогансон – помощником. Надо было бы всё же наоборот. Он якобы всё основательно обдумал. Нашему Обществу трудно расширяться, пока не дозволено устраивать открытые вечера.

В субботу я получил от Вл. Шибаева письмо с ответами на вопросы, связанные с моей книгой об Н.К.

28 марта. Четверг, вечером

День памяти Доктора. День великого сплочения, дружбы, окрылённости духа. Ещё никогда Общество не переживало такого торжественного единения и духовного, светлого подъёма, как сегодняшним вечером. Было четыре доклада, наполненных величайшим вдохновением и любовью. Также композиции, посвящённые Учителю. Ещё – речи, поэтические чтения, песни. И цветы, и пламя свечей, и аромат фризий и роз. И сияние во всех глазах и огненный жар в сердцах. Е.И. прислала Стуре свою фотографию, и Стуре разрешил всем её посмотреть, только не прикасаться. Какое великое благородство, чуткость духа, и – мощь! Она также просила, чтобы Стуре и я сегодня вечером от её имени возложили фризий к портрету Доктора. Когда Стуре завершил вводное слово, поручил мне положить цветы, которые он держал в руках. Ах, всегда бы было такое сплочение, такая, в унисон, вибрация сердец! Огненный дух воистину объединяет сердца!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: