Сделай Сам Свою Работу на 5

КАЛС УЗНАТЬ ПОГОДУ, НЕ ГЛЯДЯ В ОКНО





Теперь после столь длительного захода в область бытовых тестов, можно поговорить и о тех, которыми наводнена современная психология.

Как ни странно, большинство из них по характеру процедуры мало чем отличаются от бытовых. Все те же, более или менее бессмысленные задания, вопросы, картинки. Разница, во-первых, в аппарате интерпрета­ции, во-вторых, в претензиях: первое больше, второе меньше. Если любое человеческое проявление, любое действие и даже бездействие можно в какой-то степе­ни рассматривать как тест, ибо все связано со всем, то серьезные тесты в этом смысле отличаются только прицельностью. Взять быка за рога, ближе к делу... Для проверки математических способностей человека заставляют решать задачу, а не танцевать, хотя и твист, вероятно, мог бы дать что-то в плане отрица­тельной корреляции (сказала же Мерилин Монро: «Мужчины, с которыми мне интересно разговаривать, обычно не умеют танцевать»).

В само.« простом случае тест просто «кусок» дея­тельности, на предмет которой идет тестирование: та ложка, по которой узнают о содержимом котла (test — по-английски «испытание», «проба»). В самом слож­ном (и таких большинство) некая стандартная проце­дура, в ходе которой, как полагают, выявляется каче­ство, важное для чего-то совсем другого. Первым тестом на профпригодность работника физического труда была, конечно, кормежка: «быстро ест —быст­ро работает» — народный вывод, вполне обоснованный психофизиологией личного темпа. Один превос­ходный музыкант уверял меня, между прочим, что хороший аппетит служит и признаком композиторско­го таланта, что он не знает ни одного хорошего ком­позитора с плохим аппетитом.



— А бывают плохие композиторы с хорошим ап­петитом? — спросил я.

— Увы.

В 80-х годах прошлого столетия в лаборатории Фрэнсиса Гальтона, родоначальника психогенетики, зародились первые тесты на интеллектуальность — конкуренты каверзного племени контрольных экза­менов и зачетов, с которыми мы начинаем воевать, едва переступив порог школы. Эти признанные вете­раны в ряду тестов, проделав бурную эволюцию, на­плодили массу шкал для определения различных ум­ственных способностей. Главным же их порождением оказался знаменитый КИ — коэффициент интеллек­туальности, вокруг которого и поныне идут оживлен­ные споры.



Как он возник?

Собрались взрослые дяди и тети, преподаватели и психологи, и стали думать: а что может знать и уметь своим умом пятилетний человек? Шестилетний? Вось­ми?.. Десяти?.. — и так далее. Из того, конечно, что знаем и умеем мы, взрослые дяди и тети. Придумали. А потом стали проверять свои предположения на этих человеках. Стали давать им всякие задания, многим тысячам. Конечно, одни с этими заданиями справля­лись блестяще, другие средне, третьи слабо, четвер­тые совсем нет. И выработали дяди и тети среднюю норму интеллекта для каждого возраста. А потом стали давать эти задания новым и новым человекам, подсчитывать, набирают ли они норму, и это уже был тест. Набрал восьмилетний норму для десятилетне­го — значит, умственный возраст его не восемь, а десять. А потом множили этот умственный возраст на сто, делили на настоящий возраст, и получался КИ. Его абстрактная норма — 100.

Вот, собственно, все. Такова самая общая схема рождения теста, а вариантов, процедурных модифи­каций видимо-невидимо.

КИ стал работать. Его обширную статистику срав­нили с жизненной эмпирикой, и получились ожидае­мые совпадения: высокий социальный статус, высокая квалификация, интеллектуальная профессия — он вы­сок. Бедность, социальная запущенность, низкая ква­лификация — он низок. Все ясно. У однояйцевых близнецов — самое высокое совпадение. Но оказа­лось:

что среди тех, кто имеет КИ порядка 130 и вы­ше, попадаются люди, жизненно вполне заурядные и даже неполноценные;



что среди тех, чей КИ меньше 100 и даже около 70, встречаются люди не только обычного ума, но и бле­стящие, выдающиеся. Не часто, но все-таки.

