Сделай Сам Свою Работу на 5

Современный физик уютно чувствует себя в пространстве восточной теории поля





ео> Каротерс считает, что «традиционалистски ориентиро­ванные», по классификации Ризмана, народы в точности соответствуют «тем странам и обществам, которые не пе­решли к письменной культуре или в которых большая часть населения осталась незатронутой письменностью» (р.315). Следует понять, что быть «затронутым» письменно­стью — дело нескорое, и эта «затронутость» нигде и никог­да не достигает своей окончательной формы. Это станет ясно, когда мы перейдем к рассмотрению шестнадцатого и последующих веков. Но сегодня, когда электричество со­здает условия в высшей степени тесного взаимодействия в глобальном масштабе, мы стремительно возвращаемся в аудиальный мир одновременных событий и всеобщего со­знания. Тем не менее письменные навыки сохраняются в нашей речи, в нашей чувственности и в организации про­странства и времени нашей повседневной жизни. Если не произойдет какой-либо катастрофы, письменность и визу­альные привычки могут еще долгое время оказывать со­противление электричеству и сознанию «единого поля». И наоборот: немцы и японцы при высокоразвитой письмен­ной и аналитической технологии сохранили сущностные моменты слухового племенного единства и всеобщей спло­ченности. Появление радио и, шире, электричества не то­лько для них, но и для всех племенных культур было в вы­сшей степени знаменательным событием, тогда' как куль­туры с долгим письменным прошлым, что вполне естест­венно, гораздо сильнее сопротивляются слуховой культуре всеобщего электрического поля.



В отношении традиционалистски ориентированных на­родов Ризман отмечает следующее (р.26):

Поскольку рассматриваемый нами вид общественно­го строя является относительно стабильным, конфор­мизм индивида в значительной мере диктуется отноше­ниями власти между различными возрастными и поло­выми группам, кланами, кастами, профессиями и т.д. — отношениями, которые сохранялись практически неиз­менными на протяжении столетий, переходя от поколе-


кия к поколению. Культура осуществляет скрупулез­ный контроль над поведением, и... в сфере родственных отношений царит суровый и точный этикет... Попытки найти новые способы решения традиционных проблем практически отсутствуют...



Как указывает Ризман, даже для того, чтобы удовлет­ворять суровым и сложным религиозным ритуалам и эти­кету от «индивида не требуется высокого уровня разви­тия». Тем самым он выказывает себя человеком письмен­ной культуры, для которого «развитие» означает личную точку зрения. Напротив, то, что является высоким уровнем развития для человека устной культуры, было бы непри­емлемым для нашего визуального типа сознания. Некото­рое представление об отношении человека традиционали-стски ориентированного общества к технологическим усо­вершенствованиям можно получить из истории, рассказан­ной Вернером Гейзенбергом в книге «Взгляд физика на природу». Современный физик с его привычкой к «полево­му» восприятию, путем сложных мыслительных операций вырвавшийся из привычного нам ньютоновского простран­ства, легко находит в дописьменном мире родственный ему вид мудрости.

Гейзенберг говорит о «науке как части взаимодействия между человеком и Природой» (р.20):

В этой связи часто упоминалось о том, что далеко идущие изменения в окружающей нас среде и в нашем образе жизни, вызванные технологическим прогрессом, также опасно повлияли на наш способ мышления и что здесь залегают корни кризисов, потрясших наше время и отразившихся в современном искусстве. В действите­льности это возражение гораздо старше, чем современ­ная технология и наука, поскольку человек начал поль­зоваться инструментами с самых первых шагов своей истории. Так, две с половиной тысячи лет назад китай­ский мудрец Чжуан-цзы уже говорил об опасности, ко­торую порождают машины:



«Как-то во время своего путешествия к северу от ре­ки Хан Цзы-гун увидел старика, работавшего у себя в огороде. Тот вырыл оросительную канаву и теперь по­минутно спускался в колодец, чтобы набрать воды в со­суд, а затем вылить ее в канаву. Хотя он трудился без остановки, результаты его труда были скудными.


Цзы-гун сказал: «Есть способ, благодаря которому ты сможешь наполнить водой сотню канав за день и с гораздо меньшими усилиями. Хочешь узнать о нем?». Старик остановился, взглянул на него и спросил: «И в чем он заключается?». Цзы-гун ответил: «Нужно взять деревянный рычаг и привязать к нему с одной стороны груз. Таким образом ты сможешь черпать воду так бы­стро, что она хлынет потоком. Это называется колодец с воротом».

