Сделай Сам Свою Работу на 5

XXVII. ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ





 

Если Домициан, наконец, устал разыскивать и преследовать несчастную «Жемчужину Востока», то Халев продолжал также страстно и неутомимо свои поиски. Прежде всего полагая, что если Мириам осталась в Риме, то, наверное, будет хоть изредка посещать своих друзей Галла и Юлию. Он окружил дом их шпионами, которые денно и нощно сторожили всех входящих и выходящих из дома старого Галла, но напрасно. Юлия и Мириам видались только в катакомбах, в часы молитв, а туда Халев и его соглядатаи не могли проникнуть. Когда Галл и его жена покинули Рим и временно переселились в Остию в ожидании отплытия «Луны», Халев последовал за ними, но убедившись, что Мириам не было даже помина, вернулся снова в Рим и здесь совершенно случайно открыл ее убежище.

Выбирая для себя художественной работы светильник у одного из лучших торговцев, Халев случайно наткнулся на вещицу необычайной красоты. Этот светильник изображал собою две сплетенных между собою финиковых пальмы, вершины которых расходились врозь. Вглядываясь внимательнее в эту вещь, в которой Халев смутно чувствовал нечто родное и знакомое, он вдруг увидел, что у подножия пальм лежал большой плоский камень и тут же протекала вода. Теперь в его мозгу разом воскресло воспоминание о далеких берегах Иордана, он узнал этот плоский камень, на котором мальчиком просиживал целые вечера, бок о бок с Мириам, занимаясь ловлею рыбы на удочку. Да, да… Вот подле камня лежит и рыба!



— Этот светильник нравится мне! — сказал он торговцу. — Я беру его, но скажи мне, друг, не знаешь ли ты, чьей он работы.

— Этого я не могу сказать тебе, господин! — отвечал купец. — Мы получаем эти вещи оптом от одного посредника, который, как носятся слухи, епископ христиан, и у которого работает много его единоверцев в рабочем квартале Рима!

Уплатив за купленную им вещь, Халев прямо от торговца направился в ремесленный квартал и здесь разыскал мастерскую художественных светильников, сосудов и т. п. Но, увы! Он явился слишком поздно, рабочие уже разошлись, и мастерские запирались. Тем не менее от одной девушки, замыкавшей двери какого-то рабочего помещения, он узнал, что художница, изготовившая этот светильник, который он держал в руках, живет в смежном доме, на третьем этаже, под самой крышей и что, вероятно, ее можно теперь застать дома.



Поблагодарив девушку, Халев поспешил подняться на третий этаж указанного дома и, остановившись на узкой темной площадке, увидел перед собой плохо притворенную дверь, из которой пробивалась наружу узкая полоса света. Подкравшись к этой двери, Халев увидел Мириам, стоявшую у маленького низкого окошка в белой праздничной одежде, и Нехушту, которая, согнувшись над огнем очага, готовила ужин.

— Подумай только, Ноу! — радостно говорила девушка. — Ведь, это наша последняя ночь в этом ненавистном городе! Завтра, вместо душной мастерской, простор безбрежного моря… и палуба «Луны»…

— В уме ли ты, госпожа, что говоришь так громко о таких вещах? — окликнула ее старуха.

Вдруг Халев порывистым движением распахнул дверь и вошел в комнату.

— Кто мог думать, Мириам, что, расставшись у врат Никанора в Иерусалиме, мы встретимся с тобою здесь, а с тобой, Нехушта, на торгу в Форуме?! — произнес он, обращаясь к испуганным женщинам.

— Халев, зачем ты пришел сюда? — спросила Мириам упавшим голосом, словно предчувствуя беду.

— Я пришел заказать второй экземпляр этого светильника, вышедшего из твоих рук! — начал было он.

— Не лукавь, злой коршун! — воскликнула Нехушта. — Ты пришел, чтобы схватить свою добычу и повлечь ее на позор и унижение, от которых она ушла!

— Не всегда я был злым коршуном для нее! Вспомни осаду Тира, вспомни про врата Никанора. Теперь я пришел вырвать ее из когтей Домициана!