Показательность теста — любого — максимальна в массовом масштабе и минимальна в индивидуаль­ном. Можно быть уверенным, что контингент принятых в университет в целом способнее контингента отсеяв­шихся, но нельзя быть уверенным, что среди прова­лившихся нет Эйнштейна. Это элементарно, что гово­рить, но, увы, не все это понимают.

И еще оказалось:

что средний умственный возраст новобранцев, призываемых в армию, равен двенадцати годам (по французским данным);

что КИ сорокалетнего человека, если не делать специальных поправок, в типичных случаях падает до 50, потому что лет после двадцати умственный возраст, по крайней мере по тем показателям, кото­рые измеряет тест, перестает увеличиваться.

Сейчас признано почти всеми, что КИ измеряет только фактически достигнутый уровень интеллекта или умственную подготовленность, причем в довольно узком плане; каков в достижении этого уровня удель­ный вес природных способностей, а каков — среды, образования, воспитания, — сказать нельзя.

Я лично отношусь к тестам на интеллектуальность с большим уважением и опаской. Свои умственные способности с помощью тестов, например, таких:

— Десять секунд на размышление! Поставьте еди­ницу в том месте круга, которое не находится ни в квадрате, ни в треугольнике, и двойку в том месте треугольника, которое находится в квадрате, но не в круге.

— За пять секунд! Напишите в первом кружке по­следнюю букву первого слова, во втором кружке третью букву второго слова, в третьем кружке пер­вую букву третьего слова:

— я пытался проверять неоднократно, но с такими плохими результатами, что не выдерживал и бросал в самом начале, чтобы не увеличивать комплекс неполноценности. Я уважаю людей, у которых это по­лучается.

У коллег отношение к тестам варьирует, возмож­но, тоже в некоторой связи с личными результатами. Все, кроме крайних энтузиастов, понимают, что тест с полной достоверностью измеряет только себя (и то не всегда), и все, кроме крайних скептиков, стремятся использовать их как можно шире. Пусть тест несо­вершенен и ненадежен, но это уже все-таки что-то известное. Пусть зеркало кривое, зато одно и то же. Какая-никакая, а объективность, количественность... В конце концов мы же ничего не теряем, применив тест, мы же оставляем за собой право с ним не по­считаться...

Это минималистский подход. Максималисты же говорят: пройди мой тест, и я решу, стоит ли с тобой вообще разговаривать.

Я не могу поведать читателю и о сотой доле те­стов, которые существуют на сегодня, по той простой причине, что я и сам знаю их в весьма ограниченном количестве. Что ни день, то новые — хотя один ста­рый, как говорят, лучше новых двух. Как психиатра, меня, конечно, особенно привлекают так называемые прожективные. Начало свое они берут из такой глу­бины веков, что и сказать невозможно (от гаданий на гусиных потрохах, на свечках и на кофейной гуще, от видений, внушаемых прожилками мрамора, клу­бами дыма или облаками), а строятся на том же законе, по которому голодный человек вместо «кара­ван» говорит «каравай», а фельдшер вместо «приз­ма» читает «клизма».

Вот тест Роршаха, уже заслуженный, популярный, но по-прежнему интригующий. Просто клякса, раздав­ленная внутри сложенного пополам листка бумаги, — ну-ка, что вы там видите? Если просто кляксу, плохи ваши дела, серая вы личность. Если бабочку или ле­тучую мышь, это еще куда ни шло. Если мотоцикл, то вы арап по натуре с мещанским уклоном. Если сразу мною всякого разного, то у вас богатое вооб­ражение, в вас стоит покопаться. А я увидел в кляк­се всего лишь поперечный разрез позвоночника со спинным мозгом.

