Статус в настоящее время. Общая оценка

Мы уже видели, что теоретические представления Мюррея постоянно пересматривались и модифицировались. Тем не менее, даже на фоне этих изменений некоторые элементы оставались стабильными. Он никогда не терял глубокого интереса к мотивации, никогда не был склонен отказываться от описательного похода и таксономий. Равным образом в его теории постоянно подчеркивалась важность бессознательных источников мотивации, на протяжении всего развития теории четко обозначалась связь психических процессов с процессами мозга.

Воззрения Мюррея оказались полезны не только для его учеников, но и для многих других исследователей и клиницистов, интересующихся проблемами психологии личности. Широкое применение нашли предложенные им представления о потребности и прессе, особенно среди клиницистов и исследователей, пользующихся тестом тематической апперцепции. Очень немногие из тех, кто пробовал классифицировать человеческое поведение, не воспользовался в той или иной степени классификациями Мюррея. Мы уже отмечали его глубокое влияние на современные методы и процедуры оценивания личности. Для современных разработок в данной области его труды имеют большое значение в методическом и содержательном плане. Помимо личного вклада Мюррея, не менее важной была его способность заинтересовать, взволновать, вдохновить учеников и коллег. Его энтузиазм и убежденность, переданные ученикам, без сомнения в значительной степени определили их роль в развитии психологии личности.

Какие же стороны его теории оказывались наиболее влиятельны? Возможно, самой яркой отличительной чертой воззрений Мюррея является, как отмечалось ранее, внимательное и тонкое отношение к проблемам мотивации. В последнее время у части исследователей можно наблюдать тенденцию подходить к мотивации с двух крайних позиций. В одном случае поведение соотносится с замечательно малым числом основных мотивов, и все видится как следствие их действия. В другом случае принимается положение, что число этих мотивов – легион и что мотивы индивида столь сложны и уникальны, что невозможно выделить те, что относятся более, чем к одному человеку. В таком случае отвергается целесообразность любой классификации мотивов. Очевидно, что позиция Мюррея – промежуточная. Он признает сложность человеческой мотивации и твердо отстаивает точку зрения, согласно которой недостаточно обозначение двух, трех, четырех или пяти генеральных мотивов. Однако он настаивает на том, что можно выделить мотивы сущностные, общие, и на их основе продуктивно представить поведение всех или большей части индивидов в рамках определенных групп. Таким образом, он как на реальность смотрит на возможность создания системы конструктов, которая соответствовала бы сложности человеческого поведения, но при этом столь определенной, что могла бы использоваться в исследовательских целях. Результатом, как мы видели, явилась классификация мотивов, которая, вероятно, подтвердила свою пользу более, чем любая с ней сопоставимая. Достаточно бросить взгляд на огромное количество работ, посвященных проблемам, связанным с потребностью в аффилиации и потребностью в достижении (например, Atkinson, 1958), чтобы составить представление о том импульсе, который придал Мюррей исследованиям в области человеческой мотивации.

Теория и исследования Мюррея сыграли решающую роль в том, что академические психологи всерьез заинтересовались психоаналитической теорией. В то время, когда Мюррей появился в Гарвардской психологической клинике, психоанализ для психологии был чем-то вроде чужака или браконьера. В последующие годы Фрейд был признан как один из интеллектуальных титанов нашей области, и в значительной мере это можно рассматривать как результат следования психологов примеру Мюррея.

Как мы уже видели, уникальность этой теории в том, что в ней одновременно подчеркивается важность и каждого организма, и того контекста, в котором в данное время разворачивается поведение. В современной психологии, где большинство теоретиков сознательно выдвигают на первый план поле, существующее в данный момент, или же обращаются к прошлому как единственному ключу в понимании поведения, поистине здраво стоять на позиции, воздающей должное тому и другому классам детерминант. Интерес Мюррея к полю или среде, в которой разворачивается поведение, привел к появлению системы понятий, описывающих прессы, что позволяет исследователю рассматривать и воспринимаемую среду, и среду объективную. Одно дело – говорить о значении среды вообще, и совсем другое – взять на себя трудную задачу определения категорий, при помощи которых можно представить важные аспекты среды. Мюррей – из тех немногочисленных теоретиков, кто на это отважился.