— И захватить ее в свои! — воскликнула Нехушта. — О, ты не думай обмануть меня! Я все знаю, знаю о твоем уговоре с Сарториусом, дворецким Домициана. У нас, христиан, везде есть глаза и уши… Знаю, что ценою жизни купившего ее ты хотел получить невольницу, знаю, как ты клятвой скрепил клевету, позорящую честь твоего соперника, и как ты, словно коршун, выслеживал свою добычу, что бы, наконец, вцепиться в нее своими когтями!.. Она беспомощна и беззащитна, да, но за нею стоит Некто, Кто силен. Пусть гнев Его обрушится на тебя!



— Молчи, злая женщина! — воскликнул Халев. — Если я много погрешил, то потому только, что много любил…

— И еще больше ненавидел! — докончила Нехушта.

— О, Халев, если правда, что ты говоришь, зачем же ты так жесток ко мне и так безжалостен? — умоляюще произнесла Мириам. — Ты знаешь, что я не люблю тебя тою любовью, о какой ты мечтаешь, и не могу полюбить, знаешь, что сердце мое уже не принадлежит мне! Неужели ты хочешь сделать меня жалкой невольницей, меня, твоего товарища детства, твою подругу юности! Оставь же меня в покое, не преследуй меня!..

— Оставить тебя, позволить уплыть на галере «Луна»?

— Ну да! — решительно подтвердила девушка, хотя внутренне содрогнулась при мысли, что ему все известно. — Ведь, много лет тому назад ты клялся, что никогда не навяжешь себя мне насильно, против моей воли! Зачем же ты теперь хочешь нарушить эту клятву, Халев?

— Я клялся также, что плохо придется тому человеку, который встанет между тобой и мной, и не намерен нарушать этой клятвы! Отдайся мне добровольно, Мириам, и спаси этим своего возлюбленного Марка. Если же ты откажешься, то я предам его на смерть. Выбирай же между мной и его смертью!

— Разве ты подлец, Халев, что предлагаешь мне подобный выбор?

— Называй, как хочешь, но решай сейчас же!

Мириам в порыве отчаяния всплеснула руками и подняла глаза к небу, словно прося помощи свыше, затем глаза ее вспыхнули огнем внезапной решимости, и она твердо произнесла:

— Я решила, Халев! Делай, что хочешь, жизнь и судьба Марка и моя не в твоих руках, а в руках Господа моего. Без Его воли ни ты, ни Домициан не можете ничего сделать ему. Но честь моя принадлежит мне, и на мне лежит долг блюсти ее, за нее я должна дать ответы и Богу, и Марку, последний первый отвернулся бы от меня, если бы я такою ценой согласилась купить его жизнь.

— И это твое последнее слово?

— Да, последнее! Делай что хочешь и с Марком, и со мной.

— Так пусть же и будет так! — воскликнул Халев с горьким смехом. — Пусть же на «Луне» будет недочет в одной прекрасной пассажирке!

Мириам опустилась на колени и закрыла лицо руками, а Халев дошел до дверей и остановился. Вдруг лицо его приняло совершенно иное выражение.

— Нет, Мириам! Я не могу этого сделать! — произнес он, медленно выговаривая слова. — Я погрешил и против тебя, и против того человека и теперь искуплю свою вину. Тайны твоей я никому не выдам, а так как ты ненавидишь меня, то даю тебе слово, что это наше последнее свидание, и ты никогда более не увидишь меня. Даю тебе обещание сделать все, что в моих силах, для освобождения того римлянина, даже оказать ему содействие разыскать тебя в Тире. Прощай!

С этими словами он вышел из комнаты.

Халев сдержал свое слово, так как на другой день судно «Луна» благополучно и беспрепятственно вышло из порта Остии, увозя Мириам, Нехушту, Галла и Юлию.

Спустя неделю после того цезарь Тит наконец вернулся в Рим, и дело Марка было назначено к разбору. Выслушав внимательно его, Тит высказал следующее решение.

— Я рад, что Марк, которого я долго оплакивал, как мертвого, жив, и глубоко сожалею о том, что его подвергали допросу в моем отсутствии, чего бы, конечно, не случилось, если бы Марк тотчас же по прибытии своем в Рим явился ко мне.

Я отрицаю всякого рода обвинения, касающиеся его чести и испытанной во всех боях храбрости. Но, несмотря на все это, я не могу уничтожить окончательно того факта, что

Марк был обвинен и признан виновным военным судом под председательством Домициана в том, что, будучи захвачен в плен, не лишил себя жизни, как это предписывалось каждому римскому воину в подобном случае. Оказать ему исключение было бы несправедливостью в глазах всего Рима и оскорбительно для Домициана, признавшего Марка виновным. Все, что теперь возможно было сделать для старого товарища и соратника, — это подвергнуть его возможно легкому наказанию.

Таким образом Титом было объявлено, что Марк будет выпущен из тюрьмы и в ночное время, под охраной небольшой стражи, направится прямо в свой дом на Via Agrippa, чтобы избежать народного стечения и всякого рода демонстраций. Здесь ему предоставлено будет необходимое для устройства его денежных и домашних дел время, а затем в десятидневный срок он покинет Рим и Италию на три года, если по каким-либо соображениям или причинам срок этот не будет сокращен особым приказом. По прошествии же назначенного срока, Марку предоставлялось вернуться в Рим и пользоваться всеми правами римского гражданина и префекта гвардии Тита.

Случилось так, что этот императорский декрет был сообщен Марку впервые ни кем иным, как коварным Сарториусом, который прямо из дворца прибежал к заключенному с этой вестью.

— Вообрази, благородный Марк! — говорил он. — Даже все имущество твое, вопреки всяким правилам и обычаю, не будет отобрано в казну, а останется неприкосновенным, так что ты будешь иметь возможность вознаградить твоих друзей и доброжелателей, хлопотавших за тебя о милостивом приговоре Цезаря!

— Почему же Тит решил так мою судьбу, даже не допросив и не повидав меня? — спросил Марк.

— Почему? Потому что Домициан заявил ему, что если он уничтожит его допрос по этому делу, то это послужит поводом к явному разрыву между ним и Цезарем. А так как Тит боится брата и не желает окончательной ссоры с ним, то и решил не видеть тебя, чтобы не поддаться влиянию старой дружбы и не изменить своего решения.

— Значит, Домициан и по сей час питает ко мне вражду?

— Да, тем более, что он нигде не может отыскать «Жемчужину Востока», а потому прими мой совет и покинь Рим как можно скорее, чтобы не приключилось с тобой чего худшего!

— Об этом не беспокойся, а относительно девушки той скажи своему господину, что пусть он ищет ее не здесь, а далеко за морями. Ну, а теперь убирайся отсюда, лиса, и оставь меня в покое!

— Так это вся моя награда?

— Нет! Если ты останешься здесь еще дольше, то получишь от меня такую награду, которой вовсе не желаешь и не скоро забудешь! — сказал Марк.

Сарториус поспешил уйти, но, выйдя за дверь, злобно погрозил кулаком по направлению Марка.

Дорога ко дворцу Домициана проходила мимо торгового помещения купца Деметрия. Взглянув на его вывеску, старый дворецкий приостановился и подумал: «Быть может этот окажется более щедрым!» — и решил зайти к нему.

Халев сидел один у своей конторки, опустив голову на руки, в глубоком раздумье. Сарториус поместился в кресле против него и сообщил, что было известно относительно решения Тита, а в заключение прибавил, что только благодаря его неусыпным стараниям удалось подвигнуть Цезаря принять столь строгое решение по отношению к Марку, которого он любит и уважает.

— Надеюсь, — добавил Сарториус, — что мои труды не останутся без вознаграждения!

— Не беспокойся насчет этого! Тебе будет хорошо заплачено! — сказал Халев совершенно спокойно.

— Премного благодарю тебя за это, друг Деметрий, — проговорил дворецкий, с довольным видом потирая свои руки. — Кроме этого приговора Тита, этот дерзкий безумец накликал на себя еще новую беду, он проговорился, что девушка, из-за которой вышла вся эта история, переправлена им куда-то за моря. Когда Домициан узнает об этом, то придет в такое бешенство, что, наверное, пожелает примерно отомстить тому, кто вырвал у него из-под рук «Жемчужину Востока». Марку она во всяком случае не достанется, так как Домициан прикажет преследовать ее везде и вернуть ее сюда, вам, достопочтенный Деметрий.

— В таком случае, Домициану придется разыскивать эту девушку не за морями, а на дне морей, так как мне известно, что она покинула Италию с месяц тому назад на галере «Луна», а сегодня я от капитана и людей экипажа галеры «Imperatrix» узнал, что во время страшной бури близ Региума на их глазах затонуло и пошло ко дну судно. Один из людей с погибшего судна был спасен ими, и от него они узнали, что это судно была галера «Луна».

— Вот как! — произнес удивленный Сарториус. — Значит, женщина, обладать которой стремились многие, была предназначена Нептуну. Ну, так как Домициан не может отомстить этому богу, он отомстить тому, по чьей вине она очутилась в объятиях Нептуна. Я сейчас же поспешу к своему августейшему повелителю сообщить ему обо всем!

— После чего ты, конечно, вернешься сюда, друг Сарториус!

— О, без сомнения… Ведь, наши счеты еще не подведены.

— Да, да, наши счеты еще не подведены…

Спустя два часа дворецкий Домициана снова появился в торговом помещении александрийского купца Деметрия.

— Ну, что? — спросил его Халев.

— Никогда в жизни я не видал своего августейшего господина в таком гневе. Когда он узнал, что «Жемчужина Востока» бежала из Рима и стала добычею волн, бешенство его не знало границ. Оставаться подле него было положительно опасно! Он проклинал всех и вся, плакал, рыдал и скрежетал зубами в бессильной злобе на Марка. Но мне удалось, наконец, успокоить его, указав надлежащий выход его гневу и думая вместе с тем угодить и тебе, высокочтимый Деметрий. Видишь ли, сегодня после заката солнца, т. е. часа через два, Марк будет выпущен из тюрьмы и препровожден в свой дом, где в данное время не находится никого, кроме его старого слуги Стефана и дряхлой старушки невольницы. Так вот, прежде, чем Марк явится в свой дом, несколько человек надежных парней, которым можно вполне довериться и которых Домициан всегда умеет находить, когда они ему нужны, проберутся в дом Марка и, связав и заперев Стефана и старую рабыню, будут подстерегать хозяина под сводами арок перистиля. Об остальном ты, конечно, догадываешься…

— Не возбудит ли этот поступок подозрения?

— Кто осмелится подозревать Домициана? Это будет простое частное преступление, ничего более… Марк так богат, а у богачей всегда много ненавистников!

Однако Сарториус забыл добавить, что Домициана никто не заподозрил бы в этом убийстве потому, что наемные научены были сказать Стефану и старой рабыне, что они подкуплены богатым александрийским купцом Деметрием, или, иначе говоря, евреем Халевом, у которого с Марком были давние счеты!

— Ну, а теперь мне пора идти! Еще надо кое за чем приглядеть, а времени уже остается немного. Так не покончим ли мы теперь наши расчеты?

— Да, да, конечно! — и, достав сверток золотых монет, Халев подвинул их через конторку Сарториусу.

Тот печально покачал головой.

— Я рассчитывал на вдвое большую сумму! Подумай только, какое блестящее удовлетворение твоего чувства мести я доставил тебе! Ведь большего невозможно желать.

— Конечно, но ведь пока Марк еще жив, а пока он жив, нельзя считать Дело совершившимся!

— Да, конечно, еще жив, но через несколько часов уже будет мертв!

— Тогда ты получишь и вторую половину той суммы, на которую рассчитывал, но не раньше, чем когда я увижу его труп!

Делать было нечего. Со вздохом Сарториус удалился, мысленно рассуждая о том, как бы ему получить остальные деньги, прежде чем этого еврея схватят по подозрению в убийстве римского гражданина.

После его ухода Халев взял перо и написал коротенькое письмо, затем, призвав одного из своих служащих, приказал отнести это письмо по назначению, но не ранее, как через два часа после заката.

Потом он обернул свое послание во вторую наружную обертку, чтобы никто не мог прочесть на нем адреса, и после того некоторое время оставался совершенно неподвижен, только губы его как будто шептали молитвы.

Но вот, взглянув в окно, он увидел, что солнце садилось, и встав, завернулся в широкий темный плащ, подобный тем, какие носили римские воины, и вышел из дома.

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.