СМЕХОВОЙ ХАРАКТЕР МАССОВЫХ ФОРМ СФЕРЫ ДОСУГА

«Если смеяться, так уж лучше смеяться и над тем, что действительно достойно осмеяния всеобщего».

Н.В. Гоголь

Наличие «смеховой культуры», используя выражение М.М. Бахти­на, в таких досуговых действиях, как «праздник дураков» или День

' Панченко A.M. Развал начинается с «гэканья» // Мир за неделю. 1999. - № 9. – С. 8

² Пушкин А.С. Поли. собр. соч. 2-е изд. - М., 1958. - Т. X. - С.872.

³ Цит. по: Ключевский В.О. Русская история. - Т.Ш. - С.87.

смеха, вечер КВН, юморина и т.д., казалось бы, дает основание счи­тать ее еще одной особенностью массовых форм национальной сферы досуга. Тем более что русский человек издавна склонен к веселью, смеху, розыгрышу.

Однако упомянутые «смешные» действа - лишь только часть сфе­ры досуга. Распространять особенности части на целое, к тому же весьма многогранное, вряд ли справедливо. И самое существенное: «смеховая культура» весьма самодостаточна. Ее проявление в формах сферы досуга требует отдельного разговора.

Термин «смеховая культура» в научный и практический обиход ввел М.М. Бахтин (1895-1975). Выводя «смеховую культуру» из народного карнавального действа, он подчеркивал, что именно смех - «празднич­ный, карнавальный»¹, и по своему существу, и по своей форме явля­ется тем зерном, которое вызывает к жизни многочисленные произве­дения комедийной направленности как в литературе, так и в различ­ных видах искусства. В том числе, добавлю от себя, и в разнообразных формах сферы досуга. Все это в совокупности является «частями и частицами единой и целостной народно-смеховой, карнавальной куль­туры»².

Смысл этого высказывания выходит далеко за пределы западно­европейской карнавальности, которая была основой для размышлений Бахтина. Он может быть отнесен к народной «смеховой культуре» всех народов. Разумеется, речь не идет о механическом перенесении выво­дов ученого на природу русской национальной культуры. За универса­лизмом утверждаемой М. Бахтиным системы нельзя забывать о нацио­нальных ее особенностях в каждой стране, в том числе и в России.

Каждая эпоха, равно как и каждый народ, рождает свою особую, специфическую «смеховую культуру», история которой, к сожалению, все еще не написана. Сущность смешного, утверждал Д.С. Лихачев, остается «во все времена одинаковой, однако преобладание тех или иных черт в «смеховой культуре» позволяет различать в смехе нацио­нальные черты и черты эпохи»³.

Что характерно, к примеру, для французского юмора? Он - всегда изящен, ироничен, остроумен, даже если существует в границах «чер­ного юмора». (Как в этой эпитафии на могильном камне: «Прохожий,... до скорого!») Иной характер юмора у англичан, которые более склон­ны к парадоксальности, к едкой насмешке. (Б. Шоу - велосипедисту, сбившему драматурга во время его прогулки: «Увы, милейший, вам очень не повезло: вы чуть было не вошли в историю»).

Русский же смех - это прежде всего горечь и сарказм, особенно явственно присутствующие в произведениях Грибоедова, Гоголя, Сал­тыкова-Щедрина. Разумеется, с его поправкой на принадлежность

¹ Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле... С.15.

² Там же. С.6.

³ Лихачев Д.С, Панчснко А. М., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. - М., 1984. -С.7.

тому или иному сословию. Об этом писал В.Я. Пропп: «...в пределах каждой из национальных культур разные социальные слои будут об­ладать различным чувством юмора и разными средствами его выра­жения»'.

Смеховой аспект в русской культуре существовал еще в Средние века. Он проявлялся, во-первых, в пародировании церковных песнопе­ний, молитв, в том числе даже такой, как священнейший «Отче наш». Причем, как отмечает Лихачев, «.. .нет никаких указаний на то, что эти произведения запрещались. Напротив, некоторые снабжались преди­словиями к «благочестивому читателю». Функция смеха в данном слу­чае - «обнажать, обнаруживать правду, раздевать реальность от покро­ва этикета церемониальности, искусственного неравенства...»².

Еще одна форма проявления смехового элемента в русской средне­вековой культуре - балагурство, с помощью которого, как отмечал Д.С. Лихачев, разрушалось истинное значение слова, коверкалась его внешняя форма. Балагур вскрывал «нелепость в строении слов», произ­носил, часто в рифму, слова «внешне похожие по звучанию»³ и т.п.

Эти две формы смехового аспекта существовали и в представлени­ях, даваемых скоморохами, и в святочных обрядовых действах (вспом­ним хотя бы о «похоронах Костромы», которые символизировали пре­одоление смерти)⁴, и особенно в масленичных гуляниях, с их общим праздничным весельем.

Позднее, в XV11I в., «смеховая культура» получила свое наивысшее развитие в петровский период. Это были различные маскарады, шу­товские праздники и шествия. При Петре стали отмечать 1 апреля как «день всех дураков»⁵. Для организации «шутейных праздников» Петр даже учредил коллегию пьянства или «сумасброднейший, всешу-тейский и всепьянейшей собор», коим ведал шут, носивший титул «князя-папы», или «всешумнейшего и всешутейшего патриарха мос­ковского, кокуйского и всея Яузы». При «князь-папе» состоял конклав из 12 «кардиналов», «отъявленных пьяниц и обжор, с огромным шта­том таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе

¹ Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. - М., 1999. - С.22.

² Лихачев Д.С. и др. Смех в Древней Руси. С. 16.

³ Там же. С.21.

⁴ В этом действе человек, изображавший мертвеца Кострому, в конце игры вска­кивал и пускался в пляс. Допускалось и прыганье через «покойника», которое являлось выражением мысли о преодолении смерти.

⁵ Кстати, праздник этот появился во Франции во второй половине XII в. Поводом к его возникновению стал указ короля Карла XI, в соответствии с которым праздно­вание Нового года переносилось с 1 апреля на 1 января. Тем не менее подчинившись этому указу, многие подданные короля не пожелали расставаться и с первоапрельским праздником. Их-то первоначально и называли «первоапрельскими дураками», которых и принято было разыгрывать. Обычай розыгрыша довольно быстро распространился не только по всей Франции, но и по Европе. Петр ознакомился с ним во время своих европейских поездок.

не появятся в печати»¹, - писал В. О. Ключевский. Он же отмечал, что уже на первой неделе Великого поста в столице устраивалась покаян­ная процессия, в которой ряженые в вывороченных наизнанку, шер­стью наружу, шубах - символах древнерусского шутовства, двигались «на ослах и волах, или в санях, запряженных свиньями, медведями и козлами»². И это было не единственное такое действо.

Громадной популярностью пользовались и пародийные свадьбы, сценарии которых часто сочинял сам Петр I. Таковыми были «свадьба» «князя-папы» Зотова в 1715 году, «князя-папы» Бутурлина в 1721 году и т.д., пародирующие церковное венчание. В церковь и обратно «свадеб­ная процессия» шла обычно под шутовскую музыку и колокольный звон. Для Бутурлина, например, соорудили «брачное ложе в большой дере­вянной пирамиде; внутри она была освещена свечами, ложе было убра­но хмелем, а по сторонам стояли бочки с вином, пивом и водкой; царь напоил их в последний раз из сосудов, имевших вид больших половых органов, затем их оставили одних; в пирамиде были оставлены дыры, в которые можно было видеть, как вели себя молодые»³.

Казалось бы, все эти действия есть не что иное, как пародия на религию, развенчание и отрицание христианства. Впрочем, В. О. Клю­чевский трактует все это иначе, замечая, что в данном случае «глуми­лись не над церковью, даже не над церковной иерархией, как учреж­дением: просто срывали досаду на класс, среди которого видели много досадных (попросту, никчемных. - ВТ.) людей»⁴. В этом повинно было само духовенство, которое, требуя от своей паствы неукоснительного выполнения всех христовых заветов, само же продолжало вести дале­ко не праведный образ жизни. Петр все это видел и понимал. Будучи человеком набожным, он чтил и великолепно знал церковные обряды. Обладая, как рассказывают современники, сильным голосом, любил петь во время церковных служб на клиросе среди певчих. Вместе с тем он весьма «скорбел о невежестве русского духовенства, о расстройстве церкви»⁵. И «шутейные» действа, которые он организовывал и в ко­торых принимал активное участие, было, по сути, формой критики ду­ховенства, которое своим поведением дискредитировало проводимые во славу России реформы.

Однако - на Руси так издавна повелось - то, чем увлекаются при дворе государя, этим же самым увлекаются и его приближенные. Поэтому не станем удивляться тому, что развлечения эти в петровские времена были столь же грубы и еще более разнузданы. А.Н. Толстой так описывает их в романе «Петр Первый»: «Что не родовитее хозя­ин - страннее придумывали над ним шутки. Князя Белосельского за строптивость раздели нагишом и голым его гузном били яйца в лоха-

¹ Ключевский В.О. Исторические портреты. — М., 1990. - С. 184. ¹ Там же. С. 185.

³ Цит. по: Поликарпов В. С. История нравов России. - М., 1995. — С.195.

⁴ Ключевский В.О. Исторические портреты. С. 185. * Там же. С. 186.

ни. Боборыкина, в смех над тучностью его, протаскивали сквозь сту­лья, где невозможно и худому пролезть. Князю Волконскому свечу забили в проход и, зажгя, пели вокруг его ирмосы¹, покуда все не по­валились от смеха. Мазали сажей и смолой, ставили кверху ногами. Дворянина Ивана Акакиевича Мясного надували мехом в задний про­ход, отчего он вскоре и помер... Святочная потеха происходила такая трудная, что многие к тем дням приуготавливались, как к смерти...»². Только при Екатерине II, да и то не сразу, некоторая грубость, из­лишняя раскованность нравов, столь характерная для петровских вре­мен, стала сменяться более утонченными забавами и развлечениями. Хотя характер «смеховой культуры» изменился незначительно.

В XIX в. в России широко распространилось балагурство балаган­ных дедов. Однако если в остротах царских шутов и даже в органи­зации «шутейных» процессий XVIII в. ощущался легко улавливаемый сатирический подтекст, то балагурство балаганных дедов было всего лишь, как отмечал Д.С. Лихачев, «смех ради смеха, лишенное какого бы то ни было сатирического характера шутовство»³.

Сатирический оттенок несколько усилился в представлениях мно­гочисленных кафе-шантанов, т.е. ресторанов с эстрадной программой, кабаре (театров миниатюр), артистических кафе (вроде «Дома интер­медий» - 1910 г., «Бродячей собаки» — 1912 г., «Привала комедиан­тов» - 1916 г. и др.), появившихся в самом конце XIX - начале XX в. Прежде всего в столицах и ряде губернских городов. Так, например, в 1912 году только в Петербурге и Москве насчитывалось, по одним данным, 125 кабаре (или театров миниатюр)⁴, а по другим - свыше

150⁵.

Впрочем, уровень смеха, звучащий на эстраде в этот период, был недостаточно высок. Пошлость, скабрезность были едва ли не самы­ми заметными его качествами. Недаром П.И. Чайковский в своих за­метках об эстрадной программе в ресторане «Славянский базар» довольно саркастично ее оценивает. «Немало забавного было в пер­вом вечере базара, - писал он. — Забавен был миниатюрный оркес­трик, сопровождавший арию из «Гальки», петую г. Додоновым... Забавен был неизвестный молодой человек, продирижировавший эту арию, кстати и некстати с комической серьезностью размахивающий руками... Забавна была госпожа Енгалычева, стремительно вбежав­шая в залу, как будто ища кого-то, и столь же стремительно пропев­шая донельзя избитый романс «Прости на вечную разлуку». Но всего забавнее был какой-то господин, усевшийся к маленькому столику... и с таинственным видом... буквально прошептавший «Записки су-

^1.Ирмос - (с грсч.): вступительный стих в церковных песнопениях, показывающий содержание прочих стихов канона.

² Толстой А. Петр Первый. - Л., 1972. - С. 203-204.

³ Лихачев Д.С. и др. Смех в Древней Руси. С.59.

⁴ См.: Тихвинская Л. Кабаре и театры в России. - М., 1995.

⁵ См.: Кузнецов Е. Из прошлого русской эстрады. - М„ 1958.

масшедшего» Гоголя»'. Максим Горький был еще более категоричен в оценке представлений, дававшихся в ресторанах и кафе. Он назы­вал их «популяризацией разврата и имитацией искусства»².

Характер «смеховой культуры» изменился, и весьма решительно уже в первые послереволюционные годы. В России всевозможные власти­тели, попы, купцы и прочие представители господствующих классов всегда были объектами всяческого осмеяния. После революции это осмеяние стало еще большим, особо язвительным и острым. Этому способствовали не только «Окна РОСТА», названные В. Маяковским «грозным смехом». Но и созданный в 1920 году «Театр революцион­ной сатиры» (Теревсат), но и возникшие чуть позже «Живые театра­лизованные газеты» (ЖТГ). В эти же годы (точнее, в 1923 г.), появи­лась «Синяя блуза», сыгравшая значительную роль в развитии после­дующих комедийных форм досуговой культуры.