Негативные стороны теории Мюррея – во многих отношениях зеркальное отражение позитивных. Критика в ее адрес в значительной степени связана с ее оригинальностью, сложностью, попыткой охватить все, что возможно. Мы уже говорили, что самое серьезное обвинение в адрес любой теории заключается в том, что она не стимулирует исследований. Критик может установить, что в системе Мюррея наличествует четкая система понятий, связная система эмпирических определений, но нет ясно обозначенной системы психологических допущений, связанных с этими понятиями таким образом, чтобы возможно было вывести эмпирические следствия.

В защиту теории Мюррея следует сказать, что ее допущения и представления обогатили общую точку зрения относительно поведения, что, несомненно, во многом связано с той специфической манерой, в которой осуществлялся подход к конкретным исследовательским проблемам. С большинством таких проблем соотносимы и нашедшие определение переменные. Было бы вполне оправданным сказать, что в настоящее время это – практически все, на что способны теории личности.

По мнению некоторых критиков, теория эта столь объемлюща, что не дает возможности применить ее к более ограниченной или специализированной точке зрения. Таким образом, те самые качества, которые делают эту теорию комплексной и одновременно защищают ее от обычного рода упреков, выдвигаемых против теорий личности, могут, соединяясь, снижать эффективность теории; такую точку зрения трудно опровергнуть. Это выглядит так, как если бы теория говорила столь о многом, что невозможно четко и уверенно сказать ни о чем конкретном, и это приводит к тому, что "единичное" выпадает из теории – или же к тому, что теория несовместима с остальными.

Несмотря на широту и многообразие теоретических построений Мюррея, ясно, что мотивации он уделял больше внимания, чем научению.

Это позволило некоторым критикам высказаться в том смысле, что в рамках теории Мюррея невозможно рассмотреть трансформацию и развитие мотивов. Хотя его классификация мотивов чрезвычайно полезна, как и методы измерения мотивации, он относительно мало говорит о процессе развития мотивов.

Тщательность и тонкость предложенной Мюрреем таксономии привели к столь замечательным различениям и подробным классификациям, что некоторые исследователи полагают такой подход к поведению неоправданно сложным. Действительно, количество им предложенных разнообразных категорий, вкупе с тенденцией к частым их модификациям и последующему введению новых терминов, создает для неподготовленного читателя существенные трудности. Хотя можно сказать, что задача таксономиста – точно отразить реальность, а вовсе не осчастливить читателя, следует признать, что многие предложенные Мюрреем переменные не нашли четкого и длительного приложения в эмпирической деятельности.

В целом в современном психологическом мире работы Мюррея не модны. В нем слишком много поэзии и слишком мало позитивизма. Ему комфортно в мире собственного воображения, он любит свободно размышлять о том, что невозможно непосредственно перевести на язык эмпирики, и стремится поделиться своими спекуляциями с читателем. Все это мешает немедленному принятию теории профессионалами, все еще переживающими свое "подвешенное" положение между естественными науками и гуманитарными. Среди сторонников экспериментального подхода наблюдается склонность игнорировать – как чисто субъективные – проблемы, поднятые теми их современниками, кто предпочел не быть связанным строгими методами и методиками. Таким образом, понятно, что многие исследователи сочли труды Мюррея недостаточно почтительными по отношению к эксперименту и погрязшими в сложных рассуждениях, предлагаемых как необходимые для адекватного понимания человеческого поведения.

Общая оценка вклада Мюррея требует отношения и к теории, и к человеку, и к его исследованиям. Несомненно, что все это внесло в исследовательскую сферу (очень в том нуждавшуюся) живую, оригинальную ноту. На долгом пути теоретического и эмпирического прогресса злейшим его врагом была фиксация на стабильном, но тривиальном, – и не было более безжалостного критика тривиальности в исследованиях личности и представлениях о ней, чем Генри Мюррей.