Прожективный тест рассчитан на то, чтобы заце­пить и вытащить скрытую установку подсознания, ну а в интерпретациях, конечно, весьма велико число степеней свободы. В одном тесте, уже полубытовом, испытуемому предлагается дорисовать что вздумает­ся, только быстро, импульсивно, в каждом из шести квадратов (качество рисунков не имеет значения):

Дорисовали?

Даю образец интерпретации одного результата:

1) Этот человек имеет одну, весьма заманчивую и земную цель в жизни.

2) Он (она) следует своей линии непреклонно, не подвергаясь чьим-либо влияниям.

3) К своей семейной жизни он (она) относится, как к тюрьме.

4) Этот человек не только общителен, но и спо­собен тонко вести политику.

5)С мыслительными способностями у него (у нее) дела обстоят своеобразно: предпочитает вообще не размышлять.

6) К вопросам любви у него (у нее) подход до­статочно активный, но без особой утонченности.

Теперь поясняю замысел авторов теста.

Первый квадрат характеризует вашу целеустрем­ленность: если точка становится центром фигуры — вы человек единой цели.

Второй — самостоятельность: подвержены или нет влиянию чужой воли; сильная внушаемость, когда рисуется еще какая-то волнистая линия.

Третий — отношение к семейной жизни; совсем плохо, когда много рисуется вне маленького углового квадрата.

Четвертый — отношение к коллективу, к обще­нию, так называемая «коммуникабельность»: если вы стремитесь как-то связать верхнюю и нижнюю диа­гонали, то вы коммуникабельны.

Пятый — абстрактный или конкретный характер мышления, смотря по тому, что рисуется на пустом месте: какая-нибудь геометрическая фигура, предмет или зверюшка, человечек и т. п.

Шестой — отношение к сексу: когда параллель­ные линии в рисуночной интерпретации как-то про­тивопоставляются друг другу, то это означает заин­тересованность в данном вопросе, чем в большей сте­пени и с большими украшениями — тем большую.

Не буду высказывать мнения о достоверности этого теста, читателю предоставляется возможность самостоятельной проверки.

Самые примитивные прожективные тесты — это плохо замаскированные провокации, но на опреде­ленных уровнях и они работают. Для выявления отно­шения к начальству американским новобранцам пред­лагался рисунок: «Матрос перед офицером». Одни толковали его так: « матрос получает взыскание»; другие: «матрос обращается к офицеру с просьбой»; третьи: «офицер поручает матросу серьезное задание». Представители первой группы оказались дисциплини­рованными, но безынициативными (проецируют в тест свой страх наказания), второй — самыми не­зависимыми и непослушными, а последние, конечно, самыми ревностными служаками. В качестве теста на отношение к службе предлагался рисунок «счаст­ливый матрос». Толкования были: «матрос получил новое назначение» и «матрос демобилизовался». Тут уж все ясно.

А вот тест на эгоизм-альтруизм, которым амери­канские социологи испытывали выпускников профессиональных училищ. Перед каждым испытуемым было две кнопки, на которые он должен был нажи­мать при предъявлении сигналов. Процедура нарочи­то усложнялась. Давали понять, что работа с первой кнопкой отражает личную профпригодность испытуе­мого, а со второй — качество преподавания. Фикси­ровали скорость реакции. «Эгоисты» резвее нажимали на первую, «альтруисты», не желавшие подводить преподавателя, — на вторую.

Психологи сравнивали тесты с медицинским тер­мометром: он, конечно, не ставит диагноза, тем более не лечит, но тому и другому способствует. Правда, и на этот счет были разные мнения. Рассказывают, что однажды Ганнушкин делал обход в клинике вме­сте с психологом, ярым энтузиастом метода тестов. Подойдя к одному из новых больных и сказав с ним буквально два слова, знаменитый психиатр изрек на врачебном наречии:

— Слабоумен.

— Но как вы об этом узнали без тестов?! — изу­мился сопровождающий.

— А зачем мне барометр, если я могу узнать погоду, взглянув в окно? — был ответ.

Возразить на это трудно, но энтузиаст вправе сказать, что тесты и предназначены как раз для тех случаев, когда окна плотно завешены.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.