Сделай Сам Свою Работу на 5

ШАГ 55. ПРИМЕРЫ НОРМАЛИЗАЦИИ ОТНОШЕНИЙ С РОДИТЕЛЯМИ





 

ДОЧКИ-МАТЕРИ

Валентина Москаленко

 

Света, 28 лет, менеджер по оптовой продаже обуви, женщина с высшим педагогическим образованием, обратилась ко мне с жалобами на головную боль. Она пришла ко мне как к врачу-психоневрологу и не собиралась заострять внимание на внутрисемейных взаимоотношениях. Почему-то наш разговор вскоре соскользнул на тему взаимоотношений между Светой и ее мамой. Маме 54 года, она работает директором школы в Ростове и в Москву к дочери приезжает время от времени.

Отношения у Светы с мамой весьма напряженные. Сейчас она гостит у дочери уже 3-й день, нянчится с внучкой Анечкой, которой полтора года.

По словам Светы, мама слишком вмешивается в дела ее собственной семьи, критикует зятя и дочь. Вот вчера, к примеру, Света искупала Анечку и уложила ребенка в постель. Анечка не хотела спать, плакала. Света ее на руки не взяла, сказала, что пора спать, уже 9 часов вечера.

Тогда бабушка, выражая негодование, подошла к постельке Анечки и сказала:

– Я больше не могу выдерживать это безобразие – ребенок кричит, а родители – ноль внимания! – и взяла ребенка на руки.



Света разозлилась на мать, но сдержала свой гнев и промолчала. Позже, когда ребенок уже спал, они с мамой заспорили, как лучше кормить ребенка – по часам или по требованию девочки.

Бабушка считала, что ребенка можно «испортить», если потакать всякому желанию (недаром она была директором школы). Света считала, что важнее всего улавливать желания ребенка. Для доказательства своей правоты Света приводила аргументы психологов, врачей.

А у бабушки были не менее веские аргументы:

– Я воспитала четверых детей и точно знаю, как надо кормить ребенка!

Список пунктов, по которым возникают разногласия между Светой и мамой, мог быть бесконечным.

В целом, заключает Света, у мамы характер несносный, во все вмешивается, от ее советов некуда деться, помогает там, где ее не просят. Когда она приезжает из своего Ростова, то на третий день атмосфера в доме накаляется до предела.

– И что тогда происходит?

– Мы разговариваем на повышенных тонах, ссоримся, потом ходим надутые и три дня не разговариваем вовсе.

– Это помогает?



– В чем, в решении вопроса – кто прав, кто не прав?

– Нет, в том, чтобы улучшить, наконец, отношения. Кажется, это ваша цель?

– Нет, не помогает. У нас так давно сложилось. Мы то ссоримся, то молчим.

Разбирать список разногласий между Светой и мамой бессмысленно. Каждая из женщин борется не за свои принципы и, конечно же, не за благополучие Анечки. Все это псевдопроблемы.

Реальная проблемы сидящей передо мной Светы – это ее борьба за независимость от мамы. Да, в психическом облике Светы немало черт созависимости. Выздоровление от созависимости и переход к более здоровым взаимоотношениям, т.е. к естественной взаимозависимости, проходит через фазу достижения независимости. Постоянно в состоянии независимости жить нельзя, тогда просто не будет никаких отношений с людьми. Но как временное состояние, как точка опоры, нам необходима независимость, чтобы оттолкнуться от нее и строить уже более здоровые отношения.

Света длительное время ведет борьбу с мамой за независимость, за право быть уникальной, неповторимой, за право быть самой собой, за право состояться в качестве матери, за право почувствовать себя ценной, значимой. Борьба тянется долго и изнуряет обе борющиеся стороны.

Я спросила Свету:

– Почему вы не поговорите с мамой о важных для себя вопросах?

– Не знаю, кажется, я боюсь ее.

– Можете ли вы объяснить маме свои намерения, мотивы?

– А как?

– Ну, может быть, так: «Я поступаю так со своим ребенком, потому что убеждена, что именно в этом и нуждается моя дочь».

– Моя мама ничего слушать не будет. Это только ухудшит дело. Я уже тысячу раз объясняла ей, и все бесполезно.



– А можете вы проявить твердость и резко заявить, что в ее советах не нуждаетесь, напомнить, что вам уже 28 лет?

– Сказать, что я не нуждаюсь в ее советах? Да вы что! Это убьет мою маму.

– Тогда ваше счастье, что она живет в Ростове.

– Да, я люблю свою маму, но постоянного ее присутствия я бы не выдержала.

– И все же, я не понимаю, почему вы ей не говорите о своей любви и не просите меньше вмешиваться в вашу жизнь?

– О, вы не знаете мою маму! Звучит знакомо, не правда ли?

Когда эмоциональная напряженность в семье достигает высокого уровня, большинство из нас возлагают всю ответственность за плохие взаимоотношения на другого члена семьи. Эти другие – мама, папа, сестра, брат, муж, зять, невестка – нас не слышат, нам не помогают, они несносны и т.д. Это другой человек мешает нам говорить, быть понятым, это другие не хотят изменить взаимоотношения к лучшему, а мы...

А, собственно, что мы для этого делаем? Только боимся, возмущаемся, плачем, наконец. Мы пребываем в состоянии сильно накаленных чувств и культивируем эти чувства. Чувства – это важная часть нашей жизни. Но пока мы находимся в таком раскаленном состоянии, нами легче манипулировать. Пока мы находимся в сильно выраженном эмоциональном состоянии, мы – игрушка в руках других. Мы можем хотя бы не культивировать свои запредельные эмоции. Включи разум.

Обычно на консультации я применяю такую тактику. Вначале позволяю клиентке выплеснуть эмоции, затем подтверждаю их уместность, адекватность ее ситуации («Да, да, это действительно тяжело, я не знаю, можно ли чувствовать себя иначе в вашем положении»). Выражаю сочувствие («Вы и вправду находитесь сейчас в трудных жизненных обстоятельствах. Где вы берете силы, чтобы все это переносить?»).

Тем временем клиентка успокаивается, слезы (слезы часто бывают в кабинете психотерапевта, и это хорошо!) просыхают. Что произошло? А произошло очень важное что-то. Я это называю эмоциональным вытрезвлением. Теперь на трезвую голову (здесь имеется в виду трезвость в значении уметь судить о чем-то спокойно и рассудительно) клиентка и включает разум.

Четыре встречи с психотерапевтом имели для Светы следующий результат. Она пришла к выводу, что пытаться изменить маму, доказать, что мама не права, – абсолютно тупиковый путь. Желаемого результата не будет. Более того, это путь самопоражения, а не достижения успеха.

Мы переформулировали цель. Теперь Света уяснила, что ее цель – не изменить маму, а установить с мамой более здоровые взаимоотношения. Света усвоила, что если она и дальше будет совершать маятникообразные движения между надутым молчанием и горячими перебранками с мамой, то их взаимоотношения будут оставаться неизменными. В конце концов обе эти женщины застряли в нездоровых взаимоотношениях. Важно не упускать из виду, что это не плохие женщины, а они используют плохие, непродуктивные правила, характерные для дисфункциональной семьи.

Узнала Света и то, что ее взаимоотношения с мамой влияют на отношения с мужем, с дочерью. Если Света не обретет желанную для нее независимость, то взаимоотношения с Анечкой, когда дочка подрастет, будут либо такими же напряженными, как у Светы со своей мамой, либо эмоционально отстраненными, мать и дочь могут держать эмоциональную дистанцию, прикрываясь завесой вежливости. В следующий приезд мамы Света была готова начать новые взаимоотношения. Интеллектуально она была готова, но эмоционально это было так трудно, что Света не могла от волнения подобрать слов, когда рассказывала мне очередную сцену.

К третьему дню пребывания мамы в гостях атмосфера накалилась до известного уровня. Мама критиковала дочь, что та неправильно распоряжается деньгами. Зятя критиковала за то, что не починил забор на даче. С неудовольствием отметила, что Анечка одета в синтетику, а это плохо для здоровья, и подарила платье из ситчика, которое сшила для внучки своими руками. Свете платье не понравилось, и она забыла поблагодарить маму. Мама обиженно заметила, что ее помощь здесь не ценят. Света и мама уже готовы были разойтись надутыми по своим углам, но на этот раз Света отодвинула обиды в сторону (обида – неконструктивная эмоция) и применила новую тактику.

Света спокойно выслушала все замечания мамы. В основном мама говорила о том, как не следует поступать с Анечкой, во что следует ее одевать. Советы правильные, тут и спорить нечего. Но в голосе мамы слышался с трудом подавляемый гнев. Голос Светы был спокойным и уверенным (но как трудно это ей далось, никто не знает). – Мам, я высоко ценю твою заботу об Анечке. Я знаю, как важно для тебя, чтобы твоя внучка была хорошо ухожена. Но есть нечто очень важное для меня. И я хочу тебе сказать об этом...

Здесь Света сделала паузу, она почувствовала леденящий холод в груди, страх. Но продолжила.

– Видишь ли, мам, Аня – моя дочь. Я прилагаю много усилий, чтобы быть хорошей матерью и чтобы мои отношения с дочерью были хорошими. Мне очень важно осознавать – то, что я делаю для своего ребенка, хорошо для него. Мне это очень важно. Я знаю, что иногда я делаю ошибки. Я допускаю, что ты тысячу раз права в том, что ситцевое платье лучше синтетического костюмчика. Но сейчас мне необходимо утвердиться в том, что я могу заботиться о своем ребенке так, как я понимаю заботу. Это важно и для меня, и для Анечки. Я должна обрести уверенность, что я – хорошая и разумная мать. Помоги мне в этом.

Когда Света договорила примерно все эти слова до конца, она впервые заметила, что в ее голосе были уверенность и зрелая сила. Она впервые почувствовала себя равной с матерью, а не пристыженной маленькой, навеки перепуганной девочкой.

Света смогла продолжать:

– Я испытываю каждый раз горькое чувство, когда ты, мама, говоришь, как мне обращаться с ребенком, или берешь все дела в свои руки. Мне тогда кажется, что я ничего не умею, ничего не могу правильно рассудить. Это мешает мне чувствовать себя взрослой, компетентной. Иногда в раздражении мне хочется спросить тебя, уж не считаешь ли ты меня слабоумной.

После этого был момент гробовой тишины. Мать выглядела подавленной и вот-вот грозила разразиться возмущением. У нее на лице как будто было написано: «Как это так? Яйца курицу не учат!» Света же чувствовала себя так, как будто вонзила матери нож в сердце. Света испытывала боль, вину, тревогу... Затем послышался мамин голос, знакомые нотки гнева и раздражения:

– Я не могу спокойно наблюдать, как мучается ребенок...

И далее привычные, много раз звучавшие в этом доме фразы. Света внешне спокойно дослушала тираду до конца. Затем продолжала:

– Мам, я не уверена, что ты слышала меня. Я говорила не о том, что я права в отношении Анечки. Наверное, я делаю ошибки в ее воспитании. Ноя говорила о том, как важно мне ощущать, что я делаю для ребенка то, что ему лучше подходит. Пойми, это важно для меня как для матери Ани. Я отчаянно борюсь за то, чтобы чувствовать себя уверенной как мать. Ты была матерью четыре раза. Помоги мне почувствовать, что со своим ребенком я поступаю так, как надо, так, как я думаю, что это моей дочери хорошо.

Света чувствовала, что мама становится все более напряженной. У самой Светы гнев несколько раз поднимался, но она не дала втянуть себя в привычную борьбу. Она все подчеркивала, что пытается не критиковать мать, не обесценить ее советы, а лишь делится с ней тем, что сама чувствует и чего она, Света, хочет.

В конце беседы Света была изнурена до предела и близка к обмороку. Ее состояние называется в научных терминах «тревога отделения». Впервые она действительно (не физически, а психологически) покидала родительский дом, отделялась от матери, перерезала духовную пуповину. Света решилась порвать ту болезненную зависимость, которая мешала стать ей взрослой, зрелой женщиной. Отделяться от родителей или других лиц, с которыми нас связывает зависимость, часто бывает очень больно. Но другого пути я не знаю.

Независимость Свете нужна для того, чтобы прочувствовать свою самость, определить, кто она такая, чего она хочет, обнаружить свою самоидентификацию. Независимость нужна ей, чтобы чувствовать себя отдельной и отличной от матери женщиной. Независимость совсем не означает, что отношения с мамой теперь порываются, что они больше не близки друг к другу. В условиях независимости Света по-прежнему остается любящей дочерью, но приобретает совсем другое ощущение себя, находит свое истинное «Я».

Мы продолжали работать со Светой. Света начала понимать, как чувствует себя мама и почему она так резко сопротивляется. Все действия мамы как бы говорили: «А ну-ка сейчас же изменись обратно и чтобы у нас все было так, как было всегда до этого!»

Главное чувство, которое испытывает мать при отделении дочери, – это чувство отвержения. Ужасно болезненное чувство, кстати, лежащее в фундаменте всякой зависимости, созависимости. «Я не нужна, я не любима, я больше не являюсь необходимой». Больно, тревожно, дискомфортно. Все это несет угрозу привычному образу жизни. Спокойнее всего жить, ничего не меняя. Сохранять существующее положение вещей. В этом случае работает правило дисфункциональной семьи «Не раскачивай лодку».

Естественно, что мама сделает вес возможное, чтобы ничего не изменилось во взаимоотношениях с дочерью. В арсенале мамы для этого много способов. Главное – вызвать у Светы чувство виза свою дерзость так говорить с матерью. Мама поведением шлет Свете сигнал: «Сейчас же вернись к прежнему положению. Пусть остается все, как было».

Поэтому на первый раз мама не «расслышала» смысла слов Светы, на второй раз упрекнула в неблагодарности, на третий – привела веский аргумент своей компетентности – она мать четырех детей и всю жизнь воспитывает чужих детей в школе. Все это продиктовано страхом отвержения, страхом утратить ту важную связь с дочерью, без которой мать не чувствует себя целостной и самодостаточной личностью. В свое время у мамы были сложные отношения созависимости со своей мамой.

Кто начал перемены, тот и ответственен за установление эмоциональной близости на новом уровне. А тревога отделения лечится именно эмоциональной близостью. Тут сидение по своим углам в молчании не может помочь добраться до основной цели – новых здоровых взаимоотношений.

И Света взяла на себя эту ответственность. Она расспросила маму о взаимоотношениях со своей мамой, бабушкой Светы. Света спрашивала, чем интересуется мама, чем наполнена ее жизнь в Ростове, с кем она общается, что она делает каждый день.

Расспрашивать родственников об их прошлом и интересоваться их нынешней деятельностью – это лучший путь для поддержки эмоциональной близости. Света узнала также много нового и важного для себя и о себе. Раньше мама давала советы, предполагалось, что Света их получала. Теперь они впервые обменивались чувствами.

Между прочим, головная боль у Светы прошла. Взаимоотношения с мамой стали теплее. Света как будто нашла свое потерянное место в родительской семье и обрела устойчивость, точку опоры. Она укоренилась в родительской семье, почувствовалась связь с корнями своего рода. Корни держат дерево в бурю, от корней зависит качество кроны.

Когда человек достигает определенной степени независимости в своей родительской семье, это обязательно сказывается положительным образом на всех других важных взаимоотношениях. Таков закон психологии. Закон столь же точный, как и другие естественные законы.

И правда, если мы погрязли во взаимоотношениях с матерью или с отцом, то как мы можем образовать новые эмоциональные привязанности? Получается, чтобы стать хорошей матерью, надо вначале завершить незавершенные дела своего детства в родительской семье, отделиться от родителей психологически, а не только географически. Чтобы отделиться, необходимо принять родителей спокойно и больше не возмущаться их ошибками. Тогда мы можем принимать и себя. Тогда мы можем становиться женами, матерями. То же самое относится к мужьям, отцам.

История Светы – это история со счастливым концом, цель была достигнута – отношения с мамой улучшились.

© Валентина Москаленко. «Зависимость: семейная болезнь».

 

САРА И МЭРИ

Берри Уайнхолд

 

Однажды мне (Берри) позвонила по телефону моя бывшая студентка Мэри, которая была сильно обеспокоена поведением своей дочери Сары (31 года), ее угнетенным состоянием и склонностью к самоубийству. Мэри спросила, не могу ли я встретиться с Сарой как можно скорее. Я нашел время в своем расписании, и Мэри сказала, что спросит у Сары, может ли она приехать ко мне в это время, и сообщит мне об этом по телефону. Первая мысль, которая пришла мне в голову: за этим может стоять созависимость. Я сказал: “Мэри, я бы предпочел, чтобы Сара сама позвонила мне и мы бы договорились с ней, если ты не против”. На какое-то время в телефонной трубке наступило молчание, пока Мэри обдумывала мою просьбу. Она как будто даже и не предполагала, что возможен такой вариант. Наконец она сказала: “Хорошо, я полагаю, что можно и так. Я скажу ей, чтобы она Вам позвонила”.

Во время первой встречи после короткой беседы о том, с чего все это началось, я попросил Сару оценить свою депрессию по 10-балльной шкале, где 10 баллов означали бы глубокую депрессию, которую даже трудно себе вообразить. Сара ответила: “Около девяти”. Я спросил о ее взаимоотношениях и о том, какие отношения были в семье, когда она росла. Ее ответы подтвердили мое первое предположение о том, что она попалась на крючок созависимых отношений. Родители чрезмерно опекали и руководили ею, когда Сара была еще ребенком. Мать очень критично относилась к ней, требуя совершенства во всем. Отец, напротив, был весьма сдержанным, и родители постоянно воевали между собой.

У Сары была очень низкая самооценка и большие трудности в отношениях с людьми, посягавшими на ее психологическое пространство. Она с трудом говорила “нет” сотрудникам и начальству, когда ее часто просили сделать сверхурочную работу. В отношениях с мужчинами Сара всегда старалась угодить партнеру, но ей постоянно казалось, что это не удается и что он ее не любит. Сара всегда была склонна считать людей или очень хорошими, или во всех отношениях плохими, и поэтому часто разочаровывалась в людях, когда это оказывалось не так. Она пыталась жить своей независимой жизнью, надеясь убедить себя и других, что не нуждается в близости с кем бы то ни было. Но правда заключалась в том, что Сара была безнадежно одинока и отгорожена от всех толстой стеной, которую воздвигла сама. Сейчас эта стена начала давать трещины, и молодая женщина не знала, что делать.

Сара испытала шок, когда я спросил, как она посмотрит на то, что ее мать и отец будут ходить на терапию вместе с ней. Она сказала, что, наверное, смогла бы привести сюда свою мать, но ни в коем случае не отца, который не верит в психотерапию и считает, что “это для сумасшедших”. Я объяснил, что, по-моему мнению, она никогда не станет психологически независимой от своей матери и, возможно, ее отношения с другими людьми будут оставаться, как и прежде, неудовлетворительными, пока она не разорвет узы, которые сдерживают применение ее собственных внутренних ресурсов.

В качестве домашнего задания я попросил ее составить два списка незавершенных проблем в отношениях с матерью, которые она до сих пор не разрешила. В первом списке я просил записать все, что она вспомнит о том, что ее мать говорила и делала по отношению к ней в то время, когда она была ребенком, и что сейчас она, будучи взрослой, считает вредным для себя. Во втором списке я попросил записать все, что Сара хотела бы, чтобы мать говорила и делала, когда она была ребенком, и что, по ее мнению, сделало бы ее жизнь сейчас более легкой.

На следующее занятие Сара пришла вместе с матерью и начала читать свои списки. Я объяснил: в первом списке было все то, что она не полностью простила своей матери и за что она, возможно, до сих пор в обиде на нее. Во втором списке перечислено все то, чего она до сих пор ожидает от своей матери или от того, кто теперь занял ее место. Сара решила начать с первого списка, но я объяснил, что вначале ей нужно выразить свою обиду непосредственно матери, пока она не сможет простить ее.

Сара начала так: “Ты всегда меня критиковала, по-твоему, я никогда ничего не могла сделать правильно. Я чувствовала себя ужасно”. Мэри ответила: “Да, я критиковала тебя, и это была моя потребность в собственном совершенстве, которое я осуществляла через тебя. Я знаю, что не должна была так делать. Я была так плохо подготовлена к роли матери и постоянно чувствовала себя ошеломленной”. По другим пунктам списка Сары все шло примерно таким же образом. Мэри подтвердила правоту жалоб Сары и признала свою вину в том, что поступала не должным образом. Когда сеанс закончился, я почувствовал, что процесс не завершен, и попросил Мэри прийти с дочерью еще раз через неделю. Они согласились.

В начале следующего сеанса я понял, что они обе не довольны тем, что было в прошлый раз, и никак не могут прийти в себя. Сара сказала: “Мне неприятно говорить матери такие вещи. Это приводит к тому, что она еще больше чувствует себя виноватой”. Мэри сказала: “На этой неделе я провела несколько бессонных ночей. Я на самом деле потеряла равновесие”. Тогда я решил сосредоточить внимание на вине Мэри.

Я спросил, что ей нужно для того, чтобы простить себе то, что она не лучшим образом справилась с воспитанием своей дочери. Она ответила, что не знает.

Тогда я сказал: “Можешь ли ты попросить, чтобы дочь тебя простила?” Мэри выглядела испуганной, казалось, что она вот-вот уйдет. Наконец она сказала: “Да, я думаю, что смогу когда-нибудь это сделать”. Конечно, она хотела отложить это на потом, но я сказал: “Твоя дочь сидит прямо перед тобой, и это хорошая возможность для тебя сейчас решить этот вопрос”. Подумав еще немного, Мэри повернулась к дочери и сказала: “Сара, ты простишь меня за то, что я так делала, когда ты была ребенком?” Сара немедленно ответила: “Конечно, я прощаю тебя, мама”. Мэри вздрогнула, словно не веря тому, что сказала Сара. Заметив это, я попросил Мэри сосредоточиться на своих внутренних ощущениях. Мэри закрыла глаза и сказала, что чувствует, как будто острая стрела пронзает ее желудок. Затем она почувствовала, что вся наполняется светом, а боль в желудке постепенно исчезает.

Тогда я попросил Мэри заглянуть в себя еще раз, чтобы убедиться, нужно ли ей еще какое-либо прощение. Она сказала, что ощущает боль глубоко внутри, хорошо было бы избавиться от нее, и поэтому снова спросила: “Сара, ты простишь меня?” Сара тотчас же вскочила, крепко обняла мать и сказала: “Да, мама, я прощаю тебя”. Они обнялись и заплакали. Когда они уселись на свои места, я попросил Мэри еще раз сосредоточиться, чтобы почувствовать, достигло ли это ощущение зоны внутренней боли. Она села и закрыла глаза, при этом на платье, которое застегивалось спереди, расстегнулись две пуговицы. Заметив это, Сара воскликнула: “Мама, вина выскочила из тебя”. Мы все засмеялись, а затем они опять обнялись.

Неожиданно я понял динамику, которая создала созависимые отношения между ними. Я сказал: “Мэри, ты рассказала Саре о своей вине, но не о своей любви, и Сара ощущает дискомфорт. Она, возможно, думает, что ты действительно не хотела делать то, что сделала, и причина того, что ты делаешь с ней сейчас, заключается в том, что ты чувствуешь себя виноватой или жалеешь ее. Это снижает ее самооценку. Она не будет просить у тебя что-либо, боясь, что ты скажешь ей “да”, чувствуя свою вину. Ей необходимо знать, что ты на самом деле хочешь быть с ней и что у тебя есть желание что-то сделать для нее, а если нет такого желания, ты скажешь “нет”. Сара согласилась с моим предложением и добавила: “Мама, я хочу общаться с тобой как с другом, а не как с виноватой матерью. Я тоже иногда чувствую за собой вину, когда прошу тебя что-то сделать для меня, но я не говорю тебе об этом. Согласна ли ты поддерживать со мной новые отношения, основанные на любви, а не на чувстве вины?” Мэри ответила: “Да, я этого очень хочу”.

Когда сеанс подошел к концу, я спросил Сару: “Согласна ли ты продолжить терапию, чтобы еще немного поработать со свой депрессией и низкой самооценкой?” Сара взглянула на меня и сказала: “Нет, я думаю, что сейчас нет необходимости в терапии. Я хочу еще немного поработать над этим сама. Я чувствую себя более сильной и уверенной, так что могу лучше позаботиться о себе. Эта работа с мамой в самом деле помогла мне. У меня к ней много вопросов о том, что происходило со мной, когда я была ребенком. Думаю, она сможет на них ответить”. Затем она добавила: “Когда я буду готова к такому же общению с отцом, я, возможно, вернусь сюда и притащу его с собой. Я думаю, что мне удастся убедить его прийти к Вам”.

Данный случай наглядно показывает, как быстро можно разорвать довольно сильные созависимости, длиною почти в жизнь. Разумеется, не всегда существует возможность свести вместе родителей и/или детей, чтобы решить эти вопросы, и в этом нет острой необходимости. Если бы мать Сары не пришла на терапию вместе с ней, роль Мэри пришлось бы сыграть мне. Я думаю, что мы добились бы точно таких же результатов. Для этого нужно получить четкую картину моделей созависимости и определить, на чем она держится. Вина или стыд — обычные эмоции, на которых базируется созависимость. Они препятствуют созданию нормальных независимых отношений.

© Берри Уайнхолд, Дженей Уайнхолд. «Освобождение от созависимости».

 

ИСТОРИЯ МАДЕЛЕЙН

Берри Уайнхолд, Дженей Уайнхолд

 

Маделейн пришла ко мне (Берри) с жалобами на физические симптомы, которые проявлялись довольно редко; их причину ее лечащий врач не смог установить. Она ощущала жжение в груди, у нее пропадал слух, случались частые головокружения, запоры и кожные высыпания. Она рассказала о своих очень созависимых взаимоотношениях в семье, ведущих к конфликтам. Когда Маделейн поведала историю своей жизни, я обнаружил, что в детстве она испытала физическое и сексуальное насилие. Мать ее била, пьяный отец изнасиловал и затем бросил семью.

Она уверила себя в том, что является плохим человеком и что именно из-за нее отец вынужден был оставить семью. Мать действительно так ей говорила. Наконец, я коснулся вопроса рождения клиентки, и она рассказала, что у ее матери были осложнения при родах, вследствие чего она чуть не умерла. Маделейн знала, что мать впервые увидела ее через две недели после родов. Она также знала и о том, что в течение этих двух недель приходил ее отец, но он навещал только свою жену, а не ребенка. Он боялся, что если жена умрет, то ему одному придется растить дочку. Отсутствие связи родителей с Маделейн, вне всякого сомнения, сыграло определенную роль в их физическом и сексуальном насилии по отношению к ней.

Моя работа заключалась в проработке стадии связи и отделения. Вначале мы работали над установлением связи и созданием доверия. Затем я начал помогать клиентке в отделении себя от меня и от ее матери. Вначале она настолько отождествляла себя со своей матерью, что говорила мне, как, глядя в зеркало, видит не себя, а свою мать. Я попросил Маделейн перечислить все положительные и отрицательные черты, которые делают ее похожей на мать, а затем все положительные и отрицательные стороны, которые отличают ее от матери. В первом списке она перечислила в основном большую часть своих положительных черт, которые совпадали с материнскими (“У нас одинаковая улыбка”) и несколько отрицательных (“Мы обе ненавидим сами себя”), но не смогла назвать ни одной черты, которая отличала бы ее от матери. При каждой нашей последующей встрече я побуждал Маделейн назвать хотя бы одну черту, отличающую ее от матери. Постепенно она начала строить свой положительный образ, отдельный от матери. По мере того, как Маделейн начинала видеть себя как отдельную личность, один за другим исчезли ее физические симптомы. Моей клиентке еще придется усиленно поработать над собой, чтобы сохранить постоянство объекта, но она уже получила ценные терапевтические средства для продолжения работы над разрывом своей созависимости во взаимоотношениях.

© Берри Уайнхолд, Дженей Уайнхолд. «Освобождение от созависимости».

 

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.