Организаторам и руководителям первой «Синей блузы» был Борис Южанин, вспоминавший позднее: «МСПС (Московский совет профес­сиональных союзов. - В.Г.) предлагает дать здоровое зрелище в чай­ных - столовых. Взамен пошлого зубоскальства дореволюционной эстрады. Зовут наше студенчество. Желающих нет. Иду я. В Между­народный день кооперации (июль 1923 года) даю пробу.

Пишу монолог, стихи, сцену - лубок с частушками на заданные темы... Идут разговоры о плановом обслуживании окраинных чайных, посещаемых сезонниками»³.

Нетрудно вообразить, какой фурор вызвало самое первое выступ­ление «Синей блузы» в чайной, когда вдруг, среди столиков с пивом и раками, появился не хмельной баянист со знаменитыми «Кирпичи­ками», а молодые красивые парни и девушки, которые весело повели разговоры на острые и злободневные темы. А поговорить было о чем: ведь это были годы НЭПа. Надо заметить, успех не замедлил себя ждать. И вскоре сценическими площадками для выступлений «Синей блузы» становятся и сцены клубов, и подмостки парков, и импрови­зированные эстрады на производственных участках.

«Синяя блуза» - славная страница в становлении советской сферы досуга; ее опыт был чрезвычайно полезен для многих последующих форм досуговой культуры, в том числе для агитационно-пропаганди­стских и агитационно-художественных бригад, студенческих театров эстрадных миниатюр (СТЭМов) и, конечно же, вечеров веселых и находчивых (КВН), появившихся в 1961 году.

И существовавшие в XVIII-XIX вв., и существовавшие в XX в. формы «смеховой культуры» подтверждают справедливость выводов М. Бахтина о том, что зрительский (читательский) успех любого из ее проявлений может быть достигнут только при определенных ус-

¹ Чайковский П.И. Музыкально-критические статьи. — М., 1953. — С.66.

²Горький М. Собр. соч.: В 30 т. - М„ 1953. - Т. 23. - С.237.

³ Южанин Б. Пять // Синяя блуза. 1928. - № 76.

ловиях. Если, во-первых этот смех всенароден, т.е. когда «смеются все, это смех «на миру»¹. Иначе говоря, «смеховой материал» адре­сован всем, находящимся в зрительном зале любого досугового цен­тра².

Если, во-вторых смех «универсален», т.е. подвергает осмеянию все, что «представляется смешным, воспринимается и постигается в своем смеховом аспекте, в своей веселой относительности»³. И в этой уни­версальности, кстати, проявляется демократический характер смеха. Здесь нет и не может быть никаких сословных или ведомственных перегородок. Хотя, скажем, человек, воспитанный на юморе грубом, т.е. юморе матерного анекдота или острот подворотни, вряд ли в со­стоянии оценить тонкий сарказм, например, Эразма Роттердамского или Джонатана Свифта. Стало быть, программа, построенная на «смехо­вом материале», должна быть выстроена весьма тщательно («тщатель­нее», по М. Жванецкому), с непременной ориентацией на уровень об­разованности и культуры публики. Впрочем, при этом не следует за­бывать, что организатор смехового действия (или его исполнитель) может находиться лишь в одной из двух ситуаций: либо поднимать аудиторию до своего уровня (при условии, что этот уровень до-стоен и основателен), либо опускаться до уровня аудитории⁴.

И, наконец, в-третьих, что также немаловажно: никогда нельзя забывать, что смех, почти всегда, «амбивалентен»: он «и отрицает, и утверждает, и хоронит, и возрождает»⁵. Восприятие смешного не­редко способно вызывать двойственные переживания: одновремен­но - и радость, и горечь. Наиболее разительное подтверждение тому - монологи А.И. Райкина в его последних спектаклях, вызы­вавшие в зрительном зале не гомерический хохот (как бывало ранее), а напряженное молчание, и какой-то горький комок в горле, и пре­дательскую слезу в уголках глаз. И все же нельзя не заметить, что в этой двойственности смеха, в его амбивалентности, как правило, верх берет оптимизм. Вот почему смех несет чаще всего жизнерадостное, ликующее веселье.

Нельзя не обратить внимание еще на одно условие (четвертое), под­черкнутое Бахтиным, особо существенное для сферы досуга. В «сме­ховой культуре» активно заявлен «игровой момент», который позволя­ет рассматривать все существующие формы «смеховой культуры» не

¹ Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле... С. 15.

- Впрочем, при восприятии «смехового материала» нельзя забывать о том, что смех диалектичен. Это знает любой актер, исполняющий комедийную роль, или оратор, использующий приемы остроумия. То, например, что оратору может показаться смеш­ным и достойным быть обнародованным, аудитория может воспринять даже без тени легкой улыбки.

³ Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле... С.15.

⁴ Об использовании форм юмора и сатиры в практике досуговой деятельности см. авторские работы: Юмор и сатира, как средства нравственного воспитания в клубе. 4.1-3 - М„ 1987-1989., Юмор и сатира на клубной сцене. - М.,1989.

⁵ Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле... С.15.

как чисто художественные и к тому же театрально-зрелищные. Их во­обще, утверждает ученый, «нельзя относить к искусству», ибо они на­ходятся «на грани искусства и самой жизни. В сущности, это - сама жизнь, но оформленная особым игровым способом»¹.

Выводы М. Бахтина существенны и принципиальны для организа­ции любого комического действия, ибо каждое из них есть проявление того или иного уровня «смеховой культуры». Каждая комическая фор­ма в сфере досуга - есть звено (и мы об этом говорили) единой си­стемы, называемой «смеховой культурой». Во всех организуемых в часы досуга комических действах смех — главное действующее лицо. Или, точнее говоря, стержень организуемого действия, направленного на то, чтобы или показать несоответствие явления (или изображаемой личности) высоким идеалом и тем самым высмеять их. Или просто создать праздничное, веселое, радостное мироощущение у всех, кто готов погрузиться в атмосферу организуемого досугового действия. Разумеется, подобное погружение будет успешным в том случае, если у человека есть определенная психологическая установка на развлече­ние, шутку, остроту, розыгрыш и пр. Оно будет тем глубже и плодо­творнее, если данный человек обладает чувством юмора. Можно ска­зать, владеет культуройсмеха.

Культура смеха невозможна без определенного интеллектуального уровня личности, сложившейся у нее системы социальных и эстети­ческих идеалов. Об этом еще Н.В. Гоголь говорил, подчеркивая при этом, что «нужно со смехом быть очень осторожным, - тем более что он заразителен, и стоит только тому, кто поостроумней, посмеяться над одной стороной дела, как уже вослед за ним тот, кто потупее и поглу­пее, будет смеяться над всеми сторонами дела»².

Значимость формирования культуры смеха средствами, в том числе и досуговой деятельности, трудно переоценить. Это, по сути, форми­рование духовной культуры личности, содействия ее гармоническому совершенствованию. Вследствие этого культура смеха может быть рассмотрена с различных позиций.

В философском смысле культура смеха представляет собой достиг­нутый личностью высокий уровень понимания и осмеяния несоответ­ствия какого-либо социального явления (например, нарушение этичес­ких норм во взаимоотношениях людей) определенным идеалом, при­нятым в данном обществе за образец.

Культура смеха в эстетическом смысле - есть специфическая оцен­ка личностью воспринимаемого объекта. Это - умение увидеть возвы­шенное в ограниченном, а значительное - в несовершенном. Это -умение личности не отделять себя от смешного как от чего-то чуждого и враждебного. Отсюда внешним эстетическим выражением культуры смеха является скорее улыбка, нежели, собственно, смех. Улыбка по-

¹ Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле... С. 10. Гоголь Н.В. Духовная проза. - М„ 1992. - С.293.

нимающая, прощающая, примиряющая и т. д. Возможно, даже улыбка «сквозь слезы», выражающая внутреннее восприятие мира, несмотря на все его несовершенство.

Культура смеха в психологическом смысле - способность человека переживать или, точнее, сопереживать увиденному, заметив (обнару­жив) в поведении или поступках окружающих нечто комическое, но не теряя при этом достоинства, удерживающего от падения в цинизм и пошлость. Наличие этого аспекта у организатора досуговой деятельно­сти свидетельствует, насколько он в состоянии оценить у своих зрите­лей или участников комического действия глубину культуры смеха. Иначе говоря, как каждый из них оценивает шутку (анекдот, карика­туру, шарж). Улавливает ли он комизм ситуации, способен ли смеяться не только над другими, но и над собой, если есть к тому основание. Гоголевский завет смеяться не «над кривым носом», а над «кривой душой» - мудр и актуален; он - свидетельство глубокой культуры смеха

ее автора.

Культура смеха в педагогическом смысле - это способность овла­дения системой приемов, вызывающих смех, помогающих совершен­ствованию человеческой личности. Когда-то Делакруа говорил, что поэтике нельзя научить, как алгебре. Это верно при одном условии -абсолютном отсутствии поэтического дара. Данная аналогия уместна в нашем разговоре о культуре смеха. Только подлинная слепота и глухота к смешному и комическому не позволят совершенствовать, развивать культуру смеха. В. Маяковский был прав, когда призывал «вооружаться сатирическим знанием»; когда мечтал о том времени, когда сатиру, наряду с арифметикой, будут преподавать в школах. Очевидно поэт понимал, что знакомство с системой приемов, форми­рующих «смеховую культуру», поможет, в конечном счете, человеку не только воспринимать, но и репродуцировать комическое.

Каждый из перечисленных аспектов культуры смеха существен и важен для досуговой культуры. Либо мировоззренчески, либо практи­чески. Прежде всего потому, что, как утверждали классики, человече­ство действительно должно весело расставаться со своим прошлым. И это - не акт отчаяния или очередного пустопорожнего развлечения. И это - не попытка отвлечения общества от жгучих, острейших про­блем современности.

Смех - средство, содействующее росту самосознания народа, его политического и нравственного взросления, мужания, выработки его гражданской позиции. Средство, способствующее уничтожению вся­ческой скверны в государстве. Средство, помогающее каждому граж­данину действительно демократического общества подняться до уров­ня самоиронии - этой высшей формы существования «смеховой куль­туры». Вот почему смех, не являясь обязательным свойством всей сферы досуга, тем не менее существен и принципиален для целого ряда массовых форм досуговой деятельности (юморин, «капустников», ве­черов КВН, игровых программ-розыгрышей и пр.).

2.4. СОСЛОВНОСТЬ И ЕЕ ПРОЯВЛЕНИЕ

В ФОРМАХ СФЕРЫ ДОСУГА

Сословие - «люди общего им занятия, одних прав; звание, состояние, разряд, каста».

В. Даль

«... культура и индивидуальная психика («душа») в высокой степени взаимообусловле­ны. Каждый человек, живущий в определенной культурной среде, несет эту культуру в своей психике».

Д. Ранкур-Лаферрьер¹

В одном из телевизионных интервью писатель Б. Васильев как-то сказал, что структурно русская культура есть сочетание двух ее уровней: культуры деревенско-христианской, т.е. народной и дворянско-городской, т.е. светской. Вряд ли можно согласиться с подобным определением. Но то, что эти уровни существуют, абсолютно бесспорно.

Об этом, в частности, говорит в своем исследованиии В.В. Глеб-кин, называя первый из них «социально-детерминированным уровнем, или просто «социальной оболочкой». Называя второй - «уровнем куль­турного моделирования»². Сюда он относит те явления культуры, ко­торые обладают «гораздо большей инерционностью по отношению к социальным изменениям, гораздо большей самостоятельностью и са­модостаточностью»³. Это, как следует понимать, те явления художе­ственной культуры, что создаются творцами — писателями, художника­ми, композиторами и т.д.⁴

Поскольку нас интересует прежде всего генезис досуговой культу­ры, обратим особое внимание на первый уровень в концепции иссле­дователя. Тем более что, по его логике, «социальную оболочку куль­туры составляют те традиции, привычки, которые вырастают из быта, из повседневной жизни, и составляют «обыденную этику» человека»⁵. Формы досуговой культуры так же, по нашему убеждению, принадле­жат к этому же ряду, т.е. ряду «обыденной этики» человека. К тому, что принято называть «культурой повседневности». Разумеется, с по­правкой на те сословные особенности, что были характерны для об­щественной жизни России на протяжении столетий.

¹ Даниэлл Ранкур-Лафсррьср (род. 1943 г.) - профессор русской литературы Кали­форнийского университета, доктор славистики - один из крупнейших специали­стов США по изучению русской культуры.

² Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. М., 1998. - С.46.

³Там же. С.47.

⁴ О влиянии сословности на досуговую культуру см.: Гагин В. Н. Культура России. Сословность и культура. - М., 1999.

⁵ Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. С.47.

Россия всегда была сословной страной. Еще с княжеских времен. С тех самых, когда князь особо привечал личную дружину, создавая для нее привилегированные условия. Это отмечал еще В.О. Ключев­ский, подчеркивая, что все «население Руси первых веков нашей ис­тории распадается на две большие группы: на мужей и на холопов». «Княжи мужи», по его определению, «это служилые люди, состоящие на службе князя»'. Холопы же - собственность либо князя, либо «кня­жи мужей», составляли «последний класс в составе древнего русского

общества XI, ХП вв.»².