6.

ОРГАНИЗМИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

С тех пор, как Декарт в семнадцатом веке разделил индивида на две отдельные, но тем не менее взаимодействующие сущности, тело и сознание, а Вундт в девятнадцатом веке, в согласии с традицией британского ассоцианизма, разделил сознание на атомы, сведя его к элементарным частицам – ощущениям, чувствованиям, образам, – постоянно предпринимались попытки воссоединить сознание и тело и рассмотреть организм как единое целое. Одна из замечательных попыток, известная под названием организмического или холистического подхода, имела значительные последствия в последнее время. Этот взгляд нашел отражение в психобиологии Адольфа Мейера (Meyer, 1948; Rennie, 1954), психосоматическом направлении в медицине (Dunbar, 1954) и в фундаментальной работе Когхилла, посвященной развитию нервной системы и поведения (Coghill, 1929). Наиболее значительные предшественники организмической концепции в области медицины – выдающийся английский невролог Хьюлингс Джексон (Jackson, Н., 1931)и знаменитый французский физиолог Клод Бернар (Bernard, С., 1966). Ян Смуте (Smuts, J.), южно-африканский государственный деятель и военачальник, известен как ведущий философ – сторонник организмической теории, и его книга "Holism and evolution" (1926) пользовалась большим авторитетом. Генерал Смуте вывел слово "холизм" из греческого корня "холос", означающего "полный", "целостный", "завершенный". В психологии организмическая теория разрабатывалась Дж.Р.Кантором (Kantor, J.R., 1924, 1933, 1947), P.X.Уилером (Wheeler, R.H., 1940), Хейнцем Уэрнером (Werner, Н., 1948), Гарднером Мерфи (1947) и Карлом Роджерсом (см. гл. 7). Организмическая теория опиралась и на эпохальную статью Джона Дьюи (Dewey, J.) "The reflex are concept in psychology" (1896). В числе тех, кто стоял у истоков организмической теории, упоминаются Аристотель, Гете, Спиноза и Уильям Джеймс. Хотя не все упомянутые создали зрелые организмические теории, их представления развивались в этом направлении.

С организмической точкой зрения близко соотносится гештальтдвижение, созданное Вертгеймером (Wertheimer, М.), Келером (Kohler, W.) и Коффкой (Koffka, К.), которые накануне Первой Мировой войны протестовали против тех традиций анализа сознания, которые представляли Вундт и его последователи. Это движение отстаивало новый тип анализа сознательных переживаний. Начав с поля восприятия как целого, представители этого движения в дальнейшем выделили в нем фигуру и фон, изучили особенности каждого из этих компонентов и их взаимосвязь. В сфере научения они на место представлений об ассоциации ввели понятие "инсайт". Человек видит задачу как осмысленное целое, а не как нечто состоящее из кусочков.

Хотя гештальтпсихология оказала грандиозное влияние на современную мысль и действительно конгениальна организмической теории, она, строго говоря, не может рассматриваться как организмическая психология. Причина в том, что гештальтпсихология – в том виде, в каком ее разрабатывали Вертгеймер, Коффка и Келер, – ограничивалась феноменами сознания и крайнее мало обращалась к организму и личности в целом. Организмическая теория много заимствовала из гештальтпсихологии, они стоят на родственных позициях. Можно сказать, что организмическая психология распространила принципы гештальта на организм в целом.