Тогда гнев отразился на лице старика, и он сказал: «От своего учителя я слышал, что тот, кто использует машины, и сам выполняет всю свою работу, как маши­на. У того же, кто выполняет свою работу, как машина, и сердце становится машиной, а тот, у кого в груди сер­дце, как машина, теряет свою простоту. Потерявший же простоту перестает понимать влечения своей души. А когда человек перестает понимать свою душу, ему не­легко остаться честным. Я уже слышал раньше о таких вещах, но мне стыдно пользоваться ими».

В этой древней притче, бесспорно, содержится глубокая мудрость, ибо «непонимание влечений своей души», пожа­луй, одно из самых удачных определений состояния чело­века, оказавшегося в современном кризисе. Технология, машины распространились в нашем мире в такой степени, что китайскому мудрецу это даже в голову не могло прий­ти.

Та «простота», о которой он говорит, — продукт гораздо более сложный и изощренный, чем что бы то ни было со­зданное обществом со специализированной технологией, где специализация проникла в чувственную жизнь. Но са­мое интересное в этой притче то. что она пришлась по вку­су Гейзенбергу. Ньютон не увидел бы в ней ничего приме­чательного. И дело не только в том, что современная физи­ка отказывается от специализированного визуального про­странства Декарта и Ньютона. Она вновь вступает в слож­ное слуховое пространство бесписьменного мира. Такое слуховое пространство и в самом примитивном обществе, и в настоящую эпоху представляет собой всеобщее поле си­мультанных отношений, где «изменения» кажутся такими же бессмысленными и неинтересными, какими они каза­лись уму Шекспира или сердцу Сервантеса. Отставив в сторону вопрос о ценностях, нам следует сегодня постара-


ться понять, что под влиянием электрической технологии мы в наших самых обычных повседневных переживаниях и действиях становимся похожими на людей примитивной культуры. Это влияние проникает в нас не через наши мысли и мнения, к которым мы научились относиться кри­тически, а через нашу повседневную чувственную жизнь, где выкристаллизовываются матрицы нашего мышления и поведения. В нашей книге мы постараемся объяснить, по­чему печатная культура дает человеку язык мысли, дела­ющий его совершенно не готовым к тому, чтобы воспри­нять язык им же созданной электромагнитной технологии. Стратегию, к которой следует прибегнуть любой культуре в подобный период, указал в свое время Вильгельм фон Гумбольдт:

Человек обращается со своими объектами, главным образом (или, можно сказать, исключительно, посколь­ку его чувства и действия зависят от его восприятия), так, как они ему даны в языке. По мере того как он пы­тается выразить свое бытие с помощью языка, он сам попадает в языковую ловушку: любой язык помещает народ, которому он принадлежит, в магический круг, и из него нельзя выбраться, кроме как вступив в другой21.

Такое понимание породило в наше время технику под­вешенного суждения, с помощью которой мы можем кри­тически отнестись к допущениям, лежащим в основе наше­го мышления, и преодолеть их ограниченность. Теперь пе­ред нами открывается возможность научиться жить даже не только как амфибии, т.е. в двух сопредельных мирах, а плюралистично — во множестве миров и культур одновре­менно. Мы больше не связаны одной культурой — единст­венной конфигурацией соотношения чувств — так же, как мы не связаны одной книгой, одним языком или одной тех­нологией. Культурная задача, стоящая сегодня перед нами, подобна задаче, которую решает ученый, стремящийся определить погрешность инструмента своего исследования, для того чтобы ее учесть и исправить. По всей вероятности, распределение человеческого потенциала по отдельным культурам станет вскоре таким же абсурдным, каким уже

21 Цит. по: Cassirer, Language and Myth, p.9.


стала специализация в отдельном предмете или дисципли­не. Вряд ли наш век можно обвинить в одержимости боль­ше, чем любой другой; просто он сумел осознать сам факт и условия своей одержимости, чего не удавалось ни одной другой эпохе. Интерес же к бессознательному, личному и коллективному, ко всем формам примитивного сознания, интерес, которым отмечено наше время, восходит еще к восемнадцатому веку, когда дала о себе знать первая мощ­ная реакция, направленная против печатной культуры и механизации промышленности. Можно ли утверждать, что то, что началось как «романтическая реакция», устремлен­ная к органической целостности, ускорило открытие элект­ромагнитных волн? Трудно сказать. Но, безусловно, это от­крытие вновь создало симультанное «поле» всех человече­ских действий, благодаря чему человеческий род теперь существует в условиях «глобальной деревни». Мы живем в едином тесном пространстве, оглашающемся звуком пле­менных барабанов. Вот почему сегодняшний интерес к «примитиву» так же банален, как озабоченность девятнад­цатого века «прогрессом», и в равной степени не имеет от­ношения к нашим проблемам.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.