В XVIII - XIX вв. основными сословиями считались сословия дво­рян, земледельцев и мещан. Принадлежность к тому или иному сосло­вию в те времена нетрудно было определить не только по костюму или платью, но и по умению их носить, а также по ряду неписаных правил, которые помогали точно выбрать необходимый наряд в зависимости

от ситуации.

К этому надо добавить, что умение вести себя в обществе согласно установленным для него традициям, значило немало. Все эти правила и традиции передавались изустно вплоть до середины XIX в., когда стали появляться на книжных прилавках многочисленные руководства по правилам хорошего тона. Которые, кстати говоря, во многом спо­собствовали тому, что дамы, например, не принадлежавшие к высше­му обществу, старались ему основательно подражать, особенно в на­рядах.

Впрочем, скрыть под нарядом, пусть весьма богатым, свою купе­ческую, скажем, сущность удавалось далеко не всегда, ибо одевались по последней моде и ходили в золотых туфлях жены знаменитых ад­вокатов, артистки, кокотки... Светские же люди держали себя в обще­стве очень спокойно, свободно, просто.

Однако надо заметить, что понятия «дворянство», «крестьянство», равно как и прочие сословные определения, довольно абстрактны; они лишь определяют общее расположение различных социальных слоев на общественной лестнице государственного здания. Да и само поня­тие «сословие» - всего лишь социально-юридическая категория, сум­мирующая наследственно-имущественные права того или иного социального слоя, наличие обязанностей, налагаемых на него обще­ством или дарованных им же привилегий. Но обязательно к тому же юридически оформленных.

И еще - прежде чем будем выявлять особенности сословности в сфере досуга - надо вспомнить, что внутренняя структура любого сословия никогда не была достаточно единой. Это началось еще с Древней Руси, когда ближайшее окружение князя («княжи мужи» или дружина) распадалось на «дружину старейшую и дружину молод-шую»³. Причем первые из них обладали всегда особыми привилеги-

¹ Ключевский В.О. История России. Специальные курсы. - М., 2003. — С. 134.

² Там же. С. 144.

³ Там же. С. 135.

ями. В последующем дворянство было столь же, в сущности, разъеди­нено. Надо было отличать дворянство родовое (или коренное) от стол­бового (т.е. древнего рода), или потомственного (т. е. выслуженного) и т.д. Интерес дворянина к той или иной форме досуговой деятельно­сти практически не зависел от того, к какому виду дворянства он принадлежал. В какой-то мере его потребности могли быть сдержаны только его реальным материальным состоянием. Так, имея доход с имения, в котором работало не менее 40-50 душ крестьян, дворянин вел весьма достойный образ жизни, а, стало быть, содержание его досуга было достаточно разнообразным. Он мог позволить себе иметь ложу в театре, устроить бал, иметь лошадей для выезда или псарню для охоты и т.п. Его же сосед, имевший менее 40 крестьянских душ, не смел и думать о каком-то разнообразии в часы досуга. Чаще всего, коротая его за бутылкой «толстобрюшки» (вспомним гоголевское оп­ределение выпивки).

Впрочем, некоторым представителям дворянства, как свидетель­ствует наша литература, удавалось срывать «цветы удовольствия» либо используя как «ренту» свое имя, особенно, если оно принадле­жало известному роду (Кречинский в драме «Свадьба Кречинского» А.В. Сухово-Кобылина), либо отыскав богатого родственника (Глу­мов в комедии А.Н. Островского «На всякого мудреца довольно про­стоты»), либо ставши любовником состоятельной дамы (Дульчин в драме А.Н. Островского «Последняя жертва») и т.д.

Иначе обстояло дело у крестьянства. Оно так же было не однород­ным и состояло из государственных крестьян (примерно треть всего сельского населения), плативших государству оброк; удельных кресть­ян, плативших оброк на содержание императорской семьи; и помещи­чьих крестьян, принадлежавших дворянству.

Первые из них (государственные и удельные крестьяне) были, в массе своей, более зажиточными. Их прочное материальное положе­ние сказывалось, естественно, и на уровне потребляемой культуры. Здесь всегда отмечался довольно высокий уровень грамотности. Во многих домах имелись личные библиотеки. Зажиточные крестьяне могли позволить себе при нахождении в городе на ярмарке посетить театр, приобрести граммофон, пригласить «ходячих» учителей, кото­рые занимались бы с их детьми, и т.д.

Положение же помещичьих крестьян было значительно более тяже­лым. Именно в этой среде процент бедняцких семей был весьма велик. Естественно, что и возможности досуговой деятельности у них были резко ограничены.

В целом же можно заметить, что хотя крестьянство и не было однородным по своему составу, его культура определялась сферой его трудовой деятельности и образом жизни, сложившимся в течение сто­летий. Отсюда — и привязанность ко всему устоявшемуся, сложивше­муся (в том числе и в сфере досуга). Известно, например, как порой враждебно в дальних селах встречали учителей, не говоря уж об из-

бачах в послереволюционные годы. С недоверием в 20-30-е годы XX в. крестьяне воспринимали и новинки технической революции (радио, кинопередвижку и пр.)

Удельный вес сельского населения в России по сравнению со всеми иными сословиями был значительно большим. Не случайно ее назы­вали во многочисленных публикациях «сельской страной». Н. Бердяев определил ее еще более хлестко, назвав необъятным и темным мужиц­ким царством'. Как справедливо констатирует историк Л.В. Беловин-ский: «Деревенская повседневность во многом определяла повседнев­ность всей нации»² в дореволюционной России. И хотя в XX в. число городских жителей стремительно росло, по своему мироощущению, менталитету Россия долго еще оставалась сельской страной. (И, мо­жет быть, прав все же A.M. Панченко, заметивший, что многие наши нынешние беды как раз и объясняются тем, что мы перестали быть сельской страной, но и городской-то, в полном смысле этого слова, не стали.) Народ, в массе своей воспитанный на традициях и обычаях «милой старины», не смог воспринять городскую культуру глубоко и основательно.

Однако громадный удельный вес сельского сословия еще не озна­чает, что именно оно было основным создателем так называемой свет­ской культуры. Приоритет здесь следует отдать дворянству. Культур­ный след, им оставленный, весьма впечатляет. В.Ф. Овчинников, ис­следуя генерацию таланта в русской культуре, обнаружил, что из 15 анализируемых им видов творческой деятельности, дворянство до­минирует в 9. В том числе из 50 имен дворянского происхождения оказалось: философов - 27, историков — 24, писателей - 27, поэтов — 32, музыкантов (композиторов, исполнителей) - 45 и т.д.³ Интеллиген­ция, для сравнения, доминирует лишь, по его же данным, в 4 видах творчества (архитектура, живопись, театр, балет), а крестьянство — всего лишь в 2 (скульптура, пение).

Склонность индивида к тому или иному виду творческой дея­тельности объясняется не только наличием таланта, образованнос­ти, кругозора, но и (согласимся здесь с исследователем) его «гене­тической предрасположенностью»⁴. И сложившимися традициями конечно же.

Действительно, в дворянском сословии, например, не слишком поощрялись серьезные занятия живописью, скульптурой, балетом или театром. Дворянские дети имели значительно более широкий доступ к образованию. Их воспитание - опять же с детства! - строилось на активном приобщении к литературе, музыке, иностранным языкам. Владение последними позволяло им знакомиться, в подлинниках, с шедеврами европейской культуры за пределами России.

¹ См.: Бердяев Н. Философия творчества культуры и искусства. - Т.2. - С.107.

²Бсловинский Л.В. Изба и хоромы. - М., 2002. - С.7.

³ См.: Овчинников В.Ф. Феномен таланта в русской культуре. С189-190.

⁴ Там же. С.191.

Крестьянству же всего ближе была песня, звучащая и в «работные», и в застольные дни. Отсюда громадное количество народных хоров, создаваемых в помещичьих усадьбах, а также работающих в трактирах и прочих центрах досуга. Отсюда и глубокое потрясение слушателей, без различия сословий, встретившихся с талантливым народным пев­цом. Таким, например, как тургеневский Яков, который пел так, что «от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль... Русская, правдивая, горячая душа звучала и ды­шала в нем и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны»'.

Иначе говоря, крестьянство было более тесно связано с фолькло­ром, традициями и обычаями родного края; оно было значительно ближе к природе. Вот почему именно крестьянство было создателем и хранителем народной культуры: ее песен, сказок и т.п.

Тем не менее именно дворянство прежде всего создало основной творческий генофонд нации. Именно дворянство, а вслед за ним ин­теллигенция явились основными создателями того пласта культуры, который писатель Б. Васильев и называет «дворянско-городским». Но которое вернее было бы назвать элитарным, относящимся к уровню «культурного моделирования». Тем самым нисколько не при­нижается значимость крестьянского сословия в создании художе­ственной культуры России. Более того, вс

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: