|
Глава LVI. БОЛЕЕ ПРАВДОПОДОБНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ КИТОВ И ПРАВДИВЫЕ КАРТИНЫ КИТОБОЙНОГО ПРОМЫСЛА
В связи с чудовищными изображениями китов я испытываю сильное искушениезаняться также еще более чудовищными рассказами про китов, которые можнонайти в книгах, как в старинных, так и новых, особенно у Плиния, Парчесса,Хаклюйта, Гарриса, Кювье и других. Однако это я опускаю. Мне известны только четыре опубликованных изображения великогоКашалота: у Колнетта, у Хаггинза, у Фредерика Кювье и у Бийла. О Колнетте иКювье говорилось в предыдущей главе. Рисунок Хаггинза гораздо лучше, чем уних; но самые лучшие рисунки, безусловно, в книге Бийла. У Бийла всеизображения этого кита хороши, за исключением центральной фигуры на заставке"Три кита в различных положениях", венчающей вторую главу. Его фронтиспис"Лодки нападают на кашалота", хоть он, несомненно, вызовет вежливоенедоверие в некоторых гостиных, замечательно точен подробностями иправдоподобен в целом. Некоторые рисунки Дж. Росса Брауна, изображающиекашалота, весьма точны, но только очень скверно гравированы. Что, впрочем,не его вина. Лучшие наброски настоящего кита принадлежат Скорсби; жаль только, онивыполнены в слишком мелком масштабе, для того чтобы передать нужноевпечатление. У него же имеется сцена китового промысла, но всего толькоодна, что достойно всяческого сожаления, ибо лишь благодаря такимизображениям - если они хорошо выполнены - можно получить в какой-то мереправильное представление о живом ките, каким его видят живые китобои. Но в целом наиболее удачными, хотя, быть может, и не самыми точными извсех существующих, изображениями кита и промысловых сцен являются двеотлично выполненные большие французские гравюры с картин некоего Гарнери.Они изображают нападение на кашалота и на настоящего кита. На первой гравюрезапечатлен благородный кашалот во всем величии своей мощи в тот миг, когдаон поднялся из глубин океана прямо под килем вельбота и высоко в воздухвознес на своем загривке зловещие обломки разбитых досок. Корма вельботакаким-то чудом уцелела и теперь раскачивается на острие китового хребта; наней вы видите кормчего, который в это самое мгновение, окутанныйвоскурениями кипящей китовой струи, приготовился к смертельному прыжку. Всена этой картине сделано на редкость хорошо и точно. Наполовину опустевшийбочонок с линем, покачивающийся на седой поверхности моря, деревянныерукоятки разбитых гарпунов, наискось торчащие из воды, головы перепуганныхматросов, разбросанных вокруг кита, и судно, идущее прямо на вас из чернойштормовой дали. В анатомическом строении кита можно обнаружить серьезныенеправильности, но мы не будем останавливаться на них, потому что, убейтеменя, мне так здорово в жизни не нарисовать. На второй гравюре изображен вельбот в тот момент, когда он на ходуподстраивается бортом к заросшему боку огромного настоящего кита, чьячерная, обвитая водорослями туша разрезает воду, словно мшистый обломокскалы, отколовшийся у Патагонских берегов. Отвесная струя его фонтана мощнаи черна, как сажа; при виде такого столба дыма можно подумать, что внизу, вкотлах, варится славный ужин. Морские птицы поклевывают рачков, мелкихкрабов и прочие морские лакомства и сласти, которые настоящий кит частотаскает на своей смертоносной спине. А тем временем толстогубый левиафаннесется вперед, разрезая пучину и оставляя за собой целые тонны взбитойбелой пены, а легкий вельбот подле него ныряет по волнам, будто утлаялодчонка, затянутая под гребное колесо океанского парохода. Все в бешеномдвижении на переднем плане картины; но позади, образуя великолепныйхудожественный контраст, виднеется зеркальная поверхность заштилевшего моря,обвисшие, обмякшие паруса бессильного судна и недвижная масса убитого кита -покоренная крепость, над которой лениво развевается знаменем победителейкитобойный флаг на длинном шесте, воткнутом в китовое дыхало. Что за художник был - или есть - Гарнери, я не знаю. Но даю руку наотсечение, он либо на личном опыте ознакомился со своим предметом, либополучил ценнейшие наставления от какого-нибудь бывалого китолова. Французывообще превосходно передают на полотне действие. Ступайте, изучите всюевропейскую живопись - где еще вы найдете такую галерею животрепещущегодвижения на полотнах, как в триумфальном зале Версальского дворца, гдезритель очертя голову прокладывает себе путь через великие сражения Франции,где каждая шпага кажется вспышкой северного сияния, а вооруженные короли иимператоры один за другим проносятся мимо, точно коронованные кентавры вкавалерийской атаке? В этой галерее по праву должно быть отведено место идля морских сражений Гарнери. Прирожденный талант французов ко всему картинному особенно яркопроявился в полотнах и гравюрах, изображающих промысловые сцены. Не обладаяи десятой долей английского опыта в китобойном деле или сотой долейамериканского опыта, они тем не менее умудрились обставить обе эти нации,создав единственные законченные изображения, хоть в какой-то мере передающиеподлинную атмосферу промысла. Английские и американские рисовальщики китовпо большей части удовлетворяются застывшими очертаниями предметов, вродезаштрихованного китового силуэта, а это в конечном счете не более эффектно,чем силуэт египетской пирамиды. Даже достославный Скорсби, непререкаемыйавторитет во всем, что касается настоящего кита, снабдив нас его параднымпортретом во весь рост и двумя-тремя искусными миниатюрами нарвалов и бурыхдельфинов, тут же подсовывает нам целую серию классических гравюр сизображением шлюпочных багров, фленшерных ножей и крючьев и смикроскопической доскональностью Левенгука передает на рассмотрение озябшемусвету девяносто шесть факсимиле увеличенных снежных кристаллов Арктики. Я нехочу умалять заслуги этого выдающегося путешественника (я сам чту в немветерана), однако, несомненно, что в таком важном деле он только понедосмотру не приводит в подтверждение подлинности каждой снежинкиписьменного показания под присягой, снятого в присутствии гренландскогомирового судьи. Вдобавок к тем двум превосходным гравюрам с картин Гарнери существуютеще две достойные внимания французские гравюры, выполненные человеком,который подписывается "А. Дюран". Одна из них, хоть и не вполнесоответствует теме настоящего рассуждения, тем не менее заслуживаетупоминания в иной связи. На ней изображен безмятежный полдень у островаТихого океана: французский китобоец стоит в спокойной бухте на якоре, ленивопринимая на борт запас пресной воды, праздные паруса корабля и узкие листьяпальм на заднем плане бессильно повисли в безветренном воздухе. Впечатлениеочень сильное, если помнить, что перед тобою мужественные китоловы в одномиз редких для них приютов восточного отдохновения. На второй гравюреизображено совсем иное: судно, остановившее свой бег посреди океана, в самойгуще левиафанической жизни, с большим настоящим китом у борта, так что самкорабль, занятый разделкой туши, кажется пришвартованным к морскомуисполину, словно к пристани, а от его борта поспешно отваливает вельбот,чтобы пуститься в погоню за китами, которые виднеются на заднем плане.Гарпуны и остроги наготове, трое гребцов устанавливают мачту, а маленькийвельбот на внезапно налетевшей волне высунулся до половины из воды, точновставшая на дыбы лошадь. Над кораблем, словно над целой слободой кузниц,поднимаются адские клубы дыма - это вываривают китовую тушу, а с наветреннойстороны наплывает черная туча, сулящая шквал и дождь и призывающаяразгоряченных моряков торопиться. Глава LVII. КИТЫ В КРАСКАХ;
КИТЫ КОСТЯНЫЕ, ДЕРЕВЯННЫЕ, ЖЕСТЯНЫЕ И КАМЕННЫЕ; КИТЫ В ГОРАХ; КИТЫ СРЕДИ ЗВЕЗД Быть может, вы встречали в Лондоне на Тауэр-Хилле, как идти к докам,калеку-нищего (или "верпа", как говорят моряки), держащего в рукеразмалеванную дощечку с изображением трагической сцены, во время которой онпотерял ногу. Там нарисованы три кита и три вельбота, один из которых(содержащий, как предполагается, ныне недостающую ногу во всей еепервоначальной целости) зажат в сокрушительных челюстях переднего кита.Сколько раз за последние десять лет протягивал он, говорят, эту картинку ипоказывал свой обрубок, но никто не желал ему верить. И только теперьнаконец восторжествовала для него справедливость. Его три кита оказалисьничуть не хуже любых других китов Уоппинга, а его обрубок не менеедостоверен, чем любой пень на вырубках Запада. Но и стоя до конца дней своихна деревянной ноге, словно на переносной трибуне, несчастный китобой непроизносит с нее подстрекательских речей, но горестно созерцает собственноеувечье. Повсюду на Тихом океане, а также в Нантакете, и в Нью-Бедфорде, и вСэг-Харборе можно наткнуться на живые изображения китов и промысловых сцен,нацарапанные самими китобоями на кашалотовых зубах или на дамских корсетныхпланшетках, изготовляемых из китового уса, и на тому подобных диковинныхподелках, которые китоловы весьма искусно вырезают из грубого природногоматериала в часы своего океанского досуга. У некоторых моряков имеютсяспециальные коробочки с тонкими инструментами, наподобие зубоврачебных,особо предназначенными для резьбы по кости. Но большинство из них пользуетсятолько складными ножами; и при помощи этого почти всемогущего матросскогоорудия они изобразят вам все, что угодно, все, что только может измыслитьпростая морская душа. Длительное изгнание из пределов христианского цивилизованного миранеизбежно приводит человека в то состояние, в какое ввергнул его некогдагосподь бог, а именно в состояние так называемого варварства. Настоящийкитобой - это варвар, не хуже какого-нибудь ирокеза. Я и сам варвар,подчиняюсь одному только царю каннибалов, да и против того готоввзбунтоваться всякую минуту. От прочих людей домоседа-варвара отличает редкое прилежание в ремеслах.Древняя гавайская боевая дубинка или весло-острога, украшенные самой что нина есть замысловатой и диковинной резьбой, представляют собой такое жевеликое достижение человеческого упорства, как и Латинский Лексикон. Ведьвся эта сказочная путаница деревянных кружев была создана при помощикакого-нибудь осколка раковины или акульего зуба; она стоила долгих, упорныхлет долгого, упорного труда. С белым варваром-мореплавателем дело обстоит точно так же, как и сварваром-гавайцем. С тем же самым удивительным долготерпением и тем же самымединственным акульим зубом-ножом вырежет он вам свою костяную скульптуру,быть может, не столь искусно, но столь же густо покрыв ее узорами, как идревний дикарь-грек, трудившийся над щитом Ахилла, и придаст ей тот жеварварский и соблазнительный дух, какими полны гравюры славного немецкогодикаря Альбрехта Дюрера. Киты деревянные, то есть киты, вырезанные в профиль из темных брусковблагородной древесины, которая в Южных морях идет на изготовление оружия,нередко встречаются в кубриках американских китобойцев. Иные из нихвыполнены с большим искусством. В старинных островерхих загородных домах можно видеть иногда бронзовыхкитов, подвешенных за хвост вместо дверного молотка. Тут все зависит отпривратника; если он склонен к сонливости, то лучше всего воспользоваться"китом-наковальней". Однако эти молоточные киты редко представляют собойценность с точки зрения их правдоподобия. На шпилях некоторых старомодныхцерквей можно увидеть жестяных китов, установленных там в качестве флюгеров,но они вознесены на такую высоту и к тому же, в сущности говоря, такочевидно несут на себе надпись "Руками не трогать", что рассмотреть их какследует невозможно и судить об их достоинствах затруднительно. На костлявых, ребристых участках земли, там, где у подножия высоких горпричудливыми грудами разбросаны по равнинам обломки скал, нередко можновстретить застывшие формы, подобные окаменевшим левиафанам, наполовинупогруженным в море травы, которая ветреным днем зыбится вокруг них кольцомзеленых бурунов. В гористой местности, где путешественника неизменно окружаютвозвышенные амфитеатры, в изломанных очертаниях гор там и сям можно заметитьпо дороге, если найти удачное место, едва различимый силуэт кита. Но только,чтобы увидеть его, нужно быть китобоем до мозга костей; кроме того, если выхотите вернуться и взглянуть на него еще раз, необходимо заблаговременнозасечь точную широту и долготу того места, откуда вы его в первый раззаметили, потому что зрелища эти всецело являются игрой случая, и вторичноеоткрытие вашего прежнего местонахождения потребует немалых трудов; подобнотому как Соломоновы острова по. сей день для нас terra incognita(1), хотятам некогда прохаживался в своих крахмальных брыжах Менданья и их описывалеще старик Фигероа. Когда же возвышенный предмет заставит нас устремить взор ввысь, то итам, в небесах, среди звезд, вы увидите очертания великих китов и китобойныхкораблей: так восточные народы, из года в год занятые мыслями о войне,видели в облаках целые сражающиеся армии. На Севере я гонялся вокруг Полюсаза левиафаном, который кружился и кружился, уходя от меня в сверканиисветящихся точек, впервые его для меня очертивших. А под лучезарнымиантарктическими небесами я на борту Корабля Арго уносился в погоню зазвездным Китом далеко за крайние пределы Гидры и Летучей Рыбы. О, если бы мне, натянув удила-якорь и вонзив шпоры-гарпуны, оседлатьэтого кита и взвиться на нем над небесными вершинами, чтобы своими глазамипосмотреть, правда ли, что бессчетные райские шатры разбиты там, куда недостигает мой смертный взор! ----------------------------- (1) Неизвестная земля (лат.).
Глава LVIII. ПЛАНКТОН
Взяв от островов Крозе курс на северо-восток, мы вскоре очутились средиобширных лугов "брита" - размельченной желтой планктонной массы, котораяидет в пищу настоящим китам. Повсюду на многие-многие мили колыхалась онавокруг нас, будто мы плыли по безбрежному полю спелой золотистой пшеницы. На второй день нам стали попадаться настоящие киты, не представлявшие,однако, соблазна для охотника за кашалотами "Пекода"; разинув пасти, онилениво плавали в клубах планктона, и он застревал на волокнистой бахроме ихгуб, напоминавшей какие-то удивительные жалюзи, в то время как водабеспрепятственно вытекала наружу. Словно косцы на заре, которые плечом к плечу с тихим шуршаниемпрокладывают себе путь в высокой росистой траве, плыли эти чудовища, издаваястранный травянистый, режущий звук и оставляя позади себя в желтых водахбесконечные голубые прокосы(1). --------------------------- (1) Эта часть океана, известная среди мореплавателей под названием"Бразильские банки", получила такое имя не потому, что там, как, например,на Ньюфаундлендской банке, имеются мели, а из-за своеобразного сходства стравянистым лугом, объясняющегося постоянным присутствием в этих широтахогромных плавучих масс планктона, вследствие чего также здесь нередковедется промысел на настоящего кита. - Примеч. автора. Однако, пожалуй, один только этот звук, который они производили,отцеживая "брит", и напоминал о косарях. На взгляд же их огромные черныетуши, особенно когда они на мгновение застывали в неподвижности, большевсего походили на безжизненные каменные глыбы. И как на широких охотничьихпросторах Индии приезжий человек может пройти иной раз по равнине мимоспящего слона, даже не подозревая о том, что это слон, и принимая его заголую черную возвышенность, так случается и с тем, кто впервые видит на мореэтих левиафанов. И даже когда наконец вы все-таки убеждаетесь, что это киты,все равно бывает очень трудно поверить, чтобы столь безмерно разросшаясямасса была одушевлена такой же жизнью, какая живет в собаке или в лошади. И в самом деле, к обитателям морской пучины трудно относиться так же,как и к земным тварям. Ибо хотя в старину многие натуралисты утверждали, чтокаждая земная тварь имеет свое соответствие в море; и хотя, быть может, вобщем и целом именно так оно и есть, - все же, если перейти к частностям,где, например, найти в океане рыбу, которая по характеру была бы подобнанашей доброй и умной собаке? Разве только вот во всеми проклинаемой акулеможно усмотреть с ней какое-то видовое сходство. Однако, несмотря на то, что люди сухопутных профессий обычно питают кжителям морей самые недружественные, неприязненные чувства; несмотря на то,что морские глубины для нас извечная terra incognita, и Колумбу понадобилосьпроплыть над бессчетными неизвестными мирами для того только, чтобы открытьодин поверхностный неизвестный мир на Западе; несмотря на то, что заведомосамые ужасные несчастья по большей части постигали с незапамятных временмногие тысячи людей, пускавшихся в плавание по морям; и, наконец, как бы нихвастался младенец-человек своими познаниями и искусствами и как бы нимножились эти познания и искусства с течением льстивого времени, - все равнона веки вечные, до самого судного дня, будет море измываться над людьми,губить человеческие жизни и в пыль разносить гордые, крепкие фрегаты, хотя,беспрестанно испытывая одни и те же ощущения, человек утратил в конце концовпервоначальное чувство ужаса, естественно вызываемого морем. Первый известный нам корабль плавал по океану, который с чистопортугальской мстительностью залил весь мир, не оставив в живых ни единойвдовы. Тот же самый океан колышется вокруг нас и сегодня, тот же самый океани в этом году разбивает наши корабли. Да, да, о неразумные смертные, Ноевпотоп еще не окончен, он и по сей день покрывает две трети нашего славногомира. Чем же это так разнятся между собой море и суша, если земное чудо - наводе уж совсем и не чудо? Сверхъестественный ужас объял евреев, когда живаяземля разверзлась под ногами Корея и его сообщников и поглотила их навеки, аведь в наше время ни одного дня не обходится без того, чтобы живое море неразверзлось точно таким же образом и не поглотило корабли вместе сэкипажами. Но море враждебно не только человеку, который ему чужд, оно жестоко и ксвоим детищам; превосходя коварство того хозяина-перса, что зарезал своихгостей, оно безжалостно даже к тем созданиям, коих оно само породило.Подобно свирепой тигрице, мечущейся в джунглях, которая способна придушитьненароком собственных детенышей, море выбрасывает на скалы даже самыхмогучих китов и оставляет их там валяться подле жалких обломков разбитогокорабля. Море не знает милосердия, не знает иной власти, кроме своейсобственной. Храпя и фыркая, словно взбесившийся боевой скакун без седока,разливается по нашей планете самовластный океан. Вы только подумайте, до чего коварно море: самые жуткие существапроплывают под водой почти незаметные, предательски прячась под божественнойсиневой. А как блистательно красивы бывают порой свирепейшие из егообитателей, например, акула, во всем совершенстве своего облика. Подумайтетакже о кровожадности, царящей в море, ведь все его обитатели охотятся другза другом и от сотворения мира ведут между собой кровавую войну. Подумайте обо всем этом, а затем взгляните на нашу зеленую, добрую,смирную землю - сравните их, море и землю, не замечаете ли вы тут странногосходства с тем, что внутри вас? Ибо как ужасный океан со всех сторонокружает цветущую землю, так и в душе у человека есть свой Таити, свойостровок радости и покоя, а вокруг него бушуют бессчетные ужасы неведомойжизни. Упаси тебя бог, человек! Не вздумай покинуть этот остров и пуститьсяв плавание. Возврата не будет!
Глава LIX. СПРУТ
Медленно пробираясь через планктонные поля, "Пекод" по-прежнему держалкурс на северо-восток, по направлению к острову Ява; легкий ветер гнал судновперед, и три высокие заостренные мачты покачивались над зеркальными водами,точно три гибкие пальмы на равнине. И по-прежнему серебристыми лунныминочами на горизонте изредка появлялся одинокий манящий фонтан. Но однажды прозрачным синим утром, когда какая-то нездешняя тишьповисла над морем, чуждая, однако, мертвого застоя; когда солнечные бликидлинной полосой легли на воду, словно кто-то приложил к волнам золотойпалец, призывая хранить тайну; когда искристые волны бесшумно катилисьвдаль, перешептываясь на бегу; в этой глубокой тишине, царившей всюду, кудахватал глаз, чернокожему Дэггу, стоявшему дозором на верхушке грот-мачты,вдруг предстало странное видение. Далеко впереди со дна морского медленно всплывала какая-то белая массаи, поднимаясь все ближе и ближе к поверхности, освобождаясь из-под синевыволн, белела теперь прямо по курсу, словно скатившаяся с гор снежная лавина.Мгновение она сверкала перед ним, а потом так же медленно стала погружатьсяи исчезла. Потом снова подмялась, белея в волнах. На кита не похоже; а вдругэто все-таки Моби Дик? - подумал Дэггу. Белый призрак снова ушел в глубину,и когда он на этот раз показался опять, негр испустил пронзительный вопль,точно кинжалом полоснув дремотную тишину: - Вон! Вон он! Всплывает! Прямо по курсу! Белый Кит, Белый Кит! В тот же миг ринулись к брасам матросы, точно роящиеся пчелы к веткамдерева. Ахав с непокрытой головой стоял в лучах утреннего солнца у бушприта,отведя за спину руки, чтобы в любой момент подать знак рулевому, и в жадномнетерпении глядел туда, куда указывала в вышине неподвижная вытянутая рукаДэггу. Кто знает, может быть, это немой одинокий фонтан своими неизменнымивозникновениями исподволь так воздействовал на Ахава, что тот готов былтеперь связать представление о покое и тишине с образом ненавистного емукита; или, может быть, его обмануло собственное нетерпение; как бы то нибыло, но едва только он разглядел в волнах белую массу, он в, тот же миг далспешную команду спускать вельботы. Четыре вельбота вскоре закачались на волнах и, возглавляемые личнойшлюпкой Ахава, торопливо устремились за добычей. А она между тем скрыласьпод водой. Подняв весла, мы ожидали ее появления, как вдруг в том самомместе, где она скрылась, она медленно всплыла на поверхность. Забыв и думатьо Моби Дике, мы разглядывали самое удивительное зрелище, какое толькооткрывало когда-либо таинственное море глазам человека. Перед нами былаогромная мясистая масса футов по семьсот в ширину и длину, вся какого-топереливчатого желтовато-белого цвета, и от центра ее во все стороны отходилобесчисленное множество длинных рук, крутящихся и извивающихся, как целыйклубок анаконд, и готовых, казалось, схватить без разбору все, что бы ниочутилось поблизости. У нее не видно было ни переда, ни зада, ни начала, никонца, никаких признаков органов чувств или инстинктов; это покачивалась наволнах нездешним, бесформенным видением сама бессмысленная жизнь. Когда с тихим засасывающим звуком она снова исчезла под волнами,Старбек, не отрывая взгляда от воды, забурлившей в том месте, где онаскрылась, с отчаянием воскликнул: - Уж лучше бы, кажется, увидеть мне Моби Дика и сразиться с ним, чемвидеть тебя, о белый призрак! - Что это было, сэр? - спросил Фласк. - Огромный спрут. Не многие из китобойцев, увидевших его, возвратилисьв родной порт, чтобы рассказать об этом. Но Ахав не произнес ни слова, он развернул свой вельбот и пошел ккораблю, а остальные в молчании последовали за ним. Какими бы суевериями ни окутывали китоловы появление этого существа,ясно одно - зрелище это настолько необычное, что уже само по себе не можетне иметь зловещей значительности. Оно встречается так редко, чтомореплаватели, хоть и провозглашают спрута единодушно самым крупным живымсуществом в океанах, тем не менее почти ничего не знают толком о егоистинной природе и внешнем виде, что, впрочем, не мешает им твердо верить,что он составляет единственную пищу кашалота. Дело в том, что все другиевиды китов кормятся на поверхности, человек даже может наблюдать их за этимзанятием, между тем как спермацетовый кит всю свою пищу добывает в неведомыхглубинах, и человеку остается только делать умозаключения относительносостава его пищи. Иногда во время особенно упорной погони он извергает изсебя щупальца спрута, и среди них были обнаружены некоторые, достигающие вдлину двадцати и тридцати футов. Полагают, что чудовища, которым принадлежатэти щупальца, обычно цепляются ими за океанское дно, и кашалот в отличие отостальных левиафанов наделен зубами для того, чтобы нападать на них иотдирать их со дна. Есть, мне кажется, основания предполагать, что великий кракен епископаПонтоппидана и есть в конечном счете спрут. Его обыкновение то всплывать, топогружаться, как это описано у епископа, и некоторые другие упоминаемые имособенности совпадают как нельзя точнее. Но вот что касается невероятныхразмеров, какие приписывает ему епископ, то это необходимо принимать сбольшой поправкой. Часть натуралистов, до которых дошли смутные слухи об описанном здесьзагадочном существе, включает его в один класс с каракатицами, куда его поряду внешних признаков и следует отнести, но только как Енака в своемплемени.
Глава LX. ЛИНЬ
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|