Ведущим представителем организмической теории явился Курт Гольдштейн, выдающийся нейропсихиатр. Во многом на основе наблюдения и исследований солдат, получивших повреждения мозга во время Первой Мировой войны, а также предшествовавших исследований речевых нарушений, Гольдштейн пришел к заключению, что ни один симптом пациента не может рассматриваться просто как продукт частного органического поражения или заболевания, а должен анализироваться как проявление всего организма. Организм всегда ведет себя как единое, а не как собрание разрозненных частей. Сознание и тело – не отдельные сущности, а сознание не состоит из независимых способностей или элементов, как тело не состоит из независимых органов и процессов. Организм – единое целое. Происходящее в частности влияет на целое. Психолог изучает организм с одной стороны, физиолог – с другой. Однако обе дисциплины должны действовать в рамках организмической теории, поскольку всякое событие, психологическое или физиологическое, происходит в контексте всего организма, если только не было от него искусственно изолировано. Законы целого управляют функционированием частей. Следовательно, для того, чтобы понять функционирование любой составляющей организма, нужно открыть общие законы функционирования всего организма. Это – основная нить организмической теории.

Главные особенности организмической теории – в той мере, в какой они относятся к психологии человека – можно обозначить следующим образом.

1. В организмической теории подчеркивается единство, интегрированность, согласованность и когерентность здоровой личности. Организованность – естественное состояние организма; дезорганизованность патологична и обычно связана с воздействием подавляющей либо угрожающей среды или с интраорганизменной аномалией.
2. Организмическая теория предполагает изначальное видение организма как организованной системы и анализирует его, дифференцируя целое на составляющие. Составляющая никогда не абстрагируется от целого, к которому принадлежит, и не изучается как изолированная сущность; всегда рассматривается характер ее участия в функционировании целого организма. Теоретики, стоящие на организмической позиции, полагают, что невозможно понять целое, непосредственно изучая отдельные части, поскольку целое функционирует по законам, которые невозможно обнаружить, исследуя части. Атомистическая точка зрения представляется излишне громоздкой, поскольку, сводя организм к элементам, приходится постулировать наличие некоего "организатора", интегрирующего элементы в единое целое. Организмическая теория не требует введения "организатора", поскольку организованность введена в систему изначально, и не допускается, чтобы в результате анализа организм как таковой был утерян.
3. В организмической теории принимается положение, согласно которому индивид мотивируется не многими, а одним главным мотивом. Название этого главного мотива у Гольдштейна – само-актуализация или само-осуществление, имеется в виду, что люди постоянно стремятся осуществить свои врожденные взможности всеми доступными способами. Единственность цели придает единство и направленность жизни человека.
4. Хотя в организмической системе индивид не рассматривается как закрытая система, есть тенденция к минимизации значения директивного влияния внешней среды и подчеркивается значение для развития врожденных возможностей. Организм отбирает те свойства среды, на которые будет реагировать, и – за исключением редких и аномальных обстоятельств – среда не может принудить человека вести себя так, как чуждо его природе. Если организм не может контролировать среду, он будет к ней адаптироваться. В целом предполагается, что организм, если позволить ему развиваться назначенным образом и в соответствующей обстановке, придет к развитию здоровой целостной личности, тогда как злокачественные воздействия среды могут искалечить личность. В организме нет ничего врожденно "плохого"; он становится "плохим" из-за неадекватного окружения. В этом пункте у организмической теории много общего со взглядами французского философа Жана-Жака Руссо, полагавшего, что люди по природе хорошие, однако могут извращаться – и часто так происходит – средой, которая не дает им возможности действовать и развиваться сообразно своей природе.
5. Организмическая теория часто использует принципы гештальтпсихологии, однако в силу того, что гештальтисты занимались отдельными функциями – восприятием и научением – она считается слишком узкой базой для понимания целостного организма. Организмическая теория эту базу расширила, включив в круг рассмотрения все, что касается организма и его деятельности. Тем не менее, многое в организмической теории напоминает теорию Левина (Lewin, К.), хотя Левиновская топология – исключительно психологическая и не рассматривает целостный биологический организм.
6. Организмическая теория полагает, что на основе исчерпывающего изучения одного человека можно узнать больше, чем в результате экстенсивного изучения отдельных психических функций многих индивидов. По этой причине организмическая теория пользовалась большей популярностью среди клинических психологов, занимающихся целостной личностью, чем среди сторонников экспериментального подхода, интересующихся в первую очередь отдельными процессами или функциями – например, восприятием и научением.

В данной главе мы сначала представим огранизмическую теорию так, как ее развивал Курт Гольдштейн, и приведем примеры типичных исследований, основанных на его теории. Затем мы обсудим два других варианта организмической теории, разработанные Андрашом Ангьялом и Абрахамом Маслоу.

КУРТ ГОЛЬДШТЕЙН

Курт Гольдштейн получил подготовку в области неврологии и психиатрии в Германии и завоевал признание как ученый-медик и преподаватель до своей эмиграции в США в 1935 году после прихода к власти нацистов. Он родился в Верхней Силезии (в то время – часть Германии, теперь – часть Польши) 6 ноября 1878 г., медицинскую степень получил в Университете Бреслау (ныне Вроцлав) в 1930 г. В течение нескольких лет, прежде, чем занять пост педагога и исследователя в психиатрической больнице Кенигсберга (ныне Калининград), он прошел обучение у нескольких выдающихся ученых-медиков. В течение восьми лет работы в Кенигсберге он осуществил множество исследований и написал множество работ, что создало ему репутацию и в тридцатишестилетнем возрасте привело на пост профессора неврологии и психиатрии и директора Неврологического института франкфуртского университета. Во время Первой Мировой войны он – директор военного госпиталя для солдат с черепномозговыми травмами и содействовал созданию института по изучению последствий этих травм. Именно в этом институте Гольдштейн осуществил фундаментальные исследования, составившие основу его организмического подхода (1920). В 1930 г. он стал профессором неврологии и психиатрии Берлинского университета, а затем возглавлял отделение неврологии и психиатрии Моабитской больницы. После прихода Гитлера к власти в Германии Гольдштейн был заключен в тюрьму, а затем освобожден при условии, что покинет страну. Он направился в Амстердам, где завершил важнейшую свою книгу, Der aufbau des organismus, переведенную на английский под названием "The organism" (1939). После переезда в 1935 г. в США он в течение года работал в Нью-Йоркском психиатрическом институте, вслед за чем возглавил лабораторию в больнице Монтефиоре (город Нью-Йорк) и работал в качестве профессора-клинициста в медико-хирургическом колледже Колумбийского университета. В этот период он читал лекции по психопатологии в Департаменте психологии в Колумбии и был приглашен выступить с лекциями на чтениях имени Уильяма Джеймса в Гарвардском университете; лекции были опубликованы под названием "Human nature in the light of psychopathology" (1940). Во время войны он был профессором-клиницистом в Медицинской школе Тафтса в Бостоне и опубликовал книгу о последствиях мозговых травм, полученных на войне (1942). В 1945 г. он вернулся в город Нью-Йорк, где занялся частной практикой как нейропсихиатр и психотерапевт. Он сотрудничал с Колумбийским университетом в Новой школе социальных исследований и был "приглашенным профессором" в университете Брандейса, совершая еженедельные поездки в Уолтхэм. Там он сотрудничал с двумя другими теоретиками-холистами, Андрашом Ангьялом и Абрахамом Маслоу. Его последняя книга была посвящена речи и речевым нарушениям (1948) – область, которую он изучал все жизнь. В последние годы позиции Гольдштейна сблизились с позициями феноменологии и экзистенциальной психологии. Он скончался в городе Нью-Йорк 19 сентября 1965 г. в возрасте 86 лет. Посмертно вышла его автобиография (1967). Мемориальный том (1968) содержит полную библиографию работ Гольдштейна.

