|
Глава LI. ПРИЗРАЧНЫЙ ФОНТАН
Проходили дни и недели, и разукрашенный китовой костью "Пекод" подзарифленными парусами не спеша пересек четыре промысловых района: у Азорскихостровов, у островов Зеленого Мыса, на так называемом Плато (район возлеустья реки Ла-Плата); и район Кэррол - незастолбленный водный участок к югуот острова Святой Елены. И вот, скользя по водам Кэррола, однажды тихой лунной ночью, когдаволны катились за бортом, словно серебряные свитки, и своим нежнымпереливчатым журчанием создавали как бы серебристую тишину, а не пустынноемолчание; в такую безмолвную ночь впереди за крутым носом корабля, одетымбелой пеной, появился серебристый фонтан. Освещенный луной, он казалсянебесным, словно сверкающий пернатый бог, восставший со дна морского. Первымего заметил Федалла. Ибо в эти лунные ночи он завел себе привычку подыматьсяна верхушку грот-мачты и стоять там до утра дозором, словно среди бела дня.А ведь по ночам, даже если киты попадались целыми стадами, вряд ли одинкитобоец из ста рискнул бы спустить вельботы. Нетрудно вообразить поэтому, скаким чувством поглядывали матросы на этого престарелого азиата, стоящего намачте в столь необычное время, так что его тюрбан и луна вдвоем сияли содних небес. Но когда он, выстаивая там свою неизменную вахту в течениенескольких ночей подряд, не издал за это время ни звука и когда потом средитишины вдруг раздался его нездешний голос, оповещая о появлениисеребристого, мерцающего в лунном свете фонтана, все спавшие матросыповскакали с коек, словно это некий крылатый дух опустился на снасти ипризывал смертный экипаж пред очи свои. "Фонтан на горизонте!" Прозвучи там труба архангела, и тогда не охватил бы их такой трепет,однако они испытывали не страх, а скорее удовольствие. Ибо возглас этот,хоть и раздавшийся в неурочный час, звучал так властно и так взбудоражил ихсвоим безумным призывом, что все как один на борту готовы были тут жепуститься в погоню. Быстро, припадая на одну ногу, прошел по палубе Ахав, на ходуприказывая поставить брамсели и бом-брамсели и раздернуть лисели. Самыйискусный рулевой был поставлен у штурвала. И вот, неся дозорных на верхушкекаждой мачты, судно на всех парусах полетело по ветру. Непривычно норовистыйпопутный ветер так и вздымал, так и подбрасывал корабль, наполняя все этомножество парусов, и ожившая, трепещущая палуба совсем не чувствовалась подногами; а между тем судно неслось вперед; казалось, два непримиримыхстремления боролись в нем, одно - прямо ввысь, в небеса, другое - вдаль, ксмутной цели на горизонте. А если бы вы видели в это время лицо Ахава, выподумали бы, что и в нем столкнулись две враждующие силы. Шаги его живойноги отдавались по палубе эхом, но каждый удар его мертвой конечности звучалкак стук молотка по крышке гроба. Жизнь и смерть - вот на чем стоял этотстарик. Но как ни стремителен был бег корабля, как ни горячи были жадныевзоры, словно стрелы, летящие у каждого из глаз, - серебристый фонтан большеуже не показывался в эту ночь. Каждый матрос мог поклясться, что видел его,но во второй раз его не увидел никто. Событие это почти забылось, когда вдруг несколько дней спустя, в тот жесамый безмолвный полночный час снова раздался крик; и снова все увиделиночной фонтан; и снова, как только поставлены были паруса для погони, онисчез, будто его и не бывало. И так повторялось ночь за ночью, и теперь мысмотрели на него лишь с изумлением. Загадочный, взлетал он к небесам то прилуне, то при свете звезд, вновь исчезая на целый день, на два дня или натри; и каждый раз при новом появлении, казалось, все дальше уходил, опережаянас, словно манил и влек нас за собой. По причине вековых суеверий, присущих племени мореплавателей, и тойсверхъестественности, что окружала "Пекод", среди матросов не былонедостатка в людях, которые готовы были поклясться, что этот неуловимыйфонтан, где бы и когда бы его ни замечали, в какой бы глухой час, под какимибы отдаленными широтами он ни возникал, этот фонтан пускал всегда один и тотже кит - Моби Дик. Порой при появлении этого летучего призрака людьми наборту овладевал какой-то странный ужас: казалось, что видение коварно манилонас за собой, словно затем, чтобы чудовище могло в конце концов наброситьсяна нас и в дальних диких морях нас растерзать. Страхи эти, такие смутные и в то же время такие зловещие, приобреталиособую силу по контрасту с окружающей безмятежностью, за синим покоемкоторой как бы притаились, думалось нам, какие-то дьявольские чары; а мыдень за днем уходили все дальше, и дальше среди такого томительногопустынного затишья, что чудилось, будто само пространство расступилось ивсякая жизнь бежала перед мстительным килем нашего корабля. Но вот наконец, повернув к востоку, в сторону мыса Доброй Надежды,"Пекод" стал вздыматься и нырять на широкой, размашистой зыби, и штормовыеветры начали завывать вокруг; когда украшенное белыми клыками судно резкокренилось под порывом ветра или в бешенстве таранило носом черные волны, такчто пенные хлопья дождем серебристых осколков летели из-за бортов, тогдаисчезла вся эта безжизненность и пустота, уступив место зрелищам, еще болеемрачным и гнетущим. Рядом с нами у самого борта проносились в волнах неведомые существа, аза кормой вились тучей загадочные морские вороны. Каждое утро видели мы этихптиц, рядами унизывавших наши снасти, и как ни пытались мы криками спугнутьих, они подолгу сидели на тросах, будто считали "Пекод" брошенным, покинутымна волю волн и ветров судном, отданным запустению и потому вполне пригоднымнасестом для таких бездомных созданий, как они. И все вздымалось,вздымалось, без отдыха вздымалось темное, бескрайнее лоно океана, точнобольная совесть великой мировой души, в раскаянии страждущей за тяжкие грехии муки, которые она сотворила. Мысом Доброй Надежды зовут тебя? Куда лучше подходит тебе старинное имя- Мыс Бурь; ибо, убаюканные долгим предательским штилем, мы вдруг попали вэти бушующие воды, где грешные души во образе птиц и рыб, казалось, навечноосуждены были плавать в безбрежном океане, не имея надежды на тихую гавань,или биться в черном воздухе, не ведая горизонта. Но и тогда, спокойный,белоснежный и неизменный, по-прежнему направляя к небесам свой серебристыйплюмаж, по-прежнему маня нас за собой, был виден по временам одинокийфонтан. Все эти дни, среди черного смятения стихий, Ахав, взявший на себя почтинепрерывное командование вымокшей, зловещей палубой, пребывал в самоммрачном и необщительном расположении духа, и еще реже, чем обычно, обращалсяк своим помощникам. В штормовую погоду, после того как все на палубепринайтовлено и убраны паруса, не остается ничего иного, как в бездействииожидать исхода урагана. В такие дни капитан и его команда становятсяфаталистами. Упершись своей костяной ногой в привычное углубление и крепкоухватившись одной рукой за ванты, Ахав долгими часами стоял, обратив лицопротив ветра, и глядел вперед, и от внезапно налетавших порывов урагана соснегом едва не смерзались его ресницы. А в это время матросы, которыхпрогнали с бака гибельные валы, с грохотом лопавшиеся у бушприта,выстроились вдоль бортов на шкафуте, и каждый, чтобы надежней защититься отнаскока волн, набросил на себя, словно незатянутый пояс, нечто вроде петлибулиня, закрепленной у поручней, и теперь раскачивался в ней туда-сюда подпляску зыбей. Редко кто произносил хоть слово; и безмолвное судно, чейэкипаж, казалось, составляли восковые куклы, день за днем, неслось впередсреди безумия и ликования демонических сил. И по ночам стояла на корабле всета же людская немота пред лицом вопящего океана; так же в молчании моталисьв петлях булиня матросы, так же, не дрогнув, стоял безмолвный Ахав поднатиском шторма. Даже когда сама его природа требовала передышки, он неискал этой передышки в своей койке. Старбек не мог забыть, как однаждыночью, спустившись в каюту, чтобы отметить показания барометра, он увиделтам старого капитана, который с закрытыми глазами сидел выпрямившись насвоем привинченном к полу стуле; а капли дождя и оттаявшего снега медленностекали вокруг него с плаща и шляпы. На столе подле него лежал неразвернутыйсвиток морских карт, о которых была уже речь выше. В крепко сжатом кулаке ондержал фонарь. Он сидел очень прямо, но голова его была откинута назад изакрытые глаза были устремлены к стрелке "доносчика"(1), укрепленного междубимсами палубы. "Ужасный старик! - подумал Старбек, содрогнувшись, - даже когда тыспишь среди страшного шторма, взор твой устремлен к твоей цели". ------------------------ (1) Компас в капитанской каюте называется "доносчиком", потому чтоблагодаря ему капитан может проверить курс корабля, находясь внизу, и невыходить к штурвальному компасу. - Примеч. автора. Глава LII. "АЛЬБАТРОС"
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:
©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|