Структура организма

Организм состоит из дифференцированных членов, действующих совместно. Эти члены друг от друга не изолированы и не обособлены, за исключением ненормальных или искусственных ситуаций, например, высокой тревоги. Первичная организация организмического функционирования – фигура и фон. Фигура – это любой процесс, который возникает и выделяется на фоне. С точки зрения восприятия, это то, что оказывается в центре сознания. Например, когда человек смотрит на находящийся в комнате объект, перцепция объекта становится фигурой на фоне остальной комнаты. С точки зрения деятельности, фигура – это основная активность организма в данный момент. Когда человек читает книгу, чтение – фигура, выделяющаяся из других форм активности, таких, как покручивание собственных волос, покусывание карандаша, слышание рокота голосов в соседней комнате, дыхание. Фигура обладает определенной градацией или контуром, который ее замыкает и отделяет от окружения. Фон непрерывен; он не только окружает фигуру, но и простирается за ней. Он подобен ковру, на который поместили объект, или небу, на котором виден самолет. Часть организма может выделяться как фигура на фоне всего организма и все же сохранять свое членство в структуре целостного организма.

Что заставляет фигуру возникать на фоне целого организма? Это определяется тем, решения какой задачи требует в данный момент природа организма. Так, когда голодный организм сталкивается с задачей добывания пищи, любой процесс, соответствующий выполнению задачи, поднимается на уровень фигуры. Это может быть воспоминание о том, где была обнаружена в прошлом пища, перцепция съедобного объекта в среде, или же активность по производству пищи. Однако, если в организме произойдут изменения – например, если голодный человек испугается, – в качестве фигур возникнут новые процессы, соответствующие необходимости справиться со страхом. Новые фигуры возникают по мере того, как меняются задачи организма.

Гольдштейн различает естественные фигуры, функционально укорененные в фоне, составляющем .целостность организма, и неестественные фигуры, ставшие изолированными от всего организма и чей фон также представляет изолированную часть организма. Эти неестественные фигуры – продукт травматических событий и многократных упражнений в условиях, лишенных для человека смысла. Гольдштейн полагает, что многочисленные психологические эксперименты, предназначенные для исследования изолированных стимул-реактивных связей, имеют мало отношения – или вовсе никакого – к естественному поведению организма и, таким образом, приносят мало полезного знания в плане законов функционирования организма.

По какому критерию можно отличить естественную, укорененную фигуру от неестественной, изолированной? Гольдштейн говорит, что фигура естественна, если она отражает личностное предпочтение и если вызванное ею поведение упорядочено, флексибильно и соответствует ситуации. Она неестественна, если отражает задачу, навязанную человеку и если результирующее поведение ригидно и механично. Человек в глубоком гипнотическом трансе, осуществляющий различные действия, внушаемые гипнотизером, часто ведет себя неестественно, поскольку в силу диссоциативного характера гипноза эти действия "отсечены" от нормальной личности. Они отражают предпочтения не самого человека, а гипнотизера, и часто абсолютно не соответствуют ситуации. Субъект здесь – скорее автомат, чем человек. Маленький ребенок, обученный словам песни и поющий ее, не понимая, что поет, являет пример того автоматического поведения, которое Гольдштейн характеризует как неестественную фигуру.

Хотя Гольдштейн подчеркивает гибкий и пластичный характер естественных процессов, противопоставляя его ригидному характеру неестественных процессов, он признает, что предпочитаемые активности могут оставаться замечательно постоянными на протяжении жизни, не теряя близких взаимоотношений со всем организмом. Черты и привычки не обязательно "выпадают в осадок" и теряют связь с той матрицей, в которой укоренены. Фактически Гольдштейн наделяет организм многими их константами – такими, например, как пороги чувствительности, моторные проявления, интеллектуальные характеристики, эмоциональные факторы и тому подобное. Эти константы врождены и в отношении поведения действуют как селективные агенты. Тем не менее, константы до определенной степени оформляются под влиянием опыта и обучения, так что конкретные их проявления всегда несут отпечаток культуры, в которой вырос индивид.

Хотя Гольдштейн немногое говорит относительно структуры организма помимо различения фигуры и фона, он указывает на существование трех разновидностей поведения. Это действия, представляющие произвольную сознательную активность, отношения, представляющие чувства, настроения и другие внутренние переживания, и процессы, представляющие телесные функции, которые можно переживать лишь косвенно. (1939, сс. 307 и далее).

Другое важное для Гольдштейна структурное различение – между конкретным и абстрактным поведением. Конкретное поведение состоит в непосредственном и чисто автоматическом реагировании на стимул, тогда как абстрактное поведение состоит в действии организма относительно стимула. Например, при конкретном поведении человек воспринимает стимульную конфигурацию и реагирует на нее в том виде, в каком она является в данный момент; при абстрактном же поведении человек размышляет о стимульном рисунке, о его значении, соотношении с другими конфигурациями, о том, как он может быть использован, каковы его концептуальные свойства. Различие между конкретным и абстрактным поведением – это различие между прямым реагированием на стимул и реагированием на него после размышления о нем. Эти два типа поведения зависят от различных отношений к миру, которые мы обсудим в разделе "Типичные исследования и методы исследования".

Основные динамические понятия, представленные Гольдштейном: 1) процесс выравнивания или центрирования организма; 2) само-актуализация или само-осуществление; 3) "приход к согласию" со средой.

Динамика организма

Выравнивание

Гольдштейн постулирует наличие постоянного запаса энергии, который имеет тенденцию к равномерному распределению в организме. Эта постоянная, равномерно распределяемая энергия представляет "среднее" состояние напряжения в организме, и именно к этому среднему состоянию организм всегда возвращается или стремится вернуться вслед за изменением напряжения, вызванным стимульным воздействием. Это возвращение к "среднему" состоянию и есть процесс выравнивания. Например, некто слышит звук справа и поворачивает голову в этом направлении. Поворот головы выравнивает распределение энергии в системе, выведенной из равновесного состояния звуком. Еда в состоянии голода, отдых при усталости, потягивание при мышечной скованности – другие знакомые примеры процесса выравнивания.

Цель нормального, здорового человека – не просто снять напряжение, но выровнять его. Уровень, на котором напряжение становится уравновешенным, представляет центрирование организма. Этот центр позволяет организму действовать наиболее эффективно, справляясь с окружением и само-актуализируясь в будущих видах активности, соответствующих его природе. Полная центрация или совершенное равновесие – идеальное холистическое состояние, которое, вероятно, редко достижимо.

Принцип выравнивания объясняет согласованность, когерентность, упорядоченность поведения, существующие несмотря на стимулы, нарушающие равновесие. Гольдштейн не считает, что источники нарушения изначально интраорганичны, за исключением аномальных и катастрофических ситуаций, вызывающих изоляцию и внутренний конфликт. В адекватной среде организм всегда будет оставаться более или менее сбалансированным. Перераспределение энергии и нарушение равновесия системы проистекают из вмешательства среды и иногда – из внутреннего конфликта. Вследствие созревания и опыта у человека развиваются предпочитаемые способы поведения, удерживающие вмешательства и конфликты на минимальном уровне и сохраняющие равновесие организма. Индивидуальная жизнь становится по мере взросления более центрированной и в меньшей степени оказывается предметом влияния случайных изменений внутреннего и внешнего мира.

Само-актуализация

По Гольдштейну, это – основной мотив; в сущности – это единственный мотив организма. То, что выглядит как различные влечения – голод, секс, власть, достижения, любопытство – лишь проявление главной силы жизни, – само-актуализации. Когда люди голодны, они актуализируются посредством еды; если они жаждут власти, они актуализируются, обретая ее. Удовлетворение любой отдельной потребности выходит на авансцену тогда, когда это является предпосылкой для само-осуществления всего организма. Само-актуализация – творческая тенденция человеческой природы. Она – основа развития и совершенствования организма. Невежда, стремящийся к знанию чувствует внутреннюю пустоту, переживает ощущение собственной неполноты. Чтение и учеба удовлетворяют потребность в знании, и пустота исчезает. Таким образом, возникает новый человек, в котором учение заняло место невежества. Желание стало реальностью. Любая потребность – это состояние дефицита, мотивирующее человека на его восполнение. Это – как яма, которую необходимо заполнить. Это восполнение, или удовлетворение потребности, и имеется в виду под само-актуализацией или само-осуществлением.

Хотя по природе своей само-актуализация – универсальный феномен, те специфические цели, к которым стремятся различные люди, различны. Это так, поскольку люди обладают различными внутренними возможностями, придающими форму их целям и определяющими линии индивидуального развития и роста, равно как различается их окружение и культуры, к которым они должны приспособиться и из которых они должны извлечь то, что необходимо для роста.

Как можно определить возможности индивида? Гольдштейн говорит, что это можно сделать, выявив, что предпочитает индивид и что он делает лучше всего. Предпочтения людей соответствуют их потенциальным возможностям. Это означает, что, если мы хотим знать, что люди пытаются актуализировать, мы должны ознакомиться с тем, что они любят делать и к чему у них есть способности. Бейсболист воплощает в жизнь те возможности, которые развиваются на основе игры в бейсбол, адвокат – те, что осуществляются на основе деятельности в области юриспруденции.

В целом Гольдштейн ставит сознательную мотивацию выше бессознательной. С его точки зрения, бессознательное – тот фон, в который сознательный материал отступает тогда, когда становится бесполезен для само-осуществления в определенной ситуации, и из которого возникает тогда, когда вновь оказывается удобным и адекватным для само-осуществления. "Все те особенности, которые Фрейд перечисляет как характеристики бессознательного, полностью соответствует тем изменениям, которые происходят в нормальном поведении в связи с болезнью" (1939, с. 323).

"Приход к согласию" со средой

Хотя Гольдштейн, будучи теоретиком организмического плана, главное внимание уделяет внутренним детерминантам поведения и придерживается принципа, в соответствии с которым организм находит ту среду, которая наиболее соответствует само-актуализации, он не сторонник той крайней позиции, согласно которой организм независим от внешнего мира. Он признает важность объективного мира и как источника нарушений, с которыми должен совладать индивид, и как источника того, благодаря чему организм выполняет свое предназначение. Это означает, что среда вторгается в организм, стимулируя или сверхстимулируя его так, что органическое равновесие нарушается, в то время как с другой стороны выведенный из равновесия организм ищет в среде то, в чем он нуждается для выравнивания внутреннего напряжения. Иначе говоря, между организмом и средой существует взаимодействие.

Человек должен прийти к согласию со средой как потому, что она дает средства для само-актуализации, так и потому, что она содержит препятствия в форме угроз и давлений, препятствующих само-актуализации. Иногда угроза, исходящая из среды, столь велика, что может "замораживать" поведение, и человек оказывается неспособен к прогрессу в отношении своей цели. В иных случаях препятствия само-актуализации могут возникать потому, что в среде не находится тех объектов и условий, которые необходимы для само-актуализации.

Гольдштейн говорит, что нормальный, здоровый организм – это тот, "в котором тенденция к само-актуализации действует изнутри и который преодолевает сложности, возникающие из-за столкновений с внешним миром, не на основе тревоги, но благодаря радости победы" (1939, с. 305). Это подвижное состояние предполагает, что приход к согласию со средой в первую очередь состоит в овладении ею. Если это невозможно, человек вынужден принять трудности и приспособиться по возможности хорошо к реалиям внешнего мира. Если разрыв между целями организма и реалиями среды слишком велик, организм либо разрушается, либо вынужден отказаться от некоторых из своих целей и пытаться актуализироваться на более низком уровне.

Свои взгляды относительно организации и динамики организма Гольдштейн кратко изложил в следующем фрагменте.

"Существует постоянное изменение в том, какая "часть" организма оказывается на переднем плане,.. какая – на заднем. Передний план определяется задачей, которую организм должен выполнить в данный момент, то есть ситуацией, в которой оказывается организм, и требованиями, с которыми он должен считаться. Задачи определяются "преградой" организма, его "сущностью", которые актуализируются действующими на него изменениями среды. Выражение этой актуализации есть действия организма. Благодаря им организм может бороться с соответствующими требованиями среды и актуализироваться.